Вполне вероятно, что эта неожиданная «перемена решения» находится в прямой связи с последней поездкой князя в Германию. Мы помним, что в одном из немецких городов князь вел переговоры с «англичанином Болсвилом из Йоркшира» о поставках в Польшу английских лошадей для кавалерии. Поскольку транспорт заказанных лошадей прибыл в Гродно, князь Станислав – любитель театра – волей-неволей вынужден был уступить манеж князю Станиславу командующему тремя уланскими полками.
Станислав Василевский, который в своей книге «При дворе короля Стася» уделил старшему королевскому племяннику целых полторы странички (эта самая большая биография князя Станислава во всей тогдашней польской письменности), ставит ему в вину эту аферу с Богуславским и видит в ней веское доказательство пренебрежительного отношения князя к людям. Сам Богуславский смотрит на это менее сурово: «Но мы ничего не потеряли на этой поездке. Отлично вознагражденные князем, мы не имели причины жаловаться на напрасные труды… Уведомленный о нашем положении князь посоветовал нам, доколе обстоятельства в Варшаве не изменятся, провести остаток зимы в Вильно, где Литовский трибунал всегда собирает множество народу».
Гродненская встреча князя Станислава с Богуславским имела еще один результат, небезразличный для истории польского театра.
Князь Станислав наряду с прочими предприятиями и заботами унаследовал от своего предшественника Тизенгауза и «придворный гродненский танцевальный балет», созданный «литовским царьком» не совсем гуманными методами – отбирая у крестьян их детей, родившихся в королевских владениях. Выступления «танцевального балета» произвели на Богуславского большое впечатление, потому что подобного рода народные ансамбли были в Польше еще в диковинку. Годом позже, когда в Варшаве прогорели одновременно итальянская опера и немецкий театр, князь Станислав, вероятнее всего под влиянием Богуславского, советует королю, чтобы молодых гродненских танцоров «для полного их совершенствования присовокупить к столичным зрелищам». Поспешно собрали несколько актеров, прибывших из провинции, слили их с гродненским балетом, и осенью 1786 года в столице возникла новая антреприза. В октябре состоялась премьера, «с несказанным удовольствием публикой встреченная… Полная новизна народных танцоров, коим прославленный французский балетмейстер и первый танцор Пик проездом в Петербург два месяца образцы высшего совершенства давал, большие доходы принесли предпринимателю театра».
Это, пожалуй, было единственное предприятие из тизенгаузовского наследия, к которому князь-подскарбий отнесся действительно «с душой».
Весной 1785 года князь Станислав, будучи человеком довольно слабого здоровья, серьезно заболел. Что с ним было, точно не известно. Вероятно, пал жертвой эпидемии «катаральной горячки», как именовали в XVIII веке грипп, который в то время довольно часто навещал Варшаву. Во всяком случае, как следует из корреспонденции дружившего с князем епископа Игнация Красицкого, болезнь протекала серьезно, длилась почти два месяца и вызвала у друзей больного большую тревогу.
После выздоровления родные и близкие отправили молодого Понятовского на поправку в Италию. Думается, что на это его не надо было особенно уговаривать. Из всего княжеского досье ясно видно, как сильно он чувствовал себя с молодых лет связанным с солнечной Италией. В школе телтинцев он воспитывался больше в итальянской атмосфере, чем в польской. Первым вдохновителем его отроческих восторгов и восхищений был «аркадский» поэт Метастазио. Позднее он стал бескомпромиссным энтузиастом итальянской живописи, за что и получил несколько ехидных замечаний от связанной с Польшей известной французской художницы Виже-Лебрён. Первое путешествие в Италию в 1776 году произвело на молодого князя незабываемое впечатление. С той поры он тоскует по итальянским пейзажам и римским антиквариям с виа Бабуино. И если хочет сделать какой-либо женщине высший комплимент, то говорит, что тип ее красоты «итальянский».
Князь выехал в Италию в мае 1785 года и пробыл там почти до февраля следующего года. Первый и последние месяцы он провел в Риме, остальное время посвятил Калабрии и Сицилии.
Римский сезон 1785–1786 годов считался блестящим. Древнейшая и переживающая наибольший декаданс аристократия Европы, точно в предчувствии приближающейся революционной бури, старается забыться в вихре некончающегося итальянского карнавала. В римской газете «Кракас», следящей за всеми важнейшими событиями светской жизни и за приезжающими гостями, поражает большое число известных польских имен. Их так много, что заслуженный летописец польской жизни в Италии Мацей Лорет высказывает предположение, что в это время в Риме происходил какой-то тайный съезд польского масонства. Не вдаваясь в оценку справедливости этой гипотезы, следует признать, что список польских гостей в римском сезоне 1785/86 года выглядит весьма импозантно, и наш выздоравливающий князь никак не мог пожаловаться на недостаток знакомых.
Тон в римской Полонии задает известная княгиня Эльжбета Любомирская, урожденная Чарторыская, которая из-за своих амуров с королем, а потом из-за интриг против короля удостоилась от современников наименования «польская мадам Помпадур» и повсеместно считается главным автором «отравительской аферы» Догрумовой. После позорного завершения этого дела княгиня от стыда и огорчения тяжело заболела, а потом обиделась на Польшу и навсегда уехала за границу. И вот ныне она курсирует между императорским Бургом и дружественным ей Версалем и на расстоянии плетет сеть искусных международных интриг против бывшего любовника. Сейчас она как раз приехала в Рим, чтобы в вихре карнавальных увеселений и приемов отделаться от последних воспоминаний о варшавской компрометации.
Княгиню сопровождают две красавицы дочери и их мужья: братья Игнаций и Станислав Костка Потоцкие.
Потоцкие пока что ни сном ни духом не ведают, что через несколько лет станут во главе польского движения за независимость. Поскольку оба причастны к афере Догрумовой, то сейчас их занимает прежде всего мысль, как бы побыстрее «отыграться» на короле и укрепить свои ослабленные политические позиции. Жизненные планы их складываются под решительным влиянием двух энергичных женщин: тещи – Любомирской из Ланцута, которая определяет их доходы, и тетки – кастелянши Коссаковской из Станиславова, которая оплачивает их карточные долги.
Столь же внушительно представлен и королевский лагерь. Князь Станислав встречает в Риме двух постоянных участников своих варшавских «философских обедов». Михал Ежи Мнишек, муж королевской племянницы и коллега князя по Эдукационной комиссии, принимает на раутах и суаре поздравления со свеженьким званием великого коронного маршала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51