Но воспитанный в беспредельном почтении к книжной премудрости, он не мог согласиться со своим собеседником.
– Многие люди, – возразил Георгий, – живут среди природы. Но, не обладая знаниями, почерпнутыми из книг, не могут понять ее. Я проехал по многим дорогам и видел, как бедна и печальна жизнь селян. Нет, не стану я хулить науку. В ней одной вижу средство к счастью людей.
В то время, как происходила эта беседа, аудитория постепенно наполнялась. Схолары, зевая и потягиваясь, занимали места, раскрывали записи, чинили гусиные перья. Георгий не заметил, как на кафедру поднялся человек. Студенты встали и хором произнесли приветствие.
– Кто это? – спросил Георгий Кривуша.
Кривуш, неожиданно для Георгия, серьезно ответил:
– Тише… Это пан Ян Глоговский… – И шепотом пояснил: – Один из немногих профессоров, кто достоин звания ученого… Тебе повезло для начала.
Глоговский был действительно выдающимся ученым своего времени. Он родился и жил в Кракове, но имя его было известно далеко за пределами Польши. Подобно многим ученым той эпохи, Глоговский занимался самыми разнообразными науками – математикой, философией, медициной. Он обладал обширными и глубокими познаниями, внушавшими уважение каждому, кому приходилось беседовать с ним.
Увлекался Глоговский и книгопечатанием. Лет за двадцать до описываемого времени в Кракове начали печатать церковно-славянские книги. Это новое дело впервые начал тогда знаменитый книгопечатник Святополк Феоль, а продолжил его мастер Ян Галлер. Глоговский часто бывал в его друкарне, интересовался всеми подробностями печатного искусства и при его помощи стал сам печатать свои лекции.
Таков был человек, которого увидел на кафедре Георгий Скорина в это первое утро своей университетской жизни. Георгий, конечно, не мог еще знать всего этого о Глоговском, но сама мысль, что он сидит в аудитории университета и слушает лекцию знаменитого профессора, наполняла его таким торжественным волнением, какого еще ему не приходилось испытывать.
Он слушал голос лектора, словно музыку, не различая слов, не вдумываясь в их смысл. Он глядел то на вдохновенное лицо Глоговского, озаренное отблеском свечей, то на студентов, дружно скрипевших перьями, то на стрельчатые окна, за которыми вставал серый осенний день.
Глоговский читал по-латыни, часто делал отступления и увлекался пространными суждениями, переходя на польский язык. Георгий неплохо знал и латынь, и польский язык, но к ужасу своему обнаружил, что ничего не понимает. Он напряг все свое внимание. Он слышал и понимал каждое слово, но смысл целого ускользал от него. Георгий пришел в отчаяние.
«Как я заблуждался, думая, что созрел для высокой науки, – говорил он себе. – Все эти юноши, видимо, не испытывают никакого затруднения и свободно записывают мудрые мысли. Я же не в состоянии постигнуть их».
Когда лекция кончилась, Николай Кривуш взглянул на грустное лицо новичка и спросил:
– Видно, не очень развеселила тебя речь пана Глоговского? Или, может быть, ты страдаешь зубной болью? За скромное вознаграждение я готов исцелить тебя, как исцелял уже не однажды канцелярских писцов и лавочников.
– Нет, – ответил Георгий, смущаясь. – Вижу я, что не понять мне науки, оттого и печалюсь.
– Не беда! – Кривуш похлопал его по плечу. – Ведь и сам я, признаюсь, на первой лекции хлопал ушами, что не помешало мне впоследствии стать тем, кем я стал. Откинь же свои сомнения, и лучше давай подумаем о том, как достойно отпраздновать твое вступление в университет…
Выходя из аудитории, они столкнулись с Рейхенбергом. Немец сухо поклонился Кривушу и приветливо протянул руку Георгию, поздравив его с началом новой жизни. Горячо пожав его руку, Георгий сказал:
– Спасибо, пан, век не забуду вашей ласки.
– Надеюсь, – улыбнулся Иоганн, – надеюсь также, что не забудете и того, что говорил вам его преосвященство пан попечитель. Вы, кажется, нуждаетесь в жилище? Я получил для вас разрешение поселиться в бурсе. Завтра я навещу вас, и мы побеседуем более подробно.
Вечером того же дня Георгий перетащил свой мешок в маленькую, убого обставленную комнату. У стен стояли два жестких топчана. Один из них кое-как был застлан, другой, по-видимому, еще пустовал. Георгий подошел к окну, выходившему в университетский сад. Огромные старые клены стояли в багряном великолепии осени. Изредка падал на землю золотой лист. Тихо и одиноко… Георгий вздохнул. «Родина, родина, – подумал он, – как далеко ты от меня!»
