Иное дело Констан. Этот наблюдал за событиями из-за кулис и знал куда больше. Его мнение кажется более достоверным и близким к истине.
О том, что молодая камергерша упорно сопротивлялась тому, что было уготовано ей историей, лучше всего говорят письма императора, хранящиеся в архиве ее потомков. Подлинность этих документов не подлежит сомнению, поскольку их признал настоящими Фредерик Массой, который большую часть жизни посвятил изучению наполеоновских рукописей и малейшую мистификацию обнаружил бы немедленно.
Из нескольких писем Наполеона к Валевской, опубликованных Массоном и графом Орнано, только четыре, составляющие нечто вроде увертюры к роману, не имеют дат. Так что приходится верить Констану, будто император писал их в любовном возбуждении, под свежим впечатлением встречи на балу, и нетерпеливо отсылал одно за другим, не в силах дождаться ответа.
Первое письмо, которое с великолепным букетом цветов было вручено Марии на другой день после бала, напоминает по лаконичности стиля известные наполеоновские приказы по армии:
Я видел только Вас, восхищался только Вами, жажду только Вас. Пусть быстрый ответ погасит жар нетерпения… Н.
Валевская не ответила на письмо. Императорский postilion d'amour (а им явно был генерал Дюрок, так как именно этому «большому сановнику» поручал обычно Наполеон подобные деликатные миссии) вернулся к своему повелителю с пустыми руками. Вскоре (возможно, в тот же самый день) его отправили с новым письмом и с новым букетом. Во втором письме уже нет императора, есть только влюбленный мужчина.
Неужели я не понравился Вам? Мне кажется, я имел право ожидать обратного. Неужели я ошибался? Ваш интерес как будто уменьшается по мере того, как растет мой. Вы разрушили мой покой. Прошу вас, уделите немного радости бедному сердцу, готовому Вас обожать. Неужели так трудно послать ответ? Вы должны мне уже два… Н.
Но и этот штурм не сумел сломить сопротивление камергерши. Второе письмо также осталось без ответа. Отправляется третье, еще более пылкое. Наполеон не ограничивается уже просьбой ответить, а прямо устремляется к цели.
Бывают минуты, когда слишком большое возбуждение гнетет, вот как сейчас. Как же утолить потребность влюбленного сердца, которое хотело бы кинуться к Вашим ногам, но которое сдерживает груз высших соображений, парализующих самые страстные желания. О, если бы Вы захотели! Только Вы можете устранить препятствия, которые нас разделяют. Мой друг Дюрок все уладит. О прибудьте, прибудьте! Все ваши желания будут исполнены. Ваша родина будет мне дороже, когда Вы сжалитесь над моим бедным сердцем. Н.
Видимо, последние слова о родине перетянули чашу весов. Патриотическая камергерша сжалилась над бедным сердцем императора и дала увезти себя в Замок. Констан предполагает, что во время первого свидания с Валевской Наполеон «ничего от нее не добился».
Так же представляет дело в своих воспоминаниях сама Мария. И все же этот вынужденный визит стал началом романа. Об этом говорит четвертое письмо императора, посланное вскоре после свидания.
Мария, сладостная моя Мария! Вам принадлежит моя первая мысль, первое мое желание – увидеть Вас снова. Вы еще придете, правда? Вы обещали мне это. Если нет, то орел сам полетит к Вам. Друг мой говорил, что я увижу Вас за обедом. Благоволите принять этот букет: пусть он станет тайными узами, которые дадут возможность негласно общаться среди окружающей нас толпы. Отданные взглядам, мы сможем разговаривать без слов. Когда я прижму руку к сердцу, Вы будете знать, что я целиком занят Вами – и чтобы ответить, Вы коснетесь этого букета. Любите меня, моя милая Мари, и пусть Ваша рука никогда не выпускает букет. Н.
Приложенный к письму «букет» был в действительности великолепной брошью с бриллиантами. Валевская не приняла драгоценности (этот жест, отлично говорящий о ее бескорыстии, получил широкую огласку и комментировался в светских кругах столицы, если о нем упоминают несколько посторонних мемуаристов), не согласилась второй раз поехать в Замок. И с тех пор она бывала там каждый вечер до самого отъезда императора из Варшавы.
Эти четыре любовных письма Наполеона являются совершенно исключительным сводом документов, особенно если рассматривать их на фоне тогдашних варшавских событий.
