Но бедны мы людьми, грамоту разумеющими. Без них как можем мы умы осветить? Все мы члены единого тела, и не может, например, глаз руке или рука ноге сказать: „Ты мне не нужен“. Боле меня, человека малого, боле многих из нас нужен нашему делу ты, брат Георгий. И все мы говорим тебе: иди, научайся, преуспевай в науках и помни, что мы ждем тебя здесь. На тебе же, Георгий, упование наше. И не токмо мы одни чаем возвращения твоего. Прими земной поклон и благословение пастырское от грешного отца Матвея…»
Долго Георгий не расставался с этим письмом. Оно напомнило о выполнении святого долга, ради которого он покинул дом.
Дни и ночи Георгий готовился к диспуту. Он часто бывал у Глоговского. Подолгу сидел над древними книгами и, казалось, совсем забыл Маргариту, лишь изредка посылая ей короткие записки.
Не только друзья Георгия, но весь университет ждал торжественного дня диспута.
Не многие студенты знали о существовании кружка Яна Глоговского, но почти все понимали, что в университете возникла особая группа, которая находится в разногласии с официальной, церковной наукой. Лишь наиболее развитые вникали в суть этого разногласия. Однако ясно было, что предстоял не заурядный, скучный спор ученых попугаев, а настоящая схватка. И уже это одно возбуждало всеобщее любопытство.
Тезис Георгия был заблаговременно опубликован ко всеобщему сведению. Казалось бы, в нем не содержится ничего из ряда вон выходящего. «О месте священного писания в науке и просвещении»… Общепризнанное положение. Как может породить оно ожесточенную полемику? Какой диспутант дерзнет оспаривать пользу Библии для науки? Если же он признает эту пользу, то в чем же смысл диспута?
Никто не мог понять, почему Франциск Скорина и его учитель избрали этот тезис.
* * *
Расставшись с Георгием, Маргарита проплакала всю ночь и весь следующий день находилась в состоянии смутной тревоги.
Занятая своими мыслями, она не обратила внимания на то, что в дом к ним явился какой-то грязный монах. Монах был отведен в дальнюю комнату, где долго и таинственно шептался с отцом.
Она поняла, что произошло что-то очень важное, лишь когда ее позвали к отцу. Отец, подведя ее к монаху под благословение, взволнованно сказал:
– Дитя мое, правда ли, что некий еретик Франциск и ты…
– Да, правда, – прошептала Маргарита, побледнев.
– Молитесь! – повелительно приказал монах.
Отец и дочь упали на колени перед распятием. Все дальнейшее происходило словно во сне.
Ее заперли в отдельную комнату и никого не впускали к ней, даже добрую и преданную панну Зосю. Маргарита слышала торопливые шаги, раздававшиеся в покоях, гневные крики отца, шум каких-то сборов. Потом пришла мать и объявила, что над их домом нависло несчастье и что они должны спешно уехать. Куда? Этого она не может сказать…
Маргарита была в ужасе. Значит, сбылось предчувствие: это была их последняя встреча…
Отец Маргариты страшился навлечь на себя гнев всемогущего ордена. Размышлять было некогда. Угроза монаха – не пустые слова. Всем домашним было приказано хранить в тайне день и час отъезда. Никому не позволено было разговаривать с Маргаритой, виновницей всего происшедшего.
Девушка металась в своей светлице. Она смотрела в маленькое решетчатое окно и ждала, надеясь увидеть кого-нибудь, кто бы мог известить Юрия. Никто не появлялся.
Она уговорила мать допустить к ней хоть на часок панну Зосю. Ночью, тайно от отца, мать привела экономку.
Маргарита написала короткую записку, и экономка обещала передать ее.
Старый привратник принес записку в бурсу. Георгия не было дома, записку принял Вашек. Опасаясь, что письмо любимой девушки оторвет друга от занятий, он открыл записку и, к своему удивлению, прочел: «Любимый мой Юрий!..»
Девушка умоляла какого-то неизвестного Юрия спасти ее… Бежать… Бежать из дома. Упоминался какой-то страшный человек, который пришел, чтобы лишить ее счастья.
Так вот она, женская верность! Франека обманывали. Хорошо, что записка попала к нему, Вацлаву. Нет, Франек этого не должен знать.
Разыскав Кривуша, Вашек показал ему записку. Прочитав ее, Николай задумался… Да, записка была от Маргариты…
– Что же, – молвил он со вздохом, – панна Зося тоже предпочла мне нового повара. Мужчине надо привыкать к этому. Да и не так уж прекрасна эта тщедушная панночка. Конечно, Франек пока не должен ничего знать.
