Бумбелявичюсу ничего не оставалось, как затесаться в толпу женщин, окружавших настоятеля, и настропалить их против своего врага. Бабы заорали во все горло. Но забурлили, зашумели мужики и прижали к стене костела богомолок, подстрекаемых настоятелем и Бумбелявичюсом. Началась потасовка. Освистанный финансовый чиновник вынужден был поспешно ретироваться с площади. Пробираясь задворками, он еще долго слышал смех толпы, видел перед глазами возмущенные лица крестьян. За Бумбой-Бумбелявичюсом, как испуганные куры, разлетелись в разные стороны богомолки. Оборачиваясь к толпе, они размахивали руками, высовывали языки и вопили: «Гореть вам на медленном огне! Чтоб под вами земля разверзлась, анцикристы! Балшавики!»
Бумба-Бумбелявичюс уселся в автобус и покатил в другое село, где ему также было поручено произнести речь. Четвертого помощника одолевало беспокойство: надо же было так случиться, что его прогнали, а известного деятеля партии ляудининков, взобравшегося после него на трибуну, встретили с распростертыми объятиями. Но ничего! Бумба-Бумбелявичюс еще покажет себя на митинге в другом приходе, где он, без сомнения, выступит более удачно.
Подпрыгивая, раскачиваясь из стороны в сторону и вытирая пот, Бумба-Бумбелявичюс готовился нанести своим идейным противникам сокрушительный удар. Проезжая мимо озера, он представил себе будущих слушателей рыбами, которых он должен опутать сетью. Но ему явно не везло; возле лесочка лопнула шина, шофер долго возился, пока залатал ее, и Бумбелявичюс опоздал на митинг. До местечка было еще далеко, а навстречу все чаще попадались возы с крестьянами, возвращавшимися домой. Когда он наконец добрался до села, то увидел лишь покривившуюся трибуну, увешанную оборванными цветными плакатами, и кучку подвыпившей молодежи, не обратившую на столичного оратора никакого внимания. Бумбелявичюс решил, не вылезая из автобуса, двинуться дальше, в Каунас, где его ждали не менее важные дела.
В последние недели Бумба-Бумбелявичюс был только гостем в инспекции. Спиритавичюс, чиновник старинного образца, считал исполнение непосредственных служебных обязанностей основным делом и сторонился политики. Он утверждал, что человек – существо ограниченное, что у него всего одна голова и две короткие руки, которыми не каждый в состояний обнять даже собственную супругу. Однако Бумбелявичюс пользовался расположением Спиритавичюса и всеми вытекающими отсюда льготами. Кроме того, его, как ретивого деятеля христианско-демократической партии, знал сам министр.
За день до выборов четвертый помощник появился в инспекции и созвал всех в кружок:
– Господа помощники и низшие чины. Не посрамите нашей инспекции и ее директора. Голосуйте за списки христианского блока!
Результаты выборов в третий сейм ошеломили Бумбелявичюса. Победили левые!
С самого раннего утра вся балансовая инспекция была на ногах. Хмурый, насупившийся Спиритавичюс ковылял из одного угла канцелярии в другой. Уткин, словно неживой, сидел за своим столом и гадал, скоро ли в Литву придут большевики; он мысленно носился вокруг земного шара, как оса вокруг яблока, и мучительно искал местечко, куда можно было бы скрыться от неминуемой расплаты. Пискорскис с Пищикасом, прищурившись, изучали опечаленное лицо Бумбелявичюса.
– Что, господин Бумбелявичюс, – остановившись, спросил Спиритавичюс, – вляпался, а теперь пыхтишь?
– Как это так, господин директор? – спокойно парировал Бумбелявичюс. – Вляпался, господин директор. Согласен. Но совсем не пыхчу…
– Сдурел, дружок… Старших слушаться надо!
– Почему сдурел? – поинтересовался тот.
– Если у тебя, сударь, столько ума, так не дашь ли мне взаймы? Месяц носился по селам, как наскипидаренный… Кто ты теперь? Жалкий хлюст-златоуст! Вот кто!.. Не сердись, господин Бумбелявичюс… Что ты меня, старую канцелярскую крысу, не знаешь?… Говорил и буду говорить: не суй пальца в дверь – прищемит. То-то и оно! Все мы дураки. Потому давай говорить, как равный с равным! Все мы, как вьюны в омуте. Когда попадешь на крючок, – неизвестно.
– Вспомните, господин директор, – оживился Бумбелявичюс, – мы как-то говорили о скрипке… чиновник есть инструмент, который…
– Единственным моим инструментом до сих пор был мозг, – горько усмехнулся Спиритавичюс. – А тебе цицилисты так сыграют, что запищишь, как пойманная крыса!
