Письма из ада
Первое письмо
Я почувствовал приближение смерти. После долгой болезни я, наконец, пришел в себя и был так слаб, что не мог двигать ни руками, ни ногами; глаза сами собой закрывались, язык прилип к небу, а голос был едва слышен. Окружающие меня, думая, что я в забытьи, говорили: «Он не страдает более!» Но именно тогда-то и испытывал я такие страдания, каких ни один человек не может себе представить. Смерть приближалась, но так мучительно-медленно, что этот миг казался мне вечностью.
Где была моя вера? Когда-то верил я, но то было так давно! Теперь не было у меня никакой поддержки; я готов был уцепиться за соломинку, но ее не было. Не было ничего! Ничего – страшное слово! Есть еще другое слово, еще ужаснее, это – поздно! Передо мной развертывалась вся пройденная мною жизнь с устрашающей ясностью и силой. Мало хорошего я сделал, много зла; а теперь было уже поздно исправлять себя! Я избрал путь смерти, и было уже поздно возвратиться! Мои грехи терзали меня, но было поздно идти к спасению! Поздно! Поздно!.. Умереть в пятьдесят лет, когда жизнь еще улыбается, когда хочется еще наслаждаться ею!.. Зачем? Зачем так скоро?.. Смерть виделась мне во всем: и в полумраке моей комнаты, и на лицах близких мне, и в окружающей меня тишине. Я как будто живой лежал в гробу.
Одна единая мысль утешала меня: «Моя участь не будет хуже участи других», – говорил я себе, и слова эти только показывают мою беспомощность: подражание другим ведь и так погубило меня! Но как описывать эту последнюю борьбу? Никто все-таки не в состоянии понять ее! Ад был в моей душе, и ад предстоял еще впереди! Тяжкий вздох, едва слышный стон… и меня не стало между живущими на земле. Я почувствовал себя освобожденным. Но где я был? Тьма и пустота окружали меня. Ни один луч света не достигал до меня, а между тем я видел туман, в котором находился. Меня обдавал холод, я скрежетал зубами и невольно вспомнил притчу о богатом, очутившемся после смерти в аду. Может быть, та же участь ожидает и меня? Но он, говорится, горел в пламени, а я дрожал от холода?.. Увы! И меня ожидал пожирающий огонь. Сначала я думал, что я еще жив, но скоро убедился в том, что я только тень, призрак, что у меня нет ничего действительного, ни глаз, ни зубов, ни других частей тела; и прежняя сила воли, которой я гордился, покинула меня! В то время как на земле с торжеством хоронили мое тело, в то время как священник в своей проповеди описывал мои добродетели и говорил, что, наконец, я перестал страдать – я, уничтоженный, вступал в ад! Я спешил куда-то, не зная сам, на чем держусь, каким образом лечу, куда стремлюсь. Из тумана мелькали изредка тени домов, дворцов, даже целых городов. Я пролетал через них, не чувствуя препятствий. Вдали виднелся свет. Я встречал призраки людей, сначала по одному, потом целыми группами. Они говорили между собой страшными голосами, с ужасными выражениями лиц. До меня долетали слова: «Откуда? Что нового?» Неужели они ожидали рассказов от меня? Вопрос – куда? – мучил меня, а не откуда! Наконец я нашел уединенное местечко, где мог отдохнуть! Отдохнуть?! Ах! Для меня не существует уж отдыха! Зачем был я так равнодушен? Зачем жил между небом и адом? Зачем не опомнился раньше? За несколько месяцев, даже недель было бы время спастись! Зачем ждал я до последней минуты, не уверовал раньше? Я погубил себя лично, и получил по заслугам награду! Я был так уничтожен, так несчастлив, а плакать не мог! Хотя бы найти одну слезу! Я надрывался, напрасно силился, чтобы в рыдании излить свое горе; все мое существо было измучено этой напрасной борьбой… Вдруг послышался мне незнакомый голос: передо мной стояла молодая женщина с ребенком на руках.
– Напрасный труд, – сказала она мне с выражением глубокой печали на лице, – я сама не раз пыталась плакать, но здесь нет слез!
Я чувствовал справедливость ее слов. Бывало, я мог плакать и не хотел, теперь я хотел, но увы, уж не мог! Она села подле меня, держа на коленях ребенка, и смотрела на него с выражением глубокой нежности и раздирающего горя. После короткого молчания она снова обратилась ко мне.
– Не правда ли, – сказала она, – ребенок спит, он не умер?
Я видел, что было мертвое лицо, но не имел духу сказать ей это, и ответил:
– Конечно, спит. Дети всегда спят!
– Конечно, спит, – повторила она и начала тихонько укачивать младенца.
Я вздрогнул от звука собственного голоса, который слышал в первый раз.