Глава II
Прошло несколько месяцев. Георгий освоился с чужим городом и университетом. Страх и растерянность, испытанные им на первой лекции, скоро исчезли. Он понял, что здесь, на чужбине, только собственные силы и ум помогут ему. Злое упорство предков пробудилось в юноше.
Так некогда приходил поселенец в пущи и болота Полесья, брался за топор и заступ, не торопясь рубил хмурые ели, выкорчевывал пни, выжигал обширные ляды. Проходило время, и возникала низкая бревенчатая хата, взрастали хлеба, начиналась жизнь.
Георгий трудился не разгибая спины. Каждый день на рассвете появлялся он в аудитории и покидал ее, только когда заканчивалась последняя лекция. По ночам, при свете воскового огарка, он переписывал лекции в аккуратный сшиток, помещая на полях собственные размышления. Его сосед по каморке, Вацлав Вашек, обычно крепко спал в это позднее время, и Георгий нередко смотрел на него с завистью. Пища Георгия была скудной, как у пустынника. Другой, наверно, давно бы свалился от истощения, но он оказался на редкость выносливым.
В ту пору в университете наряду с сыновьями вельмож и городских патрициев училось немало неимущих юношей. Получая в бурсе бесплатное жилье, они должны были сами заботиться о пропитании и одежде. На улицах университетских городов часто можно было встретить голодных и оборванных схоларов, просивших милостыню у прохожих:
– Подайте ученому схолару ради щедрот науки будущей.
Но наш герой был горд и ни за что не опустился бы до такого унижения. Зато он не гнушался никаким трудом и не считал зазорным за скромную плату разгружать телеги приезжих крестьян и торговцев или носить со складов в лавки тяжелые кипы товаров.
В учебных занятиях Георгий уделял главное внимание латыни, без которой нельзя было обойтись в университете. Сначала он принялся за латынь с чисто практической целью, но вскоре почувствовал к ней большой интерес. Он с наслаждением произносил звучные стихи древних поэтов, заучивая их наизусть. Еще большее удовольствие доставляло ему вникать в суть сложной латинской грамматики.
С каждым днем Георгий чувствовал себя все свободнее и увереннее в этом новом мире. Скоро лишь очень немногие схолары превосходили его в толковании текстов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Многие люди, – возразил Георгий, – живут среди природы. Но, не обладая знаниями, почерпнутыми из книг, не могут понять ее. Я проехал по многим дорогам и видел, как бедна и печальна жизнь селян. Нет, не стану я хулить науку. В ней одной вижу средство к счастью людей.
В то время, как происходила эта беседа, аудитория постепенно наполнялась. Схолары, зевая и потягиваясь, занимали места, раскрывали записи, чинили гусиные перья. Георгий не заметил, как на кафедру поднялся человек. Студенты встали и хором произнесли приветствие.
– Кто это? – спросил Георгий Кривуша.
Кривуш, неожиданно для Георгия, серьезно ответил:
– Тише… Это пан Ян Глоговский… – И шепотом пояснил: – Один из немногих профессоров, кто достоин звания ученого… Тебе повезло для начала.
Глоговский был действительно выдающимся ученым своего времени. Он родился и жил в Кракове, но имя его было известно далеко за пределами Польши. Подобно многим ученым той эпохи, Глоговский занимался самыми разнообразными науками – математикой, философией, медициной. Он обладал обширными и глубокими познаниями, внушавшими уважение каждому, кому приходилось беседовать с ним.
Увлекался Глоговский и книгопечатанием. Лет за двадцать до описываемого времени в Кракове начали печатать церковно-славянские книги. Это новое дело впервые начал тогда знаменитый книгопечатник Святополк Феоль, а продолжил его мастер Ян Галлер. Глоговский часто бывал в его друкарне, интересовался всеми подробностями печатного искусства и при его помощи стал сам печатать свои лекции.
Таков был человек, которого увидел на кафедре Георгий Скорина в это первое утро своей университетской жизни. Георгий, конечно, не мог еще знать всего этого о Глоговском, но сама мысль, что он сидит в аудитории университета и слушает лекцию знаменитого профессора, наполняла его таким торжественным волнением, какого еще ему не приходилось испытывать.
Он слушал голос лектора, словно музыку, не различая слов, не вдумываясь в их смысл. Он глядел то на вдохновенное лицо Глоговского, озаренное отблеском свечей, то на студентов, дружно скрипевших перьями, то на стрельчатые окна, за которыми вставал серый осенний день.
