Первая часть записки оказалась неудобочитаемой. Однако содержание второй было предельно ясным.
«Сделай или сдохни », – было нацарапано там корявым почерком.
– Ты жевал? – спросил я, протягивая псу записку.
– Не знаю, – ответил пес, тут же прижав уши и понурившись. Вполне возможно, что он говорил правду. Я имею в виду, что он действительно не знал. У собак, как я понял, странная память: одни вещи они запоминают хорошо, о других же забывают начисто. Первое, как правило, относится к приятным воспоминаниям. Вот если бы на месте записки была кость, Пучок бы наверняка все запомнил.
– Ну, даже если и жевал, что тут такого? – проворчал Пучок. – В ваше отсутствие здесь можно подохнуть от скуки.
Тут я обратил внимание на диван: угол его был слегка погрызен.
Я чуть не целую вечность втолковывал ему, что диван – не сосиска.
– Раз есть кожа, под ней должно быть мясо, почему же до него никак не добраться? – настаивал на своем пес.
«Сделай или сдохни ». Больше ни слова не разобрать. Чего же от меня добивались?
Впрочем, если подумать, ничего страшного не произошло. Никто не врывался в дом средь бела дня, так что не было причин подозревать, что бандиты появятся здесь ночью. Да и если появятся, я настолько устал от всяких мыслей, что не стану ломать голову над этим. Пусть появляются. Призраки ночи. С тех пор как Пучок дает мне советы за покерным столом, я мысленно готовлюсь к тому, что налеты на мой дом станут обычным делом, укоренившейся практикой. Я уже избавился от всякого старого хлама и даже выбросил диван, на котором спал в годы учебы в колледже и который впервые в жизни разделил с красоткой Паулин Прайстфилд.
Имея в рукаве собачий козырь, я мог позволить себе не дорожить никакими вещами. Я был уверен, что в любой момент могу купить новые. Странно, моя нечаянная удачливость сделала мою жизнь еще менее осмысленной. Я перестал дорожить вещами, даже теми, с которыми меня связывали воспоминания.
Опустив жалюзи, я включил настольную лампу и похлопал по сиденью дивана, приглашая Пучка сесть рядом со мной.
Собака – чудесный инструмент для приведения мыслей в порядок. Почесывая и поглаживая ее, я стал раздумывать, насколько серьезно следует отнестись к последним предупреждениям Тиббса.
Тут я обратил внимание на время. Без четверти восемь. Пора собираться на игру.
Я сменил дневной ошейник Пучка на парадный, купленный специально для светских раутов, прицепил поводок, и мы вышли в сумерки раннего вечера.
На пути через лужайку перед домом я приметил соседа Мартина, он стоял возле дверей своего подъезда и рылся в карманах в поисках ключей.
Я слышал, как он чертыхался, и даже по-военному стриженый затылок его выражал возмущение. Думаю, он раньше служил в ВМС, откуда его поперли за неуставные отношения: сыграл с кем-то злую шутку в душевой, приведшую к травме, или что-то вроде того. Приятный, в общем-то, парень, если соблюдать дистанцию и не перечить ему. Так что, получается, я сам себе противоречу: как можно считать приятным человека, который, стоит не согласиться с его мнением, может оказаться совсем не приятным?
Я сочувственно ругнулся за спиной соседа, давая понять, что я тоже его поля ягода, такой же задушевный и открытый парень, как и симпатяга Мартин.
– Он ходил недавно на случку, – сказал пес, принюхиваясь и облизываясь. – И от него тоже пахнет синим дымом.
Я пропустил этот намек мимо ушей. Если бы это Мартин взялся за кирпич, то одним окном он бы не ограничился.
– Видел подарочек у себя в гостиной? – спросил сосед.
– Да, он как-то сразу бросился в глаза, – честно признался я.
– Интересно, интересно, – заметил пес. – От него за версту разит дракой, от этого типа, железом и потасовкой.
Это также не удивило меня. Мартин по профессии вышибала. И ему, в самом деле, приходится работать в прокуренных помещениях.
– Ну и какие будут предположения?
– Весьма неопределенные, – ответил я.
– Когда выяснишь, только шепни мне, идет?
– Зачем, Мартин? – Я в самом деле не понял, отчего это его так интересует.
Он одобрительно кивнул, мол, хороший вопрос, и сказал:
– Дело в том, что сегодня часа в четыре я обрабатывал свою девочку в спальне, когда высадили стекло в той комнате, что окнами на улицу. – Он недовольно поджал губы и кивнул мне, словно ожидая, что я разделю его гнев по поводу умышленной порчи его имущества. Я тут же поспешил состроить гримасу, которая должна была выразить солидарность. На миг меня озадачила фраза насчет «девочки». Его жена, которую я называл про себя «марионеткой Мартина», была крохотная женщина довольно хрупкого сложения.
– Работа дилетантов, – сказал он, – какой-нибудь шайки маппетов. Если они появятся еще раз, то кирпич уже полетит не в окно, а конкретно им в башку, – сказал он таким тоном, словно объяснял, что лучший способ избавиться от слизней, которые портят салат-латук, – это посадить его на южном склоне. Он криво усмехнулся и изобразил, как он бросает кому-то в голову кирпич, видимо, чтобы до меня лучше дошло, что он собирается сделать с вредителями. Проследив за движением его рук, пес слегка съежился, в точности повторяя мою реакцию. Пучок не одобрял насилия любого рода, я тоже не был от него в восторге, особенно когда оно направлено против тех, кто мне дорог.
– Потом, когда прочитал записку, я, конечно, понял, что посылочка для тебя. А тебя как раз не было дома. Я решил, что письмо срочное, и отправил его тебе тем же способом. Думаю, важно было не только послание, но и способ его доставки. – И Мартин добродушно, по-соседски оскалился.
– Спасибо, – проронил я. – Ты очень заботлив.
– Не за что. Только сохрани кирпич на случай, если этот подонок снова объявится, чтобы было чем написать ответ. Я это для тебя устрою, будь спокоен.
– Да, не стоит уж так… утруждать себя, – смущенно пробормотал я.
– Он так и сделает, – пробормотал пес. – Этот тип не лжет.
Мне можно было этого и не говорить. Мартин наконец разобрался с ключами и открыл дверь.
– Деньги за окно можешь забросить в любое время, – сказал он напоследок.
– Да хоть сейчас. – Я вытащил свернутые в рулон деньги, приготовленные для покера, примерно две тысячи «полтинниками». – Сколько нужно?
– Сотни хватит. – Глаза его вспыхнули при виде наличных.
– Прими двести, за беспокойство. Это всего лишь бумага, – сказал я.
Мартин расцвел, широко ухмыляясь:
– Темная ты лошадка, мальчик Дэви, ох и темная.
Похоже, он ничего не имел против того, что наши «конюшни» рядом.
– Ты не помнишь, о чем там было сказано, в записке? – вскользь поинтересовался я.
– Что-то насчет твоей собаки. Вот уж не думал, что у борцов за права животных есть полувоенные подразделения, – ответил Мартин, исчезая за дверью.
Я посмотрел на Пучка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108