До окончания диспута записка покоилась в кармане Вацлава, не знавшего истинного имени своего друга Георгия и, как все схолары, называвшего его Франеком.
Глава V
В три часа дня в университетской капелле состоялась торжественная месса. По окончании мессы схолары, бакалавры и магистры, во главе с паном ректором, в строгом молчании прошли в большой парадный зал. Стоял жаркий августовский день, но окна зала были закрыты плотными драпировками, чтобы ничто мирское не проникало сюда.
Зал был освещен множеством восковых свечей и сальных плошек. Студенты расположились на скамьях; деканы и магистры заняли высокие резные кресла вокруг огромного стола, покрытого алым бархатом.
Георгий занял место на отдельной, боковой скамье, предназначенной для диспутантов. Рядом с ним сели еще два студента, также выступавшие на соискание ученой степени. И Георгий и его соседи чувствовали на себе сотни глаз, с интересом ожидавших их победы или поражения. Волнение, охватившее Георгия еще с того дня, когда был объявлен диспут, не покидало его до последней минуты. Он взглянул на сидевших рядом товарищей, которым предстояло выступить первыми. Студенты держали свитки своих записей, и Георгий видел, как бумага мелко дрожала в их руках. Выражение их лиц говорило скорее о признании какой-то вины, чем о твердой решимости уверенного в своей правоте человека. Они сидели, словно ожидая суда.
Ректор объявил, что по решению факультета свободных искусств кводлибетарием сегодняшнего диспута избирается пан Ян Глоговский.
Служитель в черной ливрее, с алебардой в руках, ударил в висячий колокол. Георгий вздрогнул.
Один из соседей Георгия поднялся и направился к кафедре. Георгий обрадовался тому, что его вопрос, поставленный вторым в программе диспута, давал некоторую отсрочку и позволял ему увидеть ход спора.
– Могут ли души праведников вознестись на седьмое небо и лицезреть господа, или доступно сие лишь ангелам? – дрожащим голосом повторил свой тезис поднявшийся на кафедру студент.
Тема эта уже неоднократно обсуждалась в университете, и потому диспут шел вяло, не вызывая ни горячих возражений, ни «научных» доказательств.
Георгий стал рассматривать зал, мысленно отыскивая своего будущего противника. По условиям диспута, каждый желающий мог выйти на единоборство с ним. Кто же он: друг или враг?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Долго Георгий не расставался с этим письмом. Оно напомнило о выполнении святого долга, ради которого он покинул дом.
Дни и ночи Георгий готовился к диспуту. Он часто бывал у Глоговского. Подолгу сидел над древними книгами и, казалось, совсем забыл Маргариту, лишь изредка посылая ей короткие записки.
Не только друзья Георгия, но весь университет ждал торжественного дня диспута.
Не многие студенты знали о существовании кружка Яна Глоговского, но почти все понимали, что в университете возникла особая группа, которая находится в разногласии с официальной, церковной наукой. Лишь наиболее развитые вникали в суть этого разногласия. Однако ясно было, что предстоял не заурядный, скучный спор ученых попугаев, а настоящая схватка. И уже это одно возбуждало всеобщее любопытство.
Тезис Георгия был заблаговременно опубликован ко всеобщему сведению. Казалось бы, в нем не содержится ничего из ряда вон выходящего. «О месте священного писания в науке и просвещении»… Общепризнанное положение. Как может породить оно ожесточенную полемику? Какой диспутант дерзнет оспаривать пользу Библии для науки? Если же он признает эту пользу, то в чем же смысл диспута?
Никто не мог понять, почему Франциск Скорина и его учитель избрали этот тезис.
* * *
Расставшись с Георгием, Маргарита проплакала всю ночь и весь следующий день находилась в состоянии смутной тревоги.
Занятая своими мыслями, она не обратила внимания на то, что в дом к ним явился какой-то грязный монах. Монах был отведен в дальнюю комнату, где долго и таинственно шептался с отцом.
Она поняла, что произошло что-то очень важное, лишь когда ее позвали к отцу. Отец, подведя ее к монаху под благословение, взволнованно сказал:
– Дитя мое, правда ли, что некий еретик Франциск и ты…
– Да, правда, – прошептала Маргарита, побледнев.
– Молитесь! – повелительно приказал монах.
