- Колышется народ. Ровно река в ночь, в ненастье, - все бьет, бьет в берег... Боязно. И темно кругом. И что к чему, нам не видать.
- Ой, не прибедняйся. Разглядишь небось.
- Другой раз сижу я тут, сижу в своем тулупе, от тулупа псом несет: со второго года войны перестали нам бараньи тулупы выдавать, из собачьих шкур наладили выделывать... А кругом - глушь, ночь, тоска. И сам сидишь псом цепным. И вправду задумаешься: а не уйти ли мне с этой должности?
- Нет уж, дядя, ты лучше не уходи.
- Это почему ж?
- Можно и на этом месте пользу оказать людям.
Сторож вдруг вскинулся:
- Ты мне, парень, крючки-петельки не закидывай! Проходи отсюдова!
- Да чего ты, чудак, испугался?
- Ты больно храбрый. А я опасаюсь. Сказал: боязно мне.
- Чего ж опасаешься-то?
- Мастеровому человеку, конечно дело, море по колено. А наш брат приучен опасаться.
- Как это ты сказал: "колышется народ"? Верно! А тебе разве рука идти против народа?
- Как же это можно: против народа?
Где-то за мостом со злой тревогой засвиристел полицейский свисток.
- Тикай отсюдова! - заорал сторож свирепо.
...Уже далеко от завода Комлев с радостным возбуждением проговорил:
- Слыхал, Гриша, разговор? Народ-то колышется!
24
Сидел сдавший сменщику ночное дежурство сторож Иван Козлов у своего тезки и соседа - старшего дворника на подворье у Черной речки. Подворье было огорожено высоким забором; над забором торчала на шестах далеко видная вывеска: "Ч а й н а я и к у х м и с т е р с к а я Д. В. В а с и л ь е в а".
- Гололед, - пожаловался тезке Иван Козлов. - Крепко гололед ударил после дождей. Я у самого твоего подвала чуть нос себе не раскроил. Видно, твой Дормидонт песочку - и того жалеет.
- Выходит дело - жалеет.
- На грош пятаков наменять норовит. Оштрафует его полиция - небось дороже песку встанет.
- Не оштрафует. А и оштрафует - так на рубль. А он ей я так рубль дает. Околоточному прямой расчет целковый этот себе в карман положить, а про штраф не думать.
- Околоточный... Ныне околоточный мне в рыло кулаком нацелил. Ну нет, на этот раз не достал.
- За что ж это он?
- Листы какие-то на заводских воротах вывесили. Должно быть, ночью. Что за листы - откуда мне знать? Я малограмотный.
- Что ж, ты в эти листы так и не заглянул?
- Говорю тебе: я малограмотный.
Иван-дворник недоверчиво усмехнулся, погладил золотистую свою - во всю грудь - бороду.
Гость вдруг рассердился:
- Зачал бородищу утюжить! И ухмылочка эта твоя... Полгода прошло, как я тебя знаю, а понять до сих не могу, что ты за человек. Намедни про Сибирь мне чего-то толковать принялся: мужики, мол, там богаче наших живут. Да разве это мыслимо? Плетешь подчас несусветное. Сибирь потому и называется так, что хорошего там мало. Недаром же у нас на деревне ругаются: "сибирный ухорез".
- Да ты ж не бывал в Сибири!
- А ты бывал?
- И я не бывал. А читать - читал.
- "Читал"! Умником себя полагаешь. А гостя принять не умеешь. Скинул я с себя тулуп, а теперь чую: зябко. Вон сколько дров сложено в углу целая поленница, а подвал твой не топлен.
- Его не натопишь.
- Что ж, мне сызнова тулуп надеть? Да и домой топать?
- Твоя воля.
- Да я гостить к тебе, борода, пришел!
- Гостю рад. Рассказывай, Иван, чего надумал. Не хитри.
- "Не хитри"! Ты больно премудрый!
- Рассказывай.
- Чего рассказывать?..
