Древняя мебель, которая лет пятьдесят уже не видала дневного света, украсила огромные салоны, не подметавшиеся уже столетие. Все это вместе с обильным ужином послужило бы генералу отличной квартирой, если бы он приехал. Но неожиданно вестовой прервал эти приготовления: генерал поехал другой дорогой, а нам приказал присоединиться к армии. Мы торопливо проглотили кусок-другой, лакеи сложили все остальное, и мы уже были в штаб-квартире, прежде чем феррарцы успели перевести дух после такой тревоги.
Штаб-квартира находилась в Ровербелла, гнусной дыре в двух милях от Мантуи. Этот город, осажденный вот уже две недели, начинает ощущать недостаток во всем, и я уверен, что спустя шесть дней после начала осадных работ гарнизон сочтет за счастье сдаться в плен, как в Милане. Но чтобы подвинуть вперед подготовку этой победы, так же как и остальных, генерал берет на себя невероятный труд, и великолепно соответствует ему в этом его начальник штаба Бертье.
Я нахожусь при генерале только десять дней, но он уже дал мне возможность лично познакомиться с его поразительной активностью. Я не сомневаюсь, что при первой же стычке с неприятелем буду иметь возможность восторгаться его талантом. Поэтому пребываю здесь и не собираюсь пока что писать тебе, раньше чем смогу рассказать о сражении…
Вот и все, что мы узнаем из первого письма. Какая жалость, что Сулковский не описал подробнее свою первую встречу с Бонапартом и впечатление, которое произвел на него главнокомандующий. Описания Наполеона тех лет, запечатленные мемуаристами и польскими авторами писем, различны и нередко весьма отличаются от героических портретов Герена, барона Гро и других французских художников. Грузный, коренастый Ян Генрик Домбровский, который спустя несколько месяцев после Сулковского наблюдал Наполеона, с искренним сокрушением описывал его невзрачный вид: «Это было что-то маленькое и какое-то черно-желтое, и уж худенькое-то такое, и несчастное… и ножки этакие тоненькие-тоненькие, как чубучки…»
Впечатления Юзефа от первой встречи с Наполеоном были, видимо, совершенно иными. Невзрачный худенький человек с твердыми глазами, землистой кожей и беспорядочной гривой волос, спадающей на генеральские галуны, который нетерпеливым движением выхватил у прибывшего офицера его рекомендательные письма в штаб-квартире в Ливорно, должен был показаться Сулковскому могущественным и достойным всяческой зависти.
Это был уже не Бонапарт начала апреля: подозрительный карьерист, «генерал Вандемьер», муж любовницы Барраса, над которым все потешались, а Бонапарт последних дней июля – победоносный полководец, который в три месяца повернул ход итальянской кампании, который громил как хотел виднейших австрийских генералов, сокрушал герцогские троны, создавал республики, угрожал папской столице, имя которого со страхом и восхищением повторяли во всей Европе.
Этот новый Бонапарт являл собою полное воплощение мечтаний Юзефа. Он был молодым офицером нефранцузского происхождения, который за какие-нибудь три года продвинулся от капитана до главнокомандующего, озаренного славой подвигов . В апреле 1796 года, в Париже Сулковский мог еще просить о назначении его в Итальянскую армию ради самой Италии, в июле же в Ливорно уже должен был ставить в своих планах прежде всего на Бонапарта.
Когда сравнивают биографии этих двух гениальных юнцов – корсиканца и поляка, – то поражаются их удивительному сходству. Взять хотя бы то, что оба они почти в одно и то же время определили свои далеко идущие цели. Капитан Сулковский сформулировал свое кредо в парижском письме от мая 1793 года. За несколько месяцев до этого, также в Париже, капитан Бонапарт высказал слова, которые поныне поражают читателей его жизнеописания. В самые тяжелые дни революции он встретил на улице старуху, которая вызвала в нем жалость. Он подал ей три франка. Обрадованная нищенка воскликнула: «Желаю вам короны, господин офицер!» Невзрачный революционный офицерик отнюдь этому не удивился. «Вполне возможно», – ответил он с невозмутимой серьезностью.
