ТВОЙ АНГЕЛ
Бормотание как компонент поэтического творчества
ПЛЕНКА
ТВОЙ АНГЕЛ
Твой ангел все еще ждет тебя...
Я смотрю на твое распухшее от алкоголя лицо, на твои сгнившие зубы,
я смотрю на твоего сына, похожего на тебя, каким я тебя помню в самых
глубоких глубинах моей детской еще памяти. Я смотрю, как ты берешь его на
руки, сияющего от радости: - Папка пришел! - и нещадно бьешь его,
пытаясь показать мне, что ты строго воспитываешь детей. Ты уже не можешь
ничего сказать: твое всегдашнее - с детства жуткое - заикание эхом
повторяет мычащие пьяные звуки обрывающихся матов.
О чем я думаю?
Я пытаюсь связать два слова: местоимение и существительное:
"ТЫ - ХУДОЖНИК"
Так Он сказал тебе, и ты поверил.
Так было сказано тебе - сопливому драчливому мальчишке из
неблагополучной семьи, где мать прижила троих сыновей от разных мужиков,
где отец то и дело сидел - за растрату, за расхищение, за ... да Бог
знает, за что, - время было такое, - тебе, дрисливому сквернослову и
заике, обманщику и дрочиле, первому и единственному моему другу - другу
всего моего детства.
Мой отец учил меня аккуратно, слой за слоем, отмывать акварели, рисовать
параллелепипед и куб, класть тени карандашом на цилиндр, конус и шар, он
приучал меня добиваться четкости контура и точности линии долгим трудом...
А тебе это было - дано.
И я с восхищением и недоверием смотрел на твои этюды, поражаясь
точности твоей руки и емкости глаза.
Я обожал в тебе то, что было дано - Богом.
Он сеет свои семена, как и прежде - на камни, на битую дорогу, в
заросли волчцов и терниев... Что же касается благодатной почвы, то зерна
никогда ее не ищут сами, а если падают из Божьей руки на нее - то помногу
на малую пядь, и сами же глушат друг друга и давят...
В конце концов ты не дойдешь однажды после получки домой, утонув в
луже, полной талого снега или захлебнувшись блевотой на задворках родного
завода. После тебя не останется ничего. Даже щитов по строевой подготовке
из родной танковой части за Зозулиным Болотом, где ты служил и художничал
в звании куска, пока не спился, даже портрета Джими Хендрикса на
стекле, даже натурных эскизов Кирилловской церкви, даже набросков твоих
раскоряченных голых блядей, которых ты рисовал после молодых пьянок при
свечах, похмелившись наутро пивом.
Два духа без опознавательных знаков возьмут тебя под руки и поволокут в
свою черную трубу, словно менты со станции метро - алкаша - по движущимся
наверх ступеням экскалатора...
Но пока усталый, больной, умирающий ангел, которому без тебя не жить,
так же, как и тебе - без него -
Он все еще ждет тебя.
15.12.1991
Бормотание как компонент поэтического творчества
В 1996 году, после трехлетнего перерыва, спровоцированный
некоей совершенной чушью, появившейся в нескольких
профессиональных конференциях, я снова взялся за остывшее и давно
окостеневшее мое перо.
Компьютер отсек у меня привычку писать что-либо (кроме подписи в
ведомости), автоматизм письма стал увядать, чистые ключи, прежде
утолявшие жажду одним сознанием того, что в мире где-нибудь есть
человек, несущий в себе мудрые устои и сокровенные знание,
иссякли, писать стало не о чем, не для кого и нечем. Было ясно,
что это уже навсегда, что (совершенно очевидно) по той же причине
и в том же возрасте прекратил писать Блок (за вычетом
компьютерного фактора), и что надо бы придумать, как бы помереть
достойным образом.
Но пришла весна, удлинился день, растаяли помойки, запахло
разнообразными плотскими аттрактантами, гипофиз выбросил микродозу
какой-то хрени в кровь, и началось...
Наблюдая за происходящим, я успел отследить несколько важных, на мой
взгляд дилетанта, моментов, сопровождавших бормотание и
побуждавших меня к нему.
Первым было явственное сходство процесса бормотания и процесса
копролалии, т.е., непроизвольного и неудержимого говорения
непристойных слов. Бормотание могло включать целые периоды, так
или иначе связанные с употреблением непристойностей, половыми
актами (нередко в нетрадиционных обстоятельствах) и определенной
скатологичностью обсуждаемых тем.
При этом произносимое было отрывочным, темы и интонации
бормотания сменялись очень быстро, особенно во время прогулок, и
при этом некоторые фразы приносили облегчение, а некоторые,
напротив, не вызывали положительного отклика, и тогда бормотание
прекращалось.
Наконец, мне удалось уловить, что только плавные фразы с
определенной ритмической структурой и определенным чередованием
гласных и согласных звуков разных групп, а в особенности
определенный, ритм мышечно незакрепощенного дыхания приносили
облегчение моей усталой душе. Я без труда сменял говорение о
пространстве, наполненном следами таяния снега в предыдущих
отраженьях на свистящие рассужденья о собачьей свадьбе и спящем
бомже, об ароматной грязи селедочных рядов Лукьяновского рынка.
В мой паззл ложились явно не все слова, бормотание было похоже
на стихосложенье, оно то и дело становилось бессюжетным верлибром,
составленным из чего-то не вполне мне самому понятного, но в нем
была свобода, соль и непристойность.
Приходя домой, я выплескивал отголоски бывшего со мной на клавиатуру
и сбагривал все это в пустоту телеконференции, да двум-трем
далеким и близким друзьям.
После всего этого я почувствовал, как внезапно стала отступать
зимняя депрессия, как отвращение к согражданам стало заменяться
доброжелательным любопытством к ним как к колоритным типажам, и,
самое удивительное, я обнаружил, что не утратил способности легко
рифмовать и сталкивать и разводить смыслы, удерживать естественную
мелодическую интонацию и петь открытым и своим собственным
голосом. Для пения, правда, немного нехватало дыхания (о!
свободное пение требует много больше воздуха, чем филармонический
баритон!)...
Мне было радостно от пения и от рифмовки, мне хотелось еще и
еще...
Я освободился от чего-то, что саднило и давило своей
фрейдяжной правдой жизни, и впрямь задавленное, но не отпущенное
до конца - все запреты юных дней, все обиды и зависти вышли с
этим мутным потоком, и полилась чистая, тютчевская речь, и весна,
ледяная еще и городская, стала пахнуть совсем по-другому...
21.03.1996
ПЛЕНКА
" Целуя кусок трофейного льда,
Я молча пошел к огню.
1 2 3 4