Глоговский читал по-латыни, часто делал отступления и увлекался пространными суждениями, переходя на польский язык. Георгий неплохо знал и латынь, и польский язык, но к ужасу своему обнаружил, что ничего не понимает. Он напряг все свое внимание. Он слышал и понимал каждое слово, но смысл целого ускользал от него. Георгий пришел в отчаяние.
«Как я заблуждался, думая, что созрел для высокой науки, – говорил он себе. – Все эти юноши, видимо, не испытывают никакого затруднения и свободно записывают мудрые мысли. Я же не в состоянии постигнуть их».
Когда лекция кончилась, Николай Кривуш взглянул на грустное лицо новичка и спросил:
– Видно, не очень развеселила тебя речь пана Глоговского? Или, может быть, ты страдаешь зубной болью? За скромное вознаграждение я готов исцелить тебя, как исцелял уже не однажды канцелярских писцов и лавочников.
– Нет, – ответил Георгий, смущаясь. – Вижу я, что не понять мне науки, оттого и печалюсь.
– Не беда! – Кривуш похлопал его по плечу. – Ведь и сам я, признаюсь, на первой лекции хлопал ушами, что не помешало мне впоследствии стать тем, кем я стал. Откинь же свои сомнения, и лучше давай подумаем о том, как достойно отпраздновать твое вступление в университет…
Выходя из аудитории, они столкнулись с Рейхенбергом. Немец сухо поклонился Кривушу и приветливо протянул руку Георгию, поздравив его с началом новой жизни. Горячо пожав его руку, Георгий сказал:
– Спасибо, пан, век не забуду вашей ласки.
– Надеюсь, – улыбнулся Иоганн, – надеюсь также, что не забудете и того, что говорил вам его преосвященство пан попечитель. Вы, кажется, нуждаетесь в жилище? Я получил для вас разрешение поселиться в бурсе. Завтра я навещу вас, и мы побеседуем более подробно.
Вечером того же дня Георгий перетащил свой мешок в маленькую, убого обставленную комнату. У стен стояли два жестких топчана. Один из них кое-как был застлан, другой, по-видимому, еще пустовал. Георгий подошел к окну, выходившему в университетский сад. Огромные старые клены стояли в багряном великолепии осени. Изредка падал на землю золотой лист. Тихо и одиноко… Георгий вздохнул. «Родина, родина, – подумал он, – как далеко ты от меня!»
Глава II
Прошло несколько месяцев. Георгий освоился с чужим городом и университетом. Страх и растерянность, испытанные им на первой лекции, скоро исчезли. Он понял, что здесь, на чужбине, только собственные силы и ум помогут ему. Злое упорство предков пробудилось в юноше.
Так некогда приходил поселенец в пущи и болота Полесья, брался за топор и заступ, не торопясь рубил хмурые ели, выкорчевывал пни, выжигал обширные ляды. Проходило время, и возникала низкая бревенчатая хата, взрастали хлеба, начиналась жизнь.
Георгий трудился не разгибая спины. Каждый день на рассвете появлялся он в аудитории и покидал ее, только когда заканчивалась последняя лекция. По ночам, при свете воскового огарка, он переписывал лекции в аккуратный сшиток, помещая на полях собственные размышления. Его сосед по каморке, Вацлав Вашек, обычно крепко спал в это позднее время, и Георгий нередко смотрел на него с завистью. Пища Георгия была скудной, как у пустынника. Другой, наверно, давно бы свалился от истощения, но он оказался на редкость выносливым.
В ту пору в университете наряду с сыновьями вельмож и городских патрициев училось немало неимущих юношей. Получая в бурсе бесплатное жилье, они должны были сами заботиться о пропитании и одежде. На улицах университетских городов часто можно было встретить голодных и оборванных схоларов, просивших милостыню у прохожих:
– Подайте ученому схолару ради щедрот науки будущей.
Но наш герой был горд и ни за что не опустился бы до такого унижения. Зато он не гнушался никаким трудом и не считал зазорным за скромную плату разгружать телеги приезжих крестьян и торговцев или носить со складов в лавки тяжелые кипы товаров.
В учебных занятиях Георгий уделял главное внимание латыни, без которой нельзя было обойтись в университете. Сначала он принялся за латынь с чисто практической целью, но вскоре почувствовал к ней большой интерес. Он с наслаждением произносил звучные стихи древних поэтов, заучивая их наизусть. Еще большее удовольствие доставляло ему вникать в суть сложной латинской грамматики.
С каждым днем Георгий чувствовал себя все свободнее и увереннее в этом новом мире. Скоро лишь очень немногие схолары превосходили его в толковании текстов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123