.. Не садитесь на бедро! Начали... И раз..."
Была музыка, и были движения... Иришка не мыслила одного без другого, но каким чужим и неловким казалось ей собственное тело... Оно не подчинялось ей, она просто физически чувствовала суматошность и карикатурность каждого своего движения, а музыка существовала где-то рядом, и, казалось, так легко можно было слиться с ней, переплести с ней каждое свое движение, так недосягаемо легко...
- Труд! И только труд! - говорила Нина Васильевна.
И Иришка печально думала: "Труд... ничего мне не поможет, когда я такая... Такая худая, такая неуклюжая, такая бездарная, - думала она в раздевалке, глядя на себя в зеркало. - Господи, почему мне так не повезло? Пожалуйста, сделай так, чтобы я стала талантливой и красивой, и я в тебя поверю! Сделай, ну сделай же! Честное пионерское - поверю!"
- Эй! - сказала Надя и подтолкнула Иришку. - И я слышала, как Нина Васильевна сказала завучихе, что ты молодец. И вообще, я бы хотела на обед пирожки с капустой, а ты?
И еще Иришке нравилась преподавательница математики Гипотенуза. Она была их классной. Хотя Гипотенуза, совсем как Иришкина мама, больше всего на свете любила свою математику, на воспитательном часе она не ругала двоечников и не разбирала итоги последней контрольной. Гипотенуза приносила проигрыватель, и они слушали музыку. А потом она спрашивала: "Ну, понравилось?" И все. Поэтому, когда однажды Гипотенуза так спросила, а все промолчали, и только Надя сказала: "Не... скучно", Иришка подняла руку и, не глядя от смущения на огорченную Гипотенузу, сказала:
- А мне - да... Очень!
- Это Моцарт, - обрадовалась Гипотенуза. - Так, может, вы, Пантелеева, расскажете о нем подробнее? На следующем воспитательном часе? А потом мы еще послушаем его музыку. Вот вы вслушайтесь - и поймете, как это прекрасно... Пусть даже и не сразу... А вы, Пантелеева, зайдите после уроков в кабинет музвоспитания, я помогу вам подобрать материал.
Когда прозвенел звонок с последнего урока, Иришка побежала в кабинет музвоспитания. Там сидел незнакомый мальчик и перебирал пластинки. Гипотенузы еще не было.
- Здравствуйте... - сказала Иришка. - Я вам не помешаю?
- Привет, - ответил мальчик, рассматривая пластинку. - Ты классик, ага? У них все такие вежливые. "Я вам не помешаю?.." - тоненько передразнил он Иришку.
Иришка стояла вся красная и не знала, уйти ей или остаться.
- Садись, - разрешил мальчик. - А я народник! Два притопа, три прихлопа. Понятно? Тебе Гипотенузу? Скоро придет. Мы с ней будем доклад писать о... как его... - Мальчик заглянул в бумажку. - Вивальди. Древний композитор. Не слыхала?
- Нет, - призналась Иришка.
- Тогда слушай. - Мальчик поставил пластинку на проигрыватель и опустил иголку. - Наверное, тоска зеленая.
Первые аккорды, четкие и напряженные. Иришка почувствовала, как дрожь, возникнув где-то в кончиках пальцев, начала распространяться по телу. Нахмурив брови и сплетя пальцы, она невидяще смотрела перед собой. Звуки пульсировали, затухая и вновь возникая с прежней силой, рассыпаясь звенящими брызгами. В этой непрерывности было что-то завораживающее, что-то влекущее. И Иришка тихонько встала на цыпочки, плавно взмахнув руками, словно собираясь танцевать. Но музыка оборвалась на неожиданном вскрике, а наступившая тишина еще долго хранила эти звуки, как воспоминание.
Они долго сидели молча. Потом Иришка взяла свой портфель и вышла. Она пошла в интернат через парк и там, среди печальных, зябких деревьев, пыталась станцевать эту музыку, зарываясь ногами в шуршащие листья, но та музыка и то счастье уже не вернулись.
А потом неожиданно выпал снег. Он начал идти еще ночью, и утром все было засыпано им. Деревья в парке нависли тяжелыми ветвями над расчищенными дорожками, и все было похоже на театр, такое красивое и ненастоящее. И Иришка вдруг поняла, что уже зима и скоро Новый год, а там - каникулы, и впервые со смешанным чувством удивления и испуга поверила в реальность своей теперешней жизни. И все это - ее. И холод просторного зала по утрам, и боль в спине, и усталость после занятий - это жизнь, которую она выбрала, и это не просто надолго, это - навсегда.
- Гавришова, Несмеянова, Горчакова, Сутовская! - Нина Васильевна кивком подозвала их к себе. - Остаться. Остальным - переодеваться.
Девочки, попрощавшись реверансам, убежали в раздевалку. Четверка названных осталась. Это могло значить лишь одно: на них, счастливиц, пал выбор Нины Васильевны, и они будут танцевать маленьких лебедей на новогоднем вечере.