Мысленно перенесемся на миг в атмосферу исторического января 1807 года. «Охваченная патриотическим восторгом», Валевская переживает дни радости и надежды. Столица освобожденной родины принимает самого знаменитого в мире человека – «Героя Двух Веков, Законодателя Народов, Сокрушителя Тиранов». Все взгляды обращены в сторону Замка, который в честь гостя назван Императорским замком. Где бы император ни появлялся, его встречают восторженные толпы патриотов. «Да здравствует Наполеон Великий! Да здравствует Спаситель Отчизны!» Освобожденная от прусской неволи Польша обожает своего освободителя и старается удовлетворить все его желания. Император требует сорокатысячное войско, значит, он будет иметь это войско, даже если разоренной стране придется выпустить все свои внутренности. Император жалуется на плохое снабжение армии, и самые почтенные варшавские нотабли бредут ночами по грязи от одной мельницы к другой, лишь бы польская мука вовремя попала на французские провиантские склады. Все для великого императора! Да здравствует великий император! Только он может разбить захватчиков и возродить стертое с географических карт Королевство Польское.
Именно в этой атмосфере всеобщего обожания Освободитель изъявляет новое желание: ему угодно, чтобы молодая замужняя дама стала его любовницей. С точки зрения императора в этом желании нет ничего особенного. Оно вполне укладывается в рамки нравов эпохи. А прежний опыт дает Наполеону все основания изъявлять такое желание. Разве не сопутствует ему повсюду почти религиозное обожание? Разве германские князья не целуют ему руку? Разве самые прекрасные аристократки Австрии и Пруссии не предлагали ему себя и свои прелести? Это же честь для всей страны, что «Герой Двух Веков» желает переспать с одной из ее представительниц. Это же счастье для смертной Данаи, что громовержец Зевс готов упасть на нее золотым дождем.
Но польская Даная из Валевиц недооценивает предлагаемого ей счастья и отбивается от французского Зевса. И ее можно понять. С ее точки зрения все выглядит иначе. Воспитанная в патриотической среде, привязанная к польским легионам, она уже давно обожает легендарного императора французов. Независимо от всего, что сказано выше о встрече в Блоне, можно поверить, что как-то ночью она действительно ускользнула из-под бдительного ока семьи, чтобы в неустановленном точно месте и времени пересечь дорогу ожидаемому Освободителю и выразить ему неподдельное почтение польской патриотки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
О том, что молодая камергерша упорно сопротивлялась тому, что было уготовано ей историей, лучше всего говорят письма императора, хранящиеся в архиве ее потомков. Подлинность этих документов не подлежит сомнению, поскольку их признал настоящими Фредерик Массой, который большую часть жизни посвятил изучению наполеоновских рукописей и малейшую мистификацию обнаружил бы немедленно.
Из нескольких писем Наполеона к Валевской, опубликованных Массоном и графом Орнано, только четыре, составляющие нечто вроде увертюры к роману, не имеют дат. Так что приходится верить Констану, будто император писал их в любовном возбуждении, под свежим впечатлением встречи на балу, и нетерпеливо отсылал одно за другим, не в силах дождаться ответа.
Первое письмо, которое с великолепным букетом цветов было вручено Марии на другой день после бала, напоминает по лаконичности стиля известные наполеоновские приказы по армии:
Я видел только Вас, восхищался только Вами, жажду только Вас. Пусть быстрый ответ погасит жар нетерпения… Н.
Валевская не ответила на письмо. Императорский postilion d'amour (а им явно был генерал Дюрок, так как именно этому «большому сановнику» поручал обычно Наполеон подобные деликатные миссии) вернулся к своему повелителю с пустыми руками. Вскоре (возможно, в тот же самый день) его отправили с новым письмом и с новым букетом. Во втором письме уже нет императора, есть только влюбленный мужчина.
Неужели я не понравился Вам? Мне кажется, я имел право ожидать обратного. Неужели я ошибался? Ваш интерес как будто уменьшается по мере того, как растет мой. Вы разрушили мой покой. Прошу вас, уделите немного радости бедному сердцу, готовому Вас обожать. Неужели так трудно послать ответ? Вы должны мне уже два… Н.
Но и этот штурм не сумел сломить сопротивление камергерши. Второе письмо также осталось без ответа. Отправляется третье, еще более пылкое. Наполеон не ограничивается уже просьбой ответить, а прямо устремляется к цели.
