ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Она уверовала, вместе с Руссо и со всем
просветительством, что естественный человек добр по природе своей и что
учение о первородном грехе и коренной порче человеческой природы есть
суеверный миф, который не имеет ничего соответствующего в нравственном
опыте. Поэтому вообще никакой особой заботы о культуре личности (о столь
презренном "самоусовершенствовании") быть не может и не должно, а вся
энергия должна быть целиком расходуема на борьбу за улучшение среды.
Объявляя личность всецело ее продуктом, этой же самой личности предлагают и
улучшать эту среду, подобно барону Мюнхгаузену, вытаскивающему себя из
болота за волосы.
Этим отсутствием чувства греха и хотя бы некоторой робости перед ним
объясняются многие черты душевного и жизненного уклада интеллигенции и --
увы! -- многие печальные стороны и события нашей революции, а равно и
наступившего после нее духовного маразма. Многими пикантными кушаньями со
стола западной цивилизаций кормила и кормит себя наша интеллигенция, вконец
расстраивая свой и без того испорченный желудок; не пора ли вспомнить о
простой, Грубой, но безусловно здоровой и питательной пище, о старом
Моисеевом десятисловии[28], а затем дойти и до Нового Завета!..
Героический максимализм целиком проецируется вовне, в достижении
внешних целей; относительно личной жизни, вне героического акта и всего с
ним связанного, он оказывается минимализмом, т. е. просто оставляет ее вне
своего внимания. Отсюда и проистекает непригодность его для выработки
устойчивой, дисциплинированной, работоспособной личности, держащейся на
своих ногах, а не на волне общественной истерики, которая затем сменяется
упадком. Весь тип интеллигенции определяется этим сочетанием минимализма и
максимализма, при котором максимальные притязания могут выставляться при
минимальной подготовке личности как в области науки, так и жизненного опыта,
и самодисциплины, что так рельефно выражается в противоестественной
гегемонии учащейся молодежи, в нашей духовной педократии.
Иначе воспринимается мир христианским подвижничеством. Я не буду много
останавливаться на выяснении того, что является целью мирового и
исторического развития в атеистической и христианской вере: в первой --
счастье последних поколений, торжествующих на костях и крови своих предков,
однако в свою очередь тоже подлежащих неумолимому року смерти (не говоря уже
о возможности стихийных бедствий), во второй -- вера во всеобщее
воскресение, новую землю и новое небо, когда "будет Бог все во всем".
Очевидно, никакой позитивно-атеистический максимализм в своей вере даже
отдаленно не приближается к христианскому учению. Но не эта сторона дела нас
здесь интересует, а то, как преломляется то и другое учение в жизни личности
и ее психологии. И в этом отношении, в полной противоположности гордыне
интеллигентского героизма, христианское подвижничество есть прежде всего
максимализм в личной жизни, в требованиях, предъявляемых к самому себе;
напротив, острота внешнего максимализма здесь совершенно устраняется.
Христианский герой или подвижник (по нашей, конечно, несколько условной
терминологии), не ставя себе задач Провидения и не связывая, стало быть, с
своим, да и чьим бы то ни было индивидуальным усилием судеб истории и
человечества, в своей деятельности, видит прежде всего исполнение своего
долга пред Богом, божьей заповеди, к нему обращенной. Ее он обязан исполнять
с наибольшей полнотой, а равно, проявить возможную энергию и
самоотверженность при отыскании того, что составляет его дело и обязанность;
в известном смысле он также должен стремиться к максимализму действий, но
совершенно в ином смысле. Одно из наиболее обычных недоразумений
относительно смирения (впрочем, выставляемое не только bona, но и mаla
fide[29]) состоит в том, что христианское смирение, внутренний и
незримый подвиг борьбы с самостью, с[о] своеволием, с самообожением,
истолковывается непременно как внешняя пассивность, как примирение со злом,
как бездействие и даже низкопоклонничество[xiii] или же как
неделание во внешнем смысле, причем христианское подвижничество смешивается
с одною из многих его форм, хотя и весьма важною, именно -- с монашеством.
Но подвижничество, как внутреннее устроение личности, совместимо со всякой
внешней деятельностью, поскольку она не противоречит его принципам.
Особенно охотно противопоставляют христианское смирение
"революционному" настроению. Не входя в этот вопрос подробно, укажу, что
революция, т. е. известные политические действия, сама по себе еще не
предрешает вопроса о том духе и идеалах, которые ее вдохновляют. Выступление
Дмитрия Донского по благословению преподобного Сергия против татар есть
действие революционное в политическом смысле, как восстание против законного
правительства, но в то же время, думается мне, оно было в душах участников
актом христианского подвижничества, неразрывно связанного с подвигом
смирения. И напротив, новейшая революция, как основанная на атеизме, по духу
своему весьма далека не только от христианского смирения, но и христианства
вообще. Подобным же образом существует огромная духовная разница между
пуританской английской революцией и атеистической французской, как и между
Кромвелем и Маратом или Робеспьером, между Рылеевым и вообще верующими из
декабристов и позднейшими деятелями революции.
Фактически, при наличности соответствующих исторических обстоятельств,
конечно, отдельные деяния, именуемые героическими, вполне совместимы с
психологией христианского подвижничества, -- но они совершаются не во имя
свое, а во имя Божие, не героически, но подвижнически, и даже при внешнем
сходстве с героизмом их религиозная психология все же остается от него
отлична. "Царство небесное берется силою, и употребляющие усилие восхищают
его" (Мф. 11, 2), от каждого требуется "усилие", максимальное напряжение его
сил для осуществления добра, но и такое усилие не дает еще права на
самочувствие героизма, на духовную гордость, ибо оно есть лишь исполнение
долга: "когда исполните все поведенное вам, говорите: мы рабы ничего не
стоящие, потому что сделали то, что должны были сделать" (Лк. 17,10).
Христианское подвижничество есть непрерывный самоконтроль, борьба с
низшими, греховными сторонами своего я, аскеза духа. Если для героизма
характерны вспышки, искание великих деяний, то здесь, напротив, нормой
является ровность течения, "мерность", выдержка, неослабная самодисциплина,
терпение и выносливость, -- качества, как раз отсутствующие у интеллигенции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67