В садах повсюду валялся ржавеющий мусор и промокшее тряпье, дворы пересекали веревки с постиранным бельем. Тед объяснил:
- Здесь живут ниггеры. Всякие чернокожие.
На обратном пути нас вжала в угол вагона толпа возвращающихся с матча болельщиков "Спарса" в черно-белых шарфах. У меня была футбольная трещотка, которую я смастерил в школе. "Спарс" победил. "Тоттенхем, Тоттенхем!" скандировали мы.
И вдруг вижу - у Теда в руках нож. Вскакивает он на сиденье и разбивает лампу в вагоне. На голову мне посыпались осколки. Мы все сидели и наблюдали, как он аккуратно отвинчивает зеркала с перегородок вагона будто свои радиаторы снимает - и скидывает с поезда. Наконец он бросил мне неразбитый шар плафона и указал на открытую фрамугу.
- Давай, повеселись, сегодня же суббота.
Я встал и зашвырнул плафон как можно дальше, не заметив, что мы как раз подъезжали к станции Пендж. Плафон разлетелся вдребезги, ударившись о стену, под которой сидел старик-индиец. Старик вскрикнул, подскочил и заковылял прочь. Мальчишки, ехавшие с нами в вагоне, кричали ему вслед расистские грязные словечки. Когда Тед доставил меня домой, мама спросила его, хорошо ли я себя вел.
А сейчас тетушка Джин нацелила на меня глазищи, горящие, как включенные на полную мощность прожектора.
- Нам всегда, в общем, нравился твой папа, и мы не возражали, когда твоя мама решила выйти за него замуж, хотя некоторые и осуждали её за то, что она выходит за цветного...
- Тетя Джин...
- Ты меня не прерывай лучше, утенок. Мне твоя мама доложила, какие коленца он выкидывал в Бекенгеме. Притворялся, понимаешь, буддистом...
- Он и есть буддист.
- И флиртовал с этой ненормальной, которая, между прочим, - и это каждый знает, она сама всем разболтала, - в некотором роде калека, да-да, отчасти.
- Калека, тетя Джин?
- И вчера, гхм, мы просто не могли поверить собственным глазам, правда, Тед? Те-ед!
Тед кивнул, подтверждая, да, мол, он не мог поверить глазам.
- И мы, разумеется, считаем, что это безумие должно немедленно прекратится.
Она села рядышком и ждала, что я скажу. Тетушка Джин, доложу я вам, большой мастер зверских взглядов, то есть настолько зверских, что мне пришлось приложить все усилия, чтобы не пукнуть от страха. Я переплел ноги и как можно сильнее вдавился в диван. Но тщетно. Капризный пук исторгся из меня с веселым бульканьем. В долю секунды ужасающий дух достиг тетушки Джин, терпеливо ожидающей от меня совсем другого ответа.
- Не спрашивайте меня, тетя Джин. Это папино личное дело, разве я не прав?
- Боюсь, это не только папино дело, черт возьми, разве я не права? Оно всех нас касается. Решат, что мы все спятили к чертям. Подумай об "Обогревателях Питера"! - сказала она и обернулась к Теду, который зарылся лицом в диванную подушку. - Ты что это делаешь, Тед?
Я как можно невиннее спросил:
- Как это папино поведение может повлиять на ваши доходы, тетя Джин?
Тетя Джин потерла нос.
- Твоя мама этого не переживет, - сказала она. - И ты, именно ты должен прекратить весь этот нелепый фарс. Если ты это сделаешь, никто больше никогда не скажет худого. Клянусь Богом.
- Кроме как на Рождество, - вставил Тед. Он был любитель ляпнуть что-нибудь невпопад, как будто из чувства самоуважения, в знак протеста.
Джин поднялась и через всю комнату заковыляла по ковру на своих высоких каблуках. Открыла окно и всей грудью вдохнула свежего воздуха из сада. Это тонизирующее средство навело её на мысль о королевской семье.
- И вообще, твой папа - государственный служащий. Что бы сказала королева, узнай она о его похождениях?
- Какая королева? - буркнул я себе под нос, а вслух сказал: - Я на риторические вопросы не отвечаю, - и с этими словами встал и направился к выходу. Стоя в дверях, я почувствовал, что весь дрожу. Но Джин улыбнулась мне так, будто я полностью с ней согласился.
- Ну вот, молодец, утенок. А теперь поцелуй свою тетушку. И в чем это ты так вымазался, вот здесь, на спине?
Ни Джин, ни Тоник в течение нескольких недель не давали о себе знать, а я, как вы догадались, не стал ползать перед папой на коленях, умоляя завязать с буддистским бизнесом только потому, что мамина сестрица этого не одобрила.
Ева тоже пропала из виду. Я уже начал подумывать, что вся их любовь кончилась, и даже успел пожалеть об этом, ибо жизнь наша вновь покатилась по накатанной скучной дорожке. Но однажды вечером зазвонил телефон, и мама подняла трубку. И тут же положила. Папа стоял в дверях своей комнаты.
- Кто это был? - спросил он.
- Никто, - вызывающе сказала мама.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
И по другим признакам стало ясно, что Ева просто так не исчезнет из нашей жизни. Она была рядом, когда папа погружался в себя - то бишь каждый вечер; она была рядом, когда мама с папой смотрели "Панораму"; она была рядом, когда он слушал грустную музыку, или кто-нибудь произносил слово "любовь". И все были несчастны. Не знаю, может, они тайком встречались. Но разве возможно у нас что-нибудь сделать тайно? День пригородного жителя расписан по минутам; если поезд опаздывает или откладывается, то вскоре подходит другой. Вечернее опоздание приравнивается к преступлению: никто никуда не ходит, ходить-то некуда, а со своими сотрудниками папа не общается. Они тоже бегут после работы из Лондона, только пятки сверкают. Раз в год мама с папой посещают кино, причем папа всегда засыпает на самом интересном месте; однажды они пошли в театр на "Вестсайдскую историю". Никто из наших знакомых не ходит в пабы, кроме дяди Теда; это считается развлечением низших слоев общества, а наши самые бесстыжие зубоскалы отваживаются петь:
В "Старом буйволе" рояль Надрывается