Однако независимо от того или иного биографического сходства есть основания считать, что первая встреча Бонапарта с Сулковским была довольно холодной. Итальянский победитель не выносил в то время офицеров с министерскими рекомендациями. Несмотря на постоянные военные успехи, отношения его с Парижем складывались не очень хорошо. Влиятельные конкуренты делали в столице все, чтобы ослабить его позиции. Честный и образованный, но недостаточно гибкий «организатор победы», Карно резко обрушивался на него за отступления от стратегических планов. За месяц до встречи в Ливорно приведенный в ярость корсиканец пригрозил Директории отставкой. Отставку, правда, не приняли, но генерал знал, что это еще не последний спор, и оберегал свой штаб от «подсадных уток» из Парижа. Тайное разведывательное бюро Итальянской армии тщательно собирало сведения об офицерах, направляемых в штаб-квартиру, задолго до их прибытия сюда.
Сведения о Сулковском не могли настроить Бонапарта благожелательно. Покровителем молодого офицера был министр Петье, один из близких людей директора Карно Министр поддерживал Сулковского до странности сердечно, подчеркивал его особые данные для штабной работы и просил информировать его о своем протеже. Другим покровителем кандидата был генерал Шерен, начальник штаба Гоша, самого опасного соперника Бонапарта. Эти две настораживающие рекомендации не могла уравновесить любезная записочка старой парижской графоманки Фанни де Богарне. При всей своей любви к Жозефине Наполеон не принадлежал к людям, которым ближайших сотрудников подбирают тетки.
Рекомендации министра, разумеется, не были оставлены без ответа. В тот же день начальник главного штаба Итальянской армии Александр Бертье отправил Петье письмо, выдержанное в учтивых и заверительных тонах. Из письма вытекало, что главнокомандующий и его начальник штаба очень заинтересовались офицером, который сумел завоевать столь великое доверие «гражданина министра», и что они сделают все, чтобы его офицера использовать «наиболее надлежащим и соответствующим его дарованиям образом».
То, что мы знаем о положении Сулковского из его собственных писем, находится в некотором противоречии с этими официальными заверениями. Из другого письма Юзефа, посланного в Париж в последних числах сентября 1796 года, ясно видно, что протеже министра Петье и генерала Шерена первые три месяца своей итальянской службы был планомерно отстраняем от прямой штабной работы, отвечающей его «особым талантам».
Вскоре после первого разговора с Бонапартом Сулковский был, правда, назначен штабным адъюнктом, но в качестве этого адъюнкта постоянно перебрасывался с места на место, постоянно менял начальников и получал каждый раз новые задания явно линейного характера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Штаб-квартира находилась в Ровербелла, гнусной дыре в двух милях от Мантуи. Этот город, осажденный вот уже две недели, начинает ощущать недостаток во всем, и я уверен, что спустя шесть дней после начала осадных работ гарнизон сочтет за счастье сдаться в плен, как в Милане. Но чтобы подвинуть вперед подготовку этой победы, так же как и остальных, генерал берет на себя невероятный труд, и великолепно соответствует ему в этом его начальник штаба Бертье.
Я нахожусь при генерале только десять дней, но он уже дал мне возможность лично познакомиться с его поразительной активностью. Я не сомневаюсь, что при первой же стычке с неприятелем буду иметь возможность восторгаться его талантом. Поэтому пребываю здесь и не собираюсь пока что писать тебе, раньше чем смогу рассказать о сражении…
Вот и все, что мы узнаем из первого письма. Какая жалость, что Сулковский не описал подробнее свою первую встречу с Бонапартом и впечатление, которое произвел на него главнокомандующий. Описания Наполеона тех лет, запечатленные мемуаристами и польскими авторами писем, различны и нередко весьма отличаются от героических портретов Герена, барона Гро и других французских художников. Грузный, коренастый Ян Генрик Домбровский, который спустя несколько месяцев после Сулковского наблюдал Наполеона, с искренним сокрушением описывал его невзрачный вид: «Это было что-то маленькое и какое-то черно-желтое, и уж худенькое-то такое, и несчастное… и ножки этакие тоненькие-тоненькие, как чубучки…»
Впечатления Юзефа от первой встречи с Наполеоном были, видимо, совершенно иными. Невзрачный худенький человек с твердыми глазами, землистой кожей и беспорядочной гривой волос, спадающей на генеральские галуны, который нетерпеливым движением выхватил у прибывшего офицера его рекомендательные письма в штаб-квартире в Ливорно, должен был показаться Сулковскому могущественным и достойным всяческой зависти.