- Подумаешь! - сказала Надя, стягивая колготки. - Может, кто-то им и завидует, - она выразительно посмотрела на Иришку, - но только не я. Ну, длинные, ну, фигуры там какие-то... Что еще, я вас спрашиваю? Чего ты молчишь?! - вдруг набросилась она на Иришку. - Ты что, им завидуешь? Да? Завидуешь?
Иришка пожала плечами. Она им завидовала, что и говорить. Танцевать на новогоднем вечере - это было ее мечтой, ее тайным желанием, в котором она никому не признавалась.
- Скажи честно, ты бы хотела? - приставала к ней Надя. - Хотела бы?
- Да, - сказала Иришка и печально посмотрела Наде в глаза. - Да... хотела бы... очень...
Надя растерялась.
- Хм, - только и сказала она. - Подумаешь! Знаешь, - вдруг вспомнила она, - я слышала, Лизка твоя говорила одной девчонке, что главное - не красота и даже не талант, а чтобы понравиться балетмейстеру. Тогда все лучшее партии - твои. Особенно если поехать куда-нибудь в про... эту... в общем, куда-нибудь подальше. Что ж, если тебя бог обидел красотой, да и меня вот тоже... - лицемерно вздохнула Надя, ожидая возражений. - Значит, нужно понравиться балетмейстеру. Главное - чтобы влюбился, а дальше пойдет как по маслу.
Иришка вздохнула. На любовь балетмейстера она особенно не надеялась. Любят красивых и талантливых, а некрасивых и бесталанных в лучшем случае уважают, как часто говорил папа, подшучивая над их соседкой Элеонорой Львовной, некрасивой старой девой, стремящейся выйти замуж.
В пятницу уроков не было, а на воспитательном часе им раздали табеля. Иришка заглянула в свой: математика - пять, русский - пять, остальные четверки. Потом они с Надей побежали смотреть на елку. Елка стояла в темном пустом зале, еще не убранная, пахнущая смолой и хвоей. Они начали гоняться друг за другом вокруг елки, потом прибежали еще две девочки из их класса, и они решили сыграть в прятки. Наде выпало водить. Она закрыла глаза ладонями и через минуту крикнула:
- Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался - я не виноват!
Иришка все еще металась по залу. Наконец она взобралась на сцену и нырнула под занавес. Сцена была пуста, и только в дальнем ее углу светилась открытая дверь и слышны были приглушенные голоса. Иришка подошла ближе к двери, стараясь ступать осторожно и бесшумно, чтобы ее не услышала Надя.
1 2 3 4 5
Была музыка, и были движения... Иришка не мыслила одного без другого, но каким чужим и неловким казалось ей собственное тело... Оно не подчинялось ей, она просто физически чувствовала суматошность и карикатурность каждого своего движения, а музыка существовала где-то рядом, и, казалось, так легко можно было слиться с ней, переплести с ней каждое свое движение, так недосягаемо легко...
- Труд! И только труд! - говорила Нина Васильевна.
И Иришка печально думала: "Труд... ничего мне не поможет, когда я такая... Такая худая, такая неуклюжая, такая бездарная, - думала она в раздевалке, глядя на себя в зеркало. - Господи, почему мне так не повезло? Пожалуйста, сделай так, чтобы я стала талантливой и красивой, и я в тебя поверю! Сделай, ну сделай же! Честное пионерское - поверю!"
- Эй! - сказала Надя и подтолкнула Иришку. - И я слышала, как Нина Васильевна сказала завучихе, что ты молодец. И вообще, я бы хотела на обед пирожки с капустой, а ты?
И еще Иришке нравилась преподавательница математики Гипотенуза. Она была их классной. Хотя Гипотенуза, совсем как Иришкина мама, больше всего на свете любила свою математику, на воспитательном часе она не ругала двоечников и не разбирала итоги последней контрольной. Гипотенуза приносила проигрыватель, и они слушали музыку. А потом она спрашивала: "Ну, понравилось?" И все. Поэтому, когда однажды Гипотенуза так спросила, а все промолчали, и только Надя сказала: "Не... скучно", Иришка подняла руку и, не глядя от смущения на огорченную Гипотенузу, сказала:
- А мне - да... Очень!
- Это Моцарт, - обрадовалась Гипотенуза. - Так, может, вы, Пантелеева, расскажете о нем подробнее? На следующем воспитательном часе? А потом мы еще послушаем его музыку. Вот вы вслушайтесь - и поймете, как это прекрасно... Пусть даже и не сразу... А вы, Пантелеева, зайдите после уроков в кабинет музвоспитания, я помогу вам подобрать материал.
Когда прозвенел звонок с последнего урока, Иришка побежала в кабинет музвоспитания. Там сидел незнакомый мальчик и перебирал пластинки. Гипотенузы еще не было.
- Здравствуйте... - сказала Иришка. - Я вам не помешаю?
- Привет, - ответил мальчик, рассматривая пластинку. - Ты классик, ага? У них все такие вежливые. "Я вам не помешаю?.." - тоненько передразнил он Иришку.