– Господин директор! – обиженно заговорил Бумба-Бумбелявичюс. – Мы всегда обязаны глядеть вперед. Утро вечера мудреней! Вчерашнего дня не вернешь. Что было, то сплыло. Наше дело маленькое – выполнять приказы господина министра. Это ведь, кажется, ваши слова, господин директор?
Спиритавичюс почувствовал себя неловко. Ему стало больно, что Бумбелявичюс, беззаветно преданный ему чиновник и, может быть, даже будущий зять, о благе которого он пекся больше, нежели о собственном, официально принадлежит к партии христианских демократов. Особенно обидно было ему еще и оттого, что Бумбелявичюс подал заявление совсем недавно, в разгар предвыборных страстей.
– Не послушался меня, заварил кашу – расхлебывай, – махнул рукой Спиритавичюс.
– Господин директор, – увиваясь вокруг Спиритавичюса, лепетал Бумба-Бумбелявичюс, – я и не думаю просить вашей помощи. Я еще не совершил в жизни непоправимых ошибок. А за мою совесть будьте спокойны. Наплевать мне на заявление, которое лежит в сейфе обанкротившихся крикдемов. Возьмите, господа, хотя бы такое дело: с какой любовью и радостью мы вносим в свою комнату первый букет весенних цветов. Проходит неделя, он вянет, и мы выбрасываем его вон… на помойку. Что сие означает, господа? Разве это не факт? Так и с убеждениями. Вы улыбаетесь? Вам смешно? А я не шучу. Если бы господин директор потребовал уничтожить протокол, который я вчера составил на оптовика из-за того, что он скрыл свои доходы и не рассчитался с казной, я бы выполнил приказ безо всяких колебаний. Разве я вам открываю что-нибудь новое? Ведь это же наша повседневная работа!
Бумба-Бумбелявичюс не был ученым человеком, однако у него были врожденное чутье и дар красноречия. Его рассуждения о поражении крикдемов, о приходе к власти социалистов, о назначении нового министра волновали чиновников и выводили их из равновесия.
– Так, значит, – сжимая худые белые руки, говорил Пискорскис, – министр… уже не министр!.. Значит, господин директор – не директор?… Я – не я?
– Директор – не директор?… – взъярился Спиритавичюс. – Ну, это мы еще посмотрим! Цыплят по осени считают!.. Правильно, господин Уткин?
– Некогда смотреть, господин директор, – сердито продолжал Бумба-Бумбелявичюс, – необходимо действовать! Действовать серьезно, хладнокровно, без промедления. Нужно осознать создавшееся положение и возрадоваться тому, что бог послал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Бумба-Бумбелявичюс уселся в автобус и покатил в другое село, где ему также было поручено произнести речь. Четвертого помощника одолевало беспокойство: надо же было так случиться, что его прогнали, а известного деятеля партии ляудининков, взобравшегося после него на трибуну, встретили с распростертыми объятиями. Но ничего! Бумба-Бумбелявичюс еще покажет себя на митинге в другом приходе, где он, без сомнения, выступит более удачно.
Подпрыгивая, раскачиваясь из стороны в сторону и вытирая пот, Бумба-Бумбелявичюс готовился нанести своим идейным противникам сокрушительный удар. Проезжая мимо озера, он представил себе будущих слушателей рыбами, которых он должен опутать сетью. Но ему явно не везло; возле лесочка лопнула шина, шофер долго возился, пока залатал ее, и Бумбелявичюс опоздал на митинг. До местечка было еще далеко, а навстречу все чаще попадались возы с крестьянами, возвращавшимися домой. Когда он наконец добрался до села, то увидел лишь покривившуюся трибуну, увешанную оборванными цветными плакатами, и кучку подвыпившей молодежи, не обратившую на столичного оратора никакого внимания. Бумбелявичюс решил, не вылезая из автобуса, двинуться дальше, в Каунас, где его ждали не менее важные дела.
В последние недели Бумба-Бумбелявичюс был только гостем в инспекции. Спиритавичюс, чиновник старинного образца, считал исполнение непосредственных служебных обязанностей основным делом и сторонился политики. Он утверждал, что человек – существо ограниченное, что у него всего одна голова и две короткие руки, которыми не каждый в состояний обнять даже собственную супругу. Однако Бумбелявичюс пользовался расположением Спиритавичюса и всеми вытекающими отсюда льготами. Кроме того, его, как ретивого деятеля христианско-демократической партии, знал сам министр.
