Она ощущалась, и мозг осознавал её без каких-либо своих собственных реакций. Эта сила делала чистое небо и Плеяды неописуемо прекрасными. И раннее солнце на горе с её снегом было светом мира.
Во время беседы (последняя беседа, в основном о религиозном уме) она была здесь, недоступная и чистая, и после полудня она появилась в комнате, быстрая, как молния, и ушла. Но она всегда в какой-то мере здесь, со своей странной невинностью, недоступная для глаз.
Процесс был довольно острым, как прошлой ночью, так и сейчас, когда ведётся эта запись.
14 августа
Хотя тело в это утро было очень усталым после беседы [вчерашней] , встреч с людьми, тем не менее, когда сидел в автомобиле под развесистым деревом, шла странная глубинная деятельность. Это не была деятельность, которую мозг, с его обычными реакциями, смог бы понять, сформулировать; она была за пределами его возможностей. Но это была деятельность, глубоко внутри, и она преодолевала любое препятствие. Но невозможно описать ни природу, ни характер той деятельности. Подобно глубинным подземным водам, которые прокладывают себе путь на поверхность, эта деятельность была гораздо глубже уровня всякого сознания.
Осознаётся рост чувствительности мозга; цвет, форма, очертания, общие формы вещей — всё стало более интенсивным и необыкновенно живым. У теней, кажется, своя собственная жизнь, жизнь большей глубины и чистоты. Был прекрасный, тихий вечер; среди листвы гулял ветерок, листья осины дрожали и танцевали. Высокий и прямой ствол растения с кроной из белых цветов, тронутых бледно-розовым, стоял у горного потока, как страж. Поток был золотым в лучах заходящего солнца, а деревья стояли в глубоком безмолвии; даже проезжающие автомобили, казалось, не тревожили их. Покрытые снегом горы были плотно укутаны тёмными, тяжёлыми облаками, и луга излучали невинность.
Весь ум был далёк от всякого переживания. И медитирующий молчал.
15 августа
Во время прогулки вблизи потока, у подножия укутанных облаками гор, были моменты интенсивного безмолвия, подобные сияющим пятнам голубого неба среди расходящихся облаков. Был холодный, промозглый вечер, с ветром, дующим с севера. Творение — не для талантливых, не для одарённых; они знают только творчество, но не творение. Творение — за пределами мысли и образа, за пределами слова и выражения. Его нельзя передать, ибо его нельзя сформулировать, нельзя облечь в слова. Его можно ощутить при полном осознании. Его нельзя использовать и выставить на продажу, нельзя, поторговавши, продать.
Мозг со всем сложным разнообразием своих реакций не может понять его. У мозга нет способов соприкоснуться с ним; он совершенно на это не способен. Знание — препятствие, и без самопознания творение невозможно. Интеллект, этот отточенный инструмент мозга, никаким образом не может приблизиться к нему. Весь мозг, с его скрытыми, тайными потребностями и устремлениями и многообразными хитроумными добродетелями, должен быть абсолютно спокойным, безмолвным, но всё же живым и тихим. Творение — не выпечка хлеба, не писание стихов. Вся деятельность мозга должна прекратиться, легко и добровольно, без конфликта и боли. Не должно быть и тени конфликта и подражания.
Тогда существует это удивительное движение, называемое творением. Оно возможно только в полном, абсолютном отрицании; творение невозможно в потоке времени, и пространство не может покрыть его. Необходима полная смерть, тотальное разрушение, чтобы оно имело место.
При пробуждении сегодня утром было полное безмолвие, внешне и внутренне. Тело и мозг, измеряющий и взвешивающий, были спокойны, находились в состоянии неподвижности, хотя были бодрыми и очень чуткими. И спокойно, как приходит рассвет, пришла она, откуда-то глубоко изнутри, эта сила с её энергией и чистотой. Казалось, у неё не было ни корней, ни причины, но, тем не менее, она была здесь, интенсивная и прочная, с не поддающимися измерению глубиной и высотой. Какое-то время, если судить по часам, она оставалась, а затем ушла, как уходит за гору облако.
Каждый раз есть что-то «новое» в этом благословении, «новое» качество, «новый» аромат, и, тем не менее, оно неизменно. Оно совершенно непознаваемо.
Процесс какое-то время был острым; сейчас он идёт в мягкой форме. Всё это очень странно и непредсказуемо.