Бывают минуты, когда слишком большое возбуждение гнетет, вот как сейчас. Как же утолить потребность влюбленного сердца, которое хотело бы кинуться к Вашим ногам, но которое сдерживает груз высших соображений, парализующих самые страстные желания. О, если бы Вы захотели! Только Вы можете устранить препятствия, которые нас разделяют. Мой друг Дюрок все уладит. О прибудьте, прибудьте! Все ваши желания будут исполнены. Ваша родина будет мне дороже, когда Вы сжалитесь над моим бедным сердцем. Н.
Видимо, последние слова о родине перетянули чашу весов. Патриотическая камергерша сжалилась над бедным сердцем императора и дала увезти себя в Замок. Констан предполагает, что во время первого свидания с Валевской Наполеон «ничего от нее не добился».
Так же представляет дело в своих воспоминаниях сама Мария. И все же этот вынужденный визит стал началом романа. Об этом говорит четвертое письмо императора, посланное вскоре после свидания.
Мария, сладостная моя Мария! Вам принадлежит моя первая мысль, первое мое желание – увидеть Вас снова. Вы еще придете, правда? Вы обещали мне это. Если нет, то орел сам полетит к Вам. Друг мой говорил, что я увижу Вас за обедом. Благоволите принять этот букет: пусть он станет тайными узами, которые дадут возможность негласно общаться среди окружающей нас толпы. Отданные взглядам, мы сможем разговаривать без слов. Когда я прижму руку к сердцу, Вы будете знать, что я целиком занят Вами – и чтобы ответить, Вы коснетесь этого букета. Любите меня, моя милая Мари, и пусть Ваша рука никогда не выпускает букет. Н.
Приложенный к письму «букет» был в действительности великолепной брошью с бриллиантами. Валевская не приняла драгоценности (этот жест, отлично говорящий о ее бескорыстии, получил широкую огласку и комментировался в светских кругах столицы, если о нем упоминают несколько посторонних мемуаристов), не согласилась второй раз поехать в Замок. И с тех пор она бывала там каждый вечер до самого отъезда императора из Варшавы.
Эти четыре любовных письма Наполеона являются совершенно исключительным сводом документов, особенно если рассматривать их на фоне тогдашних варшавских событий.
Мысленно перенесемся на миг в атмосферу исторического января 1807 года. «Охваченная патриотическим восторгом», Валевская переживает дни радости и надежды. Столица освобожденной родины принимает самого знаменитого в мире человека – «Героя Двух Веков, Законодателя Народов, Сокрушителя Тиранов». Все взгляды обращены в сторону Замка, который в честь гостя назван Императорским замком. Где бы император ни появлялся, его встречают восторженные толпы патриотов. «Да здравствует Наполеон Великий! Да здравствует Спаситель Отчизны!» Освобожденная от прусской неволи Польша обожает своего освободителя и старается удовлетворить все его желания. Император требует сорокатысячное войско, значит, он будет иметь это войско, даже если разоренной стране придется выпустить все свои внутренности. Император жалуется на плохое снабжение армии, и самые почтенные варшавские нотабли бредут ночами по грязи от одной мельницы к другой, лишь бы польская мука вовремя попала на французские провиантские склады. Все для великого императора! Да здравствует великий император! Только он может разбить захватчиков и возродить стертое с географических карт Королевство Польское.
Именно в этой атмосфере всеобщего обожания Освободитель изъявляет новое желание: ему угодно, чтобы молодая замужняя дама стала его любовницей. С точки зрения императора в этом желании нет ничего особенного. Оно вполне укладывается в рамки нравов эпохи. А прежний опыт дает Наполеону все основания изъявлять такое желание. Разве не сопутствует ему повсюду почти религиозное обожание? Разве германские князья не целуют ему руку? Разве самые прекрасные аристократки Австрии и Пруссии не предлагали ему себя и свои прелести? Это же честь для всей страны, что «Герой Двух Веков» желает переспать с одной из ее представительниц. Это же счастье для смертной Данаи, что громовержец Зевс готов упасть на нее золотым дождем.
Но польская Даная из Валевиц недооценивает предлагаемого ей счастья и отбивается от французского Зевса. И ее можно понять. С ее точки зрения все выглядит иначе. Воспитанная в патриотической среде, привязанная к польским легионам, она уже давно обожает легендарного императора французов. Независимо от всего, что сказано выше о встрече в Блоне, можно поверить, что как-то ночью она действительно ускользнула из-под бдительного ока семьи, чтобы в неустановленном точно месте и времени пересечь дорогу ожидаемому Освободителю и выразить ему неподдельное почтение польской патриотки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61