За день до выборов четвертый помощник появился в инспекции и созвал всех в кружок:
– Господа помощники и низшие чины. Не посрамите нашей инспекции и ее директора. Голосуйте за списки христианского блока!
Результаты выборов в третий сейм ошеломили Бумбелявичюса. Победили левые!
С самого раннего утра вся балансовая инспекция была на ногах. Хмурый, насупившийся Спиритавичюс ковылял из одного угла канцелярии в другой. Уткин, словно неживой, сидел за своим столом и гадал, скоро ли в Литву придут большевики; он мысленно носился вокруг земного шара, как оса вокруг яблока, и мучительно искал местечко, куда можно было бы скрыться от неминуемой расплаты. Пискорскис с Пищикасом, прищурившись, изучали опечаленное лицо Бумбелявичюса.
– Что, господин Бумбелявичюс, – остановившись, спросил Спиритавичюс, – вляпался, а теперь пыхтишь?
– Как это так, господин директор? – спокойно парировал Бумбелявичюс. – Вляпался, господин директор. Согласен. Но совсем не пыхчу…
– Сдурел, дружок… Старших слушаться надо!
– Почему сдурел? – поинтересовался тот.
– Если у тебя, сударь, столько ума, так не дашь ли мне взаймы? Месяц носился по селам, как наскипидаренный… Кто ты теперь? Жалкий хлюст-златоуст! Вот кто!.. Не сердись, господин Бумбелявичюс… Что ты меня, старую канцелярскую крысу, не знаешь?… Говорил и буду говорить: не суй пальца в дверь – прищемит. То-то и оно! Все мы дураки. Потому давай говорить, как равный с равным! Все мы, как вьюны в омуте. Когда попадешь на крючок, – неизвестно.
– Вспомните, господин директор, – оживился Бумбелявичюс, – мы как-то говорили о скрипке… чиновник есть инструмент, который…
– Единственным моим инструментом до сих пор был мозг, – горько усмехнулся Спиритавичюс. – А тебе цицилисты так сыграют, что запищишь, как пойманная крыса!
– Господин директор! – обиженно заговорил Бумба-Бумбелявичюс. – Мы всегда обязаны глядеть вперед. Утро вечера мудреней! Вчерашнего дня не вернешь. Что было, то сплыло. Наше дело маленькое – выполнять приказы господина министра. Это ведь, кажется, ваши слова, господин директор?
Спиритавичюс почувствовал себя неловко. Ему стало больно, что Бумбелявичюс, беззаветно преданный ему чиновник и, может быть, даже будущий зять, о благе которого он пекся больше, нежели о собственном, официально принадлежит к партии христианских демократов. Особенно обидно было ему еще и оттого, что Бумбелявичюс подал заявление совсем недавно, в разгар предвыборных страстей.
– Не послушался меня, заварил кашу – расхлебывай, – махнул рукой Спиритавичюс.
– Господин директор, – увиваясь вокруг Спиритавичюса, лепетал Бумба-Бумбелявичюс, – я и не думаю просить вашей помощи. Я еще не совершил в жизни непоправимых ошибок. А за мою совесть будьте спокойны. Наплевать мне на заявление, которое лежит в сейфе обанкротившихся крикдемов. Возьмите, господа, хотя бы такое дело: с какой любовью и радостью мы вносим в свою комнату первый букет весенних цветов. Проходит неделя, он вянет, и мы выбрасываем его вон… на помойку. Что сие означает, господа? Разве это не факт? Так и с убеждениями. Вы улыбаетесь? Вам смешно? А я не шучу. Если бы господин директор потребовал уничтожить протокол, который я вчера составил на оптовика из-за того, что он скрыл свои доходы и не рассчитался с казной, я бы выполнил приказ безо всяких колебаний. Разве я вам открываю что-нибудь новое? Ведь это же наша повседневная работа!
Бумба-Бумбелявичюс не был ученым человеком, однако у него были врожденное чутье и дар красноречия. Его рассуждения о поражении крикдемов, о приходе к власти социалистов, о назначении нового министра волновали чиновников и выводили их из равновесия.
– Так, значит, – сжимая худые белые руки, говорил Пискорскис, – министр… уже не министр!.. Значит, господин директор – не директор?… Я – не я?
– Директор – не директор?… – взъярился Спиритавичюс. – Ну, это мы еще посмотрим! Цыплят по осени считают!.. Правильно, господин Уткин?
– Некогда смотреть, господин директор, – сердито продолжал Бумба-Бумбелявичюс, – необходимо действовать! Действовать серьезно, хладнокровно, без промедления. Нужно осознать создавшееся положение и возрадоваться тому, что бог послал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49