16 августа
Между двух огромных, бесконечных туч оставалось пятно голубого неба; оно было чистым, поразительно голубым, таким мягким и проникновенным. Через несколько минут ему предстояло быть поглощённым и исчезнуть навсегда. Неба такой голубизны уже никогда не увидеть снова. Большую часть ночи и всё это утро шёл дождь, и свежий снег лежал на горах и высоких холмах. И луга были зеленее и ярче, чем когда-либо, но этого маленького пятнышка прозрачного голубого неба уже никогда не увидеть снова. В этом пятнышке был свет всех небес и голубизна всего неба. Пока смотрел на пятно, его форма начала меняться, и облака торопились закрыть его, чтобы видимая его часть стала не слишком велика. Оно исчезло, чтобы никогда не появиться вновь. Но его видели, и чудо его остаётся.
В тот момент, когда лежал на диване, пока облака побеждали голубизну, пришло, совершенно неожиданно, это благословение с его чистотой и невинностью. Оно пришло в изобилии и заполняло комнату, пока комната и сердце не могли уже больше вместить; его интенсивность была особенно непреодолимой и пронзительной, и его красота легла на землю. Солнце освещало пятно яркой зелени, и тёмные сосны были спокойны и безразличны.
Сегодня утром, — было очень рано, рассвет должен был наступить часа через два, — проснувшись и не ощущая никакого сна ни в едином глазу, осознал бесконечную бодрость; у неё не было причины, и ни сентиментальность, ни эмоциональная причуда, или энтузиазм, не стояли за ней; она была ясной, простой, весёлой, незасоренной и богатой, нетронутой и чистой. Не было за ней никакой мысли или довода, и нельзя было понять её, потому что не было для неё причины. Эта бодрость изливалась из всего существа, и это существо было совершенно пустым. Словно водный поток, устремляющийся со склона горы естественно и энергично, веселье это изливалось в огромном изобилии, приходя ниоткуда и уходя в никуда, но сердце и ум уже никогда не будут прежними.
Качество этого веселья, рвущегося вперёд, не осознавалось; оно было, и его природа, скорее всего, покажет себя времени, однако у времени не будет для него меры. Время ничтожно, и оно не может взвешивать изобилие.
Тело было довольно хрупким и пустым, но в прошлую ночь и утром процесс был острым, не продлившись долго.
17 августа
Был облачный, дождливый день, с северо-западным ветром, сильным и холодным. Мы шли по дороге, ведущей к водопаду, от которого и бежал этот шумный поток;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Во время беседы (последняя беседа, в основном о религиозном уме) она была здесь, недоступная и чистая, и после полудня она появилась в комнате, быстрая, как молния, и ушла. Но она всегда в какой-то мере здесь, со своей странной невинностью, недоступная для глаз.
Процесс был довольно острым, как прошлой ночью, так и сейчас, когда ведётся эта запись.
14 августа
Хотя тело в это утро было очень усталым после беседы [вчерашней] , встреч с людьми, тем не менее, когда сидел в автомобиле под развесистым деревом, шла странная глубинная деятельность. Это не была деятельность, которую мозг, с его обычными реакциями, смог бы понять, сформулировать; она была за пределами его возможностей. Но это была деятельность, глубоко внутри, и она преодолевала любое препятствие. Но невозможно описать ни природу, ни характер той деятельности. Подобно глубинным подземным водам, которые прокладывают себе путь на поверхность, эта деятельность была гораздо глубже уровня всякого сознания.
Осознаётся рост чувствительности мозга; цвет, форма, очертания, общие формы вещей — всё стало более интенсивным и необыкновенно живым. У теней, кажется, своя собственная жизнь, жизнь большей глубины и чистоты. Был прекрасный, тихий вечер; среди листвы гулял ветерок, листья осины дрожали и танцевали. Высокий и прямой ствол растения с кроной из белых цветов, тронутых бледно-розовым, стоял у горного потока, как страж. Поток был золотым в лучах заходящего солнца, а деревья стояли в глубоком безмолвии; даже проезжающие автомобили, казалось, не тревожили их. Покрытые снегом горы были плотно укутаны тёмными, тяжёлыми облаками, и луга излучали невинность.
Весь ум был далёк от всякого переживания. И медитирующий молчал.
15 августа
Во время прогулки вблизи потока, у подножия укутанных облаками гор, были моменты интенсивного безмолвия, подобные сияющим пятнам голубого неба среди расходящихся облаков. Был холодный, промозглый вечер, с ветром, дующим с севера. Творение — не для талантливых, не для одарённых; они знают только творчество, но не творение. Творение — за пределами мысли и образа, за пределами слова и выражения. Его нельзя передать, ибо его нельзя сформулировать, нельзя облечь в слова. Его можно ощутить при полном осознании. Его нельзя использовать и выставить на продажу, нельзя, поторговавши, продать.