Это был уже не Бонапарт начала апреля: подозрительный карьерист, «генерал Вандемьер», муж любовницы Барраса, над которым все потешались, а Бонапарт последних дней июля – победоносный полководец, который в три месяца повернул ход итальянской кампании, который громил как хотел виднейших австрийских генералов, сокрушал герцогские троны, создавал республики, угрожал папской столице, имя которого со страхом и восхищением повторяли во всей Европе.
Этот новый Бонапарт являл собою полное воплощение мечтаний Юзефа. Он был молодым офицером нефранцузского происхождения, который за какие-нибудь три года продвинулся от капитана до главнокомандующего, озаренного славой подвигов . В апреле 1796 года, в Париже Сулковский мог еще просить о назначении его в Итальянскую армию ради самой Италии, в июле же в Ливорно уже должен был ставить в своих планах прежде всего на Бонапарта.
Когда сравнивают биографии этих двух гениальных юнцов – корсиканца и поляка, – то поражаются их удивительному сходству. Взять хотя бы то, что оба они почти в одно и то же время определили свои далеко идущие цели. Капитан Сулковский сформулировал свое кредо в парижском письме от мая 1793 года. За несколько месяцев до этого, также в Париже, капитан Бонапарт высказал слова, которые поныне поражают читателей его жизнеописания. В самые тяжелые дни революции он встретил на улице старуху, которая вызвала в нем жалость. Он подал ей три франка. Обрадованная нищенка воскликнула: «Желаю вам короны, господин офицер!» Невзрачный революционный офицерик отнюдь этому не удивился. «Вполне возможно», – ответил он с невозмутимой серьезностью.
Однако независимо от того или иного биографического сходства есть основания считать, что первая встреча Бонапарта с Сулковским была довольно холодной. Итальянский победитель не выносил в то время офицеров с министерскими рекомендациями. Несмотря на постоянные военные успехи, отношения его с Парижем складывались не очень хорошо. Влиятельные конкуренты делали в столице все, чтобы ослабить его позиции. Честный и образованный, но недостаточно гибкий «организатор победы», Карно резко обрушивался на него за отступления от стратегических планов. За месяц до встречи в Ливорно приведенный в ярость корсиканец пригрозил Директории отставкой. Отставку, правда, не приняли, но генерал знал, что это еще не последний спор, и оберегал свой штаб от «подсадных уток» из Парижа. Тайное разведывательное бюро Итальянской армии тщательно собирало сведения об офицерах, направляемых в штаб-квартиру, задолго до их прибытия сюда.
Сведения о Сулковском не могли настроить Бонапарта благожелательно. Покровителем молодого офицера был министр Петье, один из близких людей директора Карно Министр поддерживал Сулковского до странности сердечно, подчеркивал его особые данные для штабной работы и просил информировать его о своем протеже. Другим покровителем кандидата был генерал Шерен, начальник штаба Гоша, самого опасного соперника Бонапарта. Эти две настораживающие рекомендации не могла уравновесить любезная записочка старой парижской графоманки Фанни де Богарне. При всей своей любви к Жозефине Наполеон не принадлежал к людям, которым ближайших сотрудников подбирают тетки.
Рекомендации министра, разумеется, не были оставлены без ответа. В тот же день начальник главного штаба Итальянской армии Александр Бертье отправил Петье письмо, выдержанное в учтивых и заверительных тонах. Из письма вытекало, что главнокомандующий и его начальник штаба очень заинтересовались офицером, который сумел завоевать столь великое доверие «гражданина министра», и что они сделают все, чтобы его офицера использовать «наиболее надлежащим и соответствующим его дарованиям образом».
То, что мы знаем о положении Сулковского из его собственных писем, находится в некотором противоречии с этими официальными заверениями. Из другого письма Юзефа, посланного в Париж в последних числах сентября 1796 года, ясно видно, что протеже министра Петье и генерала Шерена первые три месяца своей итальянской службы был планомерно отстраняем от прямой штабной работы, отвечающей его «особым талантам».
Вскоре после первого разговора с Бонапартом Сулковский был, правда, назначен штабным адъюнктом, но в качестве этого адъюнкта постоянно перебрасывался с места на место, постоянно менял начальников и получал каждый раз новые задания явно линейного характера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50