Иришка стояла вся красная и не знала, уйти ей или остаться.
- Садись, - разрешил мальчик. - А я народник! Два притопа, три прихлопа. Понятно? Тебе Гипотенузу? Скоро придет. Мы с ней будем доклад писать о... как его... - Мальчик заглянул в бумажку. - Вивальди. Древний композитор. Не слыхала?
- Нет, - призналась Иришка.
- Тогда слушай. - Мальчик поставил пластинку на проигрыватель и опустил иголку. - Наверное, тоска зеленая.
Первые аккорды, четкие и напряженные. Иришка почувствовала, как дрожь, возникнув где-то в кончиках пальцев, начала распространяться по телу. Нахмурив брови и сплетя пальцы, она невидяще смотрела перед собой. Звуки пульсировали, затухая и вновь возникая с прежней силой, рассыпаясь звенящими брызгами. В этой непрерывности было что-то завораживающее, что-то влекущее. И Иришка тихонько встала на цыпочки, плавно взмахнув руками, словно собираясь танцевать. Но музыка оборвалась на неожиданном вскрике, а наступившая тишина еще долго хранила эти звуки, как воспоминание.
Они долго сидели молча. Потом Иришка взяла свой портфель и вышла. Она пошла в интернат через парк и там, среди печальных, зябких деревьев, пыталась станцевать эту музыку, зарываясь ногами в шуршащие листья, но та музыка и то счастье уже не вернулись.
А потом неожиданно выпал снег. Он начал идти еще ночью, и утром все было засыпано им. Деревья в парке нависли тяжелыми ветвями над расчищенными дорожками, и все было похоже на театр, такое красивое и ненастоящее. И Иришка вдруг поняла, что уже зима и скоро Новый год, а там - каникулы, и впервые со смешанным чувством удивления и испуга поверила в реальность своей теперешней жизни. И все это - ее. И холод просторного зала по утрам, и боль в спине, и усталость после занятий - это жизнь, которую она выбрала, и это не просто надолго, это - навсегда.
- Гавришова, Несмеянова, Горчакова, Сутовская! - Нина Васильевна кивком подозвала их к себе. - Остаться. Остальным - переодеваться.
Девочки, попрощавшись реверансам, убежали в раздевалку. Четверка названных осталась. Это могло значить лишь одно: на них, счастливиц, пал выбор Нины Васильевны, и они будут танцевать маленьких лебедей на новогоднем вечере.
- Подумаешь! - сказала Надя, стягивая колготки. - Может, кто-то им и завидует, - она выразительно посмотрела на Иришку, - но только не я. Ну, длинные, ну, фигуры там какие-то... Что еще, я вас спрашиваю? Чего ты молчишь?! - вдруг набросилась она на Иришку. - Ты что, им завидуешь? Да? Завидуешь?
Иришка пожала плечами. Она им завидовала, что и говорить. Танцевать на новогоднем вечере - это было ее мечтой, ее тайным желанием, в котором она никому не признавалась.
- Скажи честно, ты бы хотела? - приставала к ней Надя. - Хотела бы?
- Да, - сказала Иришка и печально посмотрела Наде в глаза. - Да... хотела бы... очень...
Надя растерялась.
- Хм, - только и сказала она. - Подумаешь! Знаешь, - вдруг вспомнила она, - я слышала, Лизка твоя говорила одной девчонке, что главное - не красота и даже не талант, а чтобы понравиться балетмейстеру. Тогда все лучшее партии - твои. Особенно если поехать куда-нибудь в про... эту... в общем, куда-нибудь подальше. Что ж, если тебя бог обидел красотой, да и меня вот тоже... - лицемерно вздохнула Надя, ожидая возражений. - Значит, нужно понравиться балетмейстеру. Главное - чтобы влюбился, а дальше пойдет как по маслу.
Иришка вздохнула. На любовь балетмейстера она особенно не надеялась. Любят красивых и талантливых, а некрасивых и бесталанных в лучшем случае уважают, как часто говорил папа, подшучивая над их соседкой Элеонорой Львовной, некрасивой старой девой, стремящейся выйти замуж.
В пятницу уроков не было, а на воспитательном часе им раздали табеля. Иришка заглянула в свой: математика - пять, русский - пять, остальные четверки. Потом они с Надей побежали смотреть на елку. Елка стояла в темном пустом зале, еще не убранная, пахнущая смолой и хвоей. Они начали гоняться друг за другом вокруг елки, потом прибежали еще две девочки из их класса, и они решили сыграть в прятки. Наде выпало водить. Она закрыла глаза ладонями и через минуту крикнула:
- Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался - я не виноват!
Иришка все еще металась по залу. Наконец она взобралась на сцену и нырнула под занавес. Сцена была пуста, и только в дальнем ее углу светилась открытая дверь и слышны были приглушенные голоса. Иришка подошла ближе к двери, стараясь ступать осторожно и бесшумно, чтобы ее не услышала Надя.
1 2 3 4 5