Иван Козлов засопел сердито, нахмурился. И не выдержал:
- Утром прибежал этот... стрюцкий. Пальтецо коротенькое, шапочка маленькая, нос клюковкой. И - прямо ко мне: "Проспал, сукин сын!" А, думаю, это, значит, из-за тех листов, что на воротах... Я ему "Полегче, господин стрюцкий, времена ныне не те". - "Кэ-эк разговариваешь, морда?" А ты сам посуди, Иван: что я, на всех ночных прохожих должен кидаться? И так уж себя псом цепным понимать начал. Идут, скажем, сколько там их - двое или трое... Может - мастеровые, может - студент какой. Разве ж могу я знать, что у них на уме? Не могу. Сторож не для того поставлен, чтоб на людей собакой рычать. Верно?
- Верно. Ну дальше?
- Дальше заявляется околоточный. Рожа - с котел, красная, колером в малину ударяет. С простого напитку так и на морозе не краснеют, это он, значит, портвейн глушит. Или же мадеру. Ты как считаешь?
- Да брось ты про мадеру! Дело говори.
- А дело такое, что надумал околоточный кулаком мне под самый нос залезть. Кулак - в белой перчатке, а весит, надо думать, с пуд, не меньше. И вот уж не знаю, перчатку он пожалел или по глазам моим увидал - сдачи дам, - ну, только прошел мимо, в контору.
- Неужто дал бы ты сдачи?
- Дал бы! Пусть потом гонят меня в эту самую твою Сибирь... гиблый край!
- Коли так, молодчина ты!
- Вот уж сам не умею разобрать, кто я такой. Боязно мне. Вот тебе и молодчина!
- Кого ж боишься? Околоточного?
Иван Козлов, бормоча себе под нос, надел тулуп, взял в руку шапку - и не ушел, остался.
- Боюсь от народа отбиться. И, как в темной воде, ничего мне не видать. Нет ли такой книжечки, чтоб от нее просветление в голове настало?
- А говоришь - малограмотный.
- По складам разберу. Может, и до сути бы дошел. Не сразу, так по прошествии времени.
- А какой сути ты, Иван, ищешь?
- Знал бы, так и тебя научил бы.
Оба замолчали - и гость и хозяин.
Иван-дворник призадумался: а давно ли и сам он сути вещей не знал? Занесло его буйным ветром из родной деревни в усадьбу помещика, барона Тизенгаузена, оттуда - в тюрьму, из тюрьмы - в лес. В лесу, у костра, и узнал он от своих людей - от русских и латышей - про самую суть... Взять бы огонек из того незабываемого костра, передать Ивану Козлову - неси дальше, свети людям!
- Я с тобой как с человеком пришел толковать, посоветоваться! сердито сказал Козлов.
- Человека узнать - пуд соли съесть надо.
- Не успеешь.
- Чего не успею?
- Пуд соли со мной съесть. Время не позволит...
Иван Козлов поостерегся, не договорил. Прост мужик, да не очень!
- Нет у меня, тезка, такой книжки, - вздохнул Иван-дворник. Попытаться достать...
- Вот! Где бы достать?
- К Дормидонту в кухмистерскую студенты ходят... да нет, не доверятся они мне: слыхал, какая слава у старших дворников? В полиции состоят секретно, устные доносы в участок носят...
- Говорят, - жарко зашептал Козлов, - главное дело - в студентах.
- Студент без рабочего - ноль без палочки.
- Как это? Ноль... Во-он, - протянул Козлов, - какие ты мне загадки загадываешь. Не хочешь, значит, открыться, попросту сказать.
- А скажи тебе попросту, вот как про Сибирь я давеча сказал, ты опять в толк не возьмешь.
- Ох, ты премудрый! Про Сибирь-то ты соврал - сам, видать, про этот край ничего не знаешь. Ну, а тут дело другого рода. Тут - рядом. Народ! Боюсь от народа отбиться.
- А зачем тебе, чудак, отбиваться?
- Вот я и думаю: уйду с цепной должности. Беда только, что староват я стал, тяжелое уж не подыму. В грузчики не гожусь. К станку нашего брата, гужееда, не пустят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89