Есеня Жмуренок по прозвищу Балуй шестнадцати лет живет в городе Олехове: пьет, гуляет и развлекается, пока в руки ему не попадает медальон, отнимающий таланты у простых людей и отдающий их «благородным», превращая простого человека в «ущербного». «Вольные люди» - разбойники - много лет хотят его найти и открыть. Из года в год исполняется «последняя заповедь вольного человека» - когда красный луч заглянет тебе в глаза, ты должен сказать: «Когда-нибудь Харалуг откроет медальон». И разбойники верят, что давно умерший их предводитель поднимется из могилы и восстановит справедливость.
Книга о любви детей и родителей, о бедности и богатстве, с тяжелым, двусмысленным финалом.



Оглавление
Балуй. Монетка. 4
Балуй. Отливка 14
Избор. Домашний арест 21
Балуй. Бегство. 25
Мудрослов. Отливка. 31
Балуй. К Избору. 36
Жмур. К разбойникам 40
Избор. Медальон. 42
Балуй. К вольным людям. 44
Балуй. У вольных людей 51
Избор. В лесу 60
Балуй. Перемена мест 63
Жмур. Сомнения 69
Балуй. Переход 71
Избор. Кобруч 79
Балуй. Медальон 80
Балуй. Кобруч 84
Полоз. В тюрьме. 92
Балуй. Мастерские 94
Жмур. Воспоминания 102
Балуй. Избор. 106
Балуй. В Урдию 116
Балуй. Город Урд 121
Балуй. На берегу 125
Избор. Убийца и вор 129
Балуй. У Улича 131
Балуй. В порту 141
Балуй. В поисках 147
Избор. В Олехов 153
Балуй. Харалуг 154
Балуй. Домой 160
Огнезар. Допросы 166
Балуй. В тюрьме 169
Полоз.Олехов 170
Огнезар. Гусиные ножки 172
Полоз. Малый сход 174
Жмур. В тюрьме 179
Балуй. Дома 190

Балуй. Монетка.
Есеня Жмурёнок по прозвищу Балуй, веселый шестнадцатилетний парень, возвращался с базара в компании друзей, предвкушая приятное времяпровождение за кружкой пива. Он был темноволосым, вихрастым, среднего роста и на лицо не столько симпатичным, сколько обаятельным. Одежда его не отличалась оригинальностью - полотняная подпоясанная рубаха и широкие штаны, низ которых подметал деревянную мостовую базара. Очевидно, обуви он не носил. Вел он себя, как обычно, довольно развязно, чем вызывал восхищение товарищей и косые взгляды порядочных людей, наводнивших базар. Ему нравились собственные шутки - свистнуть в ухо солидному толстому дядьке, чтобы тот смешно подпрыгнул от неожиданности, или кинуть репейник в горделиво выгнутую спину какой-нибудь почтенной матроны, так чтобы она этого не заметила, или запрыгнуть на тележку с товаром, которую, отдуваясь, тащил за собой чей-нибудь работник, и прокатиться несколько метров, пока тот не заметит его и не начнет ругаться неприличными словами. Запас его шалостей не истощался никогда, впрочем, злобными они не были - Есеня не обижал слабых, а если и искал повода подраться, то только с теми, кто явно превосходил его по росту: этим он лишний раз доказывал окружающим свое бесстрашие и гордый нрав.
Настроение у него было отличным - не так часто ему отламывалось столько медяков сразу, чтобы он мог не только выпить сам, но угостить товарищей. Лавочник Жидята, не смотря на свое прозвище, в этот раз оказался щедрым - так ему понравился кинжал, который отец Есени выковал по его заказу.
- Жидята должен отдать тебе один золотой и четыре серебряника, - строго напутствовал его отец, зная о том, как безалаберно Есеня относится к деньгам, - если даст меньше - нож не отдавай, я сам к нему пойду. Если сверху добавит медяков - оставь себе, так и быть.
Есеня слушал его вызывающе позевывая. Конечно, он и не думал медяки отдавать отцу, даже если бы тот потребовал - соврал бы, что Жидята их не дал. Сказали - золотой и четыре серебряника, что еще надо? Жидята же отсыпал десяток медяков сверху, и долго восхищенно рассматривал кинжал, наклоняя лезвие под разными углами к свету. Еще бы! Ведь этот булат варил сам благородный Мудрослов! Есеня, правда, считал, что в рецепте есть некоторые изъяны, но кто бы стал его слушать? Он пару раз заикался отцу о своих идеях на этот счет, но отец только топал ногами и орал что-то про свиные рыла и калашный ряд.
Не то чтобы Есеня ненавидел отца. Может быть, в глубине души он его даже любил, но так глубоко, что никогда не вспоминал об этом. В детстве он как-то мирился с его существованием, став же постарше, с трудом стал выносить крутой отцовский нрав и его постоянное желание заставить Есеню себя уважать. И чем больше отец прилагал к этому усилий, тем сильней Есеня старался выразить ему презрение. Хотя, несомненно, отец его был человеком уважаемым, и всякий в городе знал, где живет кузнец Жмур. Но Есеня плевал на всех, он имел собственное мнение по любому вопросу, и этого отец тоже никак не мог ему простить.
Единственное, что Есеня хотел бы унаследовать от отца - это рост и телосложение. Но как назло родился он похожим на мать - худенькую, субтильную шатенку маленького роста. От матери же достались ему и глаза - цвета темного янтаря с зелеными прожилками. Конечно, ни худеньким, ни субтильным Есеня не был, и на рост не жаловался, но до отца недотягивал целой головы.
Ребята проталкивались сквозь толпу на базаре, посматривая по сторонам и принюхиваясь к ароматам копченой рыбы, горячих пирогов и жареного мяса. И хотя Есеня был голоден всегда, тратить деньги на еду считал серьезной ошибкой - дома худо-бедно накормят, а вот пива точно не нальют. Впрочем, не так уж худо его кормили: если бы он чаще появлялся дома, а не старался убежать оттуда при первой же возможности, то, наверное, давно бы растолстел. Среди простых людей едва ли нашлась бы семья богаче кузнеца Жмура.
- Ой, лишенько-о-о-о! - раздался вой почти у самого уха, - ой, детушки мои, детушки-и-и-и! Ой, украли, украли, все украли!
Маленькая худенькая горшечница с жидкими белыми кудряшками под смешным чепцом, наверняка приехавшая из деревни только чтобы продать свой нехитрый товар, заламывала руки и показывала всем вокруг обрезанный ремешок - все, что осталось от кошелька. Она уже свернула свой лоток - несколько горшочков стояло на маленькой тележке рядом с ней. Базар ей посочувствовал - со всяким же может случиться.
- Житья от воров не стало!
- Последнее заберут и не поморщатся!
- Сволочи, нигде прохода нет!
- Что ж ты, мать, за деньгами не смотришь?
Люди трогали руками свои кошельки, надеясь удостовериться, что их сия чаша миновала, вздыхали с облегчением и старались отойти подальше от рыдающей горшечницы.
- Все, все до медяшечки последней! Целый месяц работы! Чем я буду детушек теперь кормить! Мало того, что я вдова горемычная, и за мужика и за бабу в семье, так ведь еще надо же!
Люди сочувствовали. Горшечница опустилась на колени и зарыдала без слов - громко, надрывно, хватаясь руками за свои жидкие волосы и царапая лицо.
- Пошли, - дернул Есеню за руку Звяга, - чего глазеть-то?
Есеня вырвал руку и ничего не ответил.
- Да что ж ты так убиваешься-то!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111