– Говорят, я убила его, – продолжала женщина, – ведь это пустая болтовня?
Может ли мать умертвить собственного ребенка? – и она судорожно прижала его к своей груди. Я не мог долее выдержать этой раздирающей душу картины и быстро удалился. Я, движимый невидимой силой, летел все далее и далее. Этот мир теней был плотно населен. Повсюду встречались мне какие-то фантастические существа, без жизни – живые тени. И везде все те же страдания, раздирающие мою грудь… но о них довольно! Я, наконец, остановился перед домом, показавшимся мне трактиром. В свете, бывало, я на такие дома смотрел с презрением и знал их только по имени; теперь же все было хорошо для меня. Я слышал, что в комнатах устроена была попойка, игра в карты. До меня долетали звуки этого веселья ада. Один из призраков, казавшийся трактирщиком, сделал мне пригласительный знак. Меня привлекал огонь, горящий в комнате, и я повиновался. – Разве вы не видите, что в дом есть дверь? – сердито встретил меня трактирщик. – Я замерз, – сказал я вместо ответа. – Дурак, зачем ходишь обнаженным? – ядовито усмехнулся мне в ответ этот человек, – сюда приходят лишь разодетые люди. Невольно вспомнил я свой теплый халат и другие принадлежности туалета. Не успел я подумать о них, как увидел на себе и халат, и туфли, и шапку, но не почувствовал тепла и остался нагим. Приблизясь тогда к камину, я пытался согреть замершие члены, но и огонь не давал тепла. С досадой отвернулся я и услышал, как сидящие у стола потешались надо мной, называя болваном! Один из них протянул мне ковш. Я не был никогда пьяницей, но тут я схватил с жадностью поданную чашу и поднес ее к губам… Как выразить чувство, охватившее меня, когда, вместо вина, я нашел одну пустоту?! Везде все то же – пустота! пустота! Мое разочарование было, вероятно, написано на моем лице и, видимо, забавляло окружающих, но в их веселье была какая-то тоска, фальшивая нотка, резавшая мне душу. Игра продолжалась, а я погрузился в тяжелое раздумье. Наконец я обратился к угрюмому хозяину трактира. – Что это за дом? – спросил я дрожащим голосом. – Мой! – был короткий ответ. – Но каким образом он очутился здесь? – спросил я опять. Трактирщик поглядел на меня с состраданием и несколько минут не отвечал. – Как очутился здесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Первое письмо
Я почувствовал приближение смерти. После долгой болезни я, наконец, пришел в себя и был так слаб, что не мог двигать ни руками, ни ногами; глаза сами собой закрывались, язык прилип к небу, а голос был едва слышен. Окружающие меня, думая, что я в забытьи, говорили: «Он не страдает более!» Но именно тогда-то и испытывал я такие страдания, каких ни один человек не может себе представить. Смерть приближалась, но так мучительно-медленно, что этот миг казался мне вечностью.
Где была моя вера? Когда-то верил я, но то было так давно! Теперь не было у меня никакой поддержки; я готов был уцепиться за соломинку, но ее не было. Не было ничего! Ничего – страшное слово! Есть еще другое слово, еще ужаснее, это – поздно! Передо мной развертывалась вся пройденная мною жизнь с устрашающей ясностью и силой. Мало хорошего я сделал, много зла; а теперь было уже поздно исправлять себя! Я избрал путь смерти, и было уже поздно возвратиться! Мои грехи терзали меня, но было поздно идти к спасению! Поздно! Поздно!.. Умереть в пятьдесят лет, когда жизнь еще улыбается, когда хочется еще наслаждаться ею!.. Зачем? Зачем так скоро?.. Смерть виделась мне во всем: и в полумраке моей комнаты, и на лицах близких мне, и в окружающей меня тишине. Я как будто живой лежал в гробу.
Одна единая мысль утешала меня: «Моя участь не будет хуже участи других», – говорил я себе, и слова эти только показывают мою беспомощность: подражание другим ведь и так погубило меня! Но как описывать эту последнюю борьбу? Никто все-таки не в состоянии понять ее! Ад был в моей душе, и ад предстоял еще впереди! Тяжкий вздох, едва слышный стон… и меня не стало между живущими на земле. Я почувствовал себя освобожденным. Но где я был? Тьма и пустота окружали меня. Ни один луч света не достигал до меня, а между тем я видел туман, в котором находился. Меня обдавал холод, я скрежетал зубами и невольно вспомнил притчу о богатом, очутившемся после смерти в аду. Может быть, та же участь ожидает и меня? Но он, говорится, горел в пламени, а я дрожал от холода?.. Увы! И меня ожидал пожирающий огонь. Сначала я думал, что я еще жив, но скоро убедился в том, что я только тень, призрак, что у меня нет ничего действительного, ни глаз, ни зубов, ни других частей тела; и прежняя сила воли, которой я гордился, покинула меня! В то время как на земле с торжеством хоронили мое тело, в то время как священник в своей проповеди описывал мои добродетели и говорил, что, наконец, я перестал страдать – я, уничтоженный, вступал в ад! Я спешил куда-то, не зная сам, на чем держусь, каким образом лечу, куда стремлюсь. Из тумана мелькали изредка тени домов, дворцов, даже целых городов. Я пролетал через них, не чувствуя препятствий. Вдали виднелся свет. Я встречал призраки людей, сначала по одному, потом целыми группами. Они говорили между собой страшными голосами, с ужасными выражениями лиц. До меня долетали слова: «Откуда? Что нового?» Неужели они ожидали рассказов от меня? Вопрос – куда? – мучил меня, а не откуда! Наконец я нашел уединенное местечко, где мог отдохнуть! Отдохнуть?! Ах! Для меня не существует уж отдыха! Зачем был я так равнодушен? Зачем жил между небом и адом? Зачем не опомнился раньше? За несколько месяцев, даже недель было бы время спастись! Зачем ждал я до последней минуты, не уверовал раньше? Я погубил себя лично, и получил по заслугам награду! Я был так уничтожен, так несчастлив, а плакать не мог! Хотя бы найти одну слезу! Я надрывался, напрасно силился, чтобы в рыдании излить свое горе; все мое существо было измучено этой напрасной борьбой… Вдруг послышался мне незнакомый голос: передо мной стояла молодая женщина с ребенком на руках.
– Напрасный труд, – сказала она мне с выражением глубокой печали на лице, – я сама не раз пыталась плакать, но здесь нет слез!
Я чувствовал справедливость ее слов. Бывало, я мог плакать и не хотел, теперь я хотел, но увы, уж не мог! Она села подле меня, держа на коленях ребенка, и смотрела на него с выражением глубокой нежности и раздирающего горя. После короткого молчания она снова обратилась ко мне.
– Не правда ли, – сказала она, – ребенок спит, он не умер?
Я видел, что было мертвое лицо, но не имел духу сказать ей это, и ответил:
– Конечно, спит. Дети всегда спят!
– Конечно, спит, – повторила она и начала тихонько укачивать младенца.
Я вздрогнул от звука собственного голоса, который слышал в первый раз.
– Говорят, я убила его, – продолжала женщина, – ведь это пустая болтовня?
Может ли мать умертвить собственного ребенка? – и она судорожно прижала его к своей груди. Я не мог долее выдержать этой раздирающей душу картины и быстро удалился. Я, движимый невидимой силой, летел все далее и далее. Этот мир теней был плотно населен. Повсюду встречались мне какие-то фантастические существа, без жизни – живые тени. И везде все те же страдания, раздирающие мою грудь… но о них довольно! Я, наконец, остановился перед домом, показавшимся мне трактиром. В свете, бывало, я на такие дома смотрел с презрением и знал их только по имени; теперь же все было хорошо для меня. Я слышал, что в комнатах устроена была попойка, игра в карты. До меня долетали звуки этого веселья ада. Один из призраков, казавшийся трактирщиком, сделал мне пригласительный знак. Меня привлекал огонь, горящий в комнате, и я повиновался. – Разве вы не видите, что в дом есть дверь? – сердито встретил меня трактирщик. – Я замерз, – сказал я вместо ответа. – Дурак, зачем ходишь обнаженным? – ядовито усмехнулся мне в ответ этот человек, – сюда приходят лишь разодетые люди. Невольно вспомнил я свой теплый халат и другие принадлежности туалета. Не успел я подумать о них, как увидел на себе и халат, и туфли, и шапку, но не почувствовал тепла и остался нагим. Приблизясь тогда к камину, я пытался согреть замершие члены, но и огонь не давал тепла. С досадой отвернулся я и услышал, как сидящие у стола потешались надо мной, называя болваном! Один из них протянул мне ковш. Я не был никогда пьяницей, но тут я схватил с жадностью поданную чашу и поднес ее к губам… Как выразить чувство, охватившее меня, когда, вместо вина, я нашел одну пустоту?! Везде все то же – пустота! пустота! Мое разочарование было, вероятно, написано на моем лице и, видимо, забавляло окружающих, но в их веселье была какая-то тоска, фальшивая нотка, резавшая мне душу. Игра продолжалась, а я погрузился в тяжелое раздумье. Наконец я обратился к угрюмому хозяину трактира. – Что это за дом? – спросил я дрожащим голосом. – Мой! – был короткий ответ. – Но каким образом он очутился здесь? – спросил я опять. Трактирщик поглядел на меня с состраданием и несколько минут не отвечал. – Как очутился здесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22