Отец и дочь упали на колени перед распятием. Все дальнейшее происходило словно во сне.
Ее заперли в отдельную комнату и никого не впускали к ней, даже добрую и преданную панну Зосю. Маргарита слышала торопливые шаги, раздававшиеся в покоях, гневные крики отца, шум каких-то сборов. Потом пришла мать и объявила, что над их домом нависло несчастье и что они должны спешно уехать. Куда? Этого она не может сказать…
Маргарита была в ужасе. Значит, сбылось предчувствие: это была их последняя встреча…
Отец Маргариты страшился навлечь на себя гнев всемогущего ордена. Размышлять было некогда. Угроза монаха – не пустые слова. Всем домашним было приказано хранить в тайне день и час отъезда. Никому не позволено было разговаривать с Маргаритой, виновницей всего происшедшего.
Девушка металась в своей светлице. Она смотрела в маленькое решетчатое окно и ждала, надеясь увидеть кого-нибудь, кто бы мог известить Юрия. Никто не появлялся.
Она уговорила мать допустить к ней хоть на часок панну Зосю. Ночью, тайно от отца, мать привела экономку.
Маргарита написала короткую записку, и экономка обещала передать ее.
Старый привратник принес записку в бурсу. Георгия не было дома, записку принял Вашек. Опасаясь, что письмо любимой девушки оторвет друга от занятий, он открыл записку и, к своему удивлению, прочел: «Любимый мой Юрий!..»
Девушка умоляла какого-то неизвестного Юрия спасти ее… Бежать… Бежать из дома. Упоминался какой-то страшный человек, который пришел, чтобы лишить ее счастья.
Так вот она, женская верность! Франека обманывали. Хорошо, что записка попала к нему, Вацлаву. Нет, Франек этого не должен знать.
Разыскав Кривуша, Вашек показал ему записку. Прочитав ее, Николай задумался… Да, записка была от Маргариты…
– Что же, – молвил он со вздохом, – панна Зося тоже предпочла мне нового повара. Мужчине надо привыкать к этому. Да и не так уж прекрасна эта тщедушная панночка. Конечно, Франек пока не должен ничего знать.
До окончания диспута записка покоилась в кармане Вацлава, не знавшего истинного имени своего друга Георгия и, как все схолары, называвшего его Франеком.
Глава V
В три часа дня в университетской капелле состоялась торжественная месса. По окончании мессы схолары, бакалавры и магистры, во главе с паном ректором, в строгом молчании прошли в большой парадный зал. Стоял жаркий августовский день, но окна зала были закрыты плотными драпировками, чтобы ничто мирское не проникало сюда.
Зал был освещен множеством восковых свечей и сальных плошек. Студенты расположились на скамьях; деканы и магистры заняли высокие резные кресла вокруг огромного стола, покрытого алым бархатом.
Георгий занял место на отдельной, боковой скамье, предназначенной для диспутантов. Рядом с ним сели еще два студента, также выступавшие на соискание ученой степени. И Георгий и его соседи чувствовали на себе сотни глаз, с интересом ожидавших их победы или поражения. Волнение, охватившее Георгия еще с того дня, когда был объявлен диспут, не покидало его до последней минуты. Он взглянул на сидевших рядом товарищей, которым предстояло выступить первыми. Студенты держали свитки своих записей, и Георгий видел, как бумага мелко дрожала в их руках. Выражение их лиц говорило скорее о признании какой-то вины, чем о твердой решимости уверенного в своей правоте человека. Они сидели, словно ожидая суда.
Ректор объявил, что по решению факультета свободных искусств кводлибетарием сегодняшнего диспута избирается пан Ян Глоговский.
Служитель в черной ливрее, с алебардой в руках, ударил в висячий колокол. Георгий вздрогнул.
Один из соседей Георгия поднялся и направился к кафедре. Георгий обрадовался тому, что его вопрос, поставленный вторым в программе диспута, давал некоторую отсрочку и позволял ему увидеть ход спора.
– Могут ли души праведников вознестись на седьмое небо и лицезреть господа, или доступно сие лишь ангелам? – дрожащим голосом повторил свой тезис поднявшийся на кафедру студент.
Тема эта уже неоднократно обсуждалась в университете, и потому диспут шел вяло, не вызывая ни горячих возражений, ни «научных» доказательств.
Георгий стал рассматривать зал, мысленно отыскивая своего будущего противника. По условиям диспута, каждый желающий мог выйти на единоборство с ним. Кто же он: друг или враг?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123