Мозг со всем сложным разнообразием своих реакций не может понять его. У мозга нет способов соприкоснуться с ним; он совершенно на это не способен. Знание — препятствие, и без самопознания творение невозможно. Интеллект, этот отточенный инструмент мозга, никаким образом не может приблизиться к нему. Весь мозг, с его скрытыми, тайными потребностями и устремлениями и многообразными хитроумными добродетелями, должен быть абсолютно спокойным, безмолвным, но всё же живым и тихим. Творение — не выпечка хлеба, не писание стихов. Вся деятельность мозга должна прекратиться, легко и добровольно, без конфликта и боли. Не должно быть и тени конфликта и подражания.
Тогда существует это удивительное движение, называемое творением. Оно возможно только в полном, абсолютном отрицании; творение невозможно в потоке времени, и пространство не может покрыть его. Необходима полная смерть, тотальное разрушение, чтобы оно имело место.
При пробуждении сегодня утром было полное безмолвие, внешне и внутренне. Тело и мозг, измеряющий и взвешивающий, были спокойны, находились в состоянии неподвижности, хотя были бодрыми и очень чуткими. И спокойно, как приходит рассвет, пришла она, откуда-то глубоко изнутри, эта сила с её энергией и чистотой. Казалось, у неё не было ни корней, ни причины, но, тем не менее, она была здесь, интенсивная и прочная, с не поддающимися измерению глубиной и высотой. Какое-то время, если судить по часам, она оставалась, а затем ушла, как уходит за гору облако.
Каждый раз есть что-то «новое» в этом благословении, «новое» качество, «новый» аромат, и, тем не менее, оно неизменно. Оно совершенно непознаваемо.
Процесс какое-то время был острым; сейчас он идёт в мягкой форме. Всё это очень странно и непредсказуемо.
16 августа
Между двух огромных, бесконечных туч оставалось пятно голубого неба; оно было чистым, поразительно голубым, таким мягким и проникновенным. Через несколько минут ему предстояло быть поглощённым и исчезнуть навсегда. Неба такой голубизны уже никогда не увидеть снова. Большую часть ночи и всё это утро шёл дождь, и свежий снег лежал на горах и высоких холмах. И луга были зеленее и ярче, чем когда-либо, но этого маленького пятнышка прозрачного голубого неба уже никогда не увидеть снова. В этом пятнышке был свет всех небес и голубизна всего неба. Пока смотрел на пятно, его форма начала меняться, и облака торопились закрыть его, чтобы видимая его часть стала не слишком велика. Оно исчезло, чтобы никогда не появиться вновь. Но его видели, и чудо его остаётся.
В тот момент, когда лежал на диване, пока облака побеждали голубизну, пришло, совершенно неожиданно, это благословение с его чистотой и невинностью. Оно пришло в изобилии и заполняло комнату, пока комната и сердце не могли уже больше вместить; его интенсивность была особенно непреодолимой и пронзительной, и его красота легла на землю. Солнце освещало пятно яркой зелени, и тёмные сосны были спокойны и безразличны.
Сегодня утром, — было очень рано, рассвет должен был наступить часа через два, — проснувшись и не ощущая никакого сна ни в едином глазу, осознал бесконечную бодрость; у неё не было причины, и ни сентиментальность, ни эмоциональная причуда, или энтузиазм, не стояли за ней; она была ясной, простой, весёлой, незасоренной и богатой, нетронутой и чистой. Не было за ней никакой мысли или довода, и нельзя было понять её, потому что не было для неё причины. Эта бодрость изливалась из всего существа, и это существо было совершенно пустым. Словно водный поток, устремляющийся со склона горы естественно и энергично, веселье это изливалось в огромном изобилии, приходя ниоткуда и уходя в никуда, но сердце и ум уже никогда не будут прежними.
Качество этого веселья, рвущегося вперёд, не осознавалось; оно было, и его природа, скорее всего, покажет себя времени, однако у времени не будет для него меры. Время ничтожно, и оно не может взвешивать изобилие.
Тело было довольно хрупким и пустым, но в прошлую ночь и утром процесс был острым, не продлившись долго.
17 августа
Был облачный, дождливый день, с северо-западным ветром, сильным и холодным. Мы шли по дороге, ведущей к водопаду, от которого и бежал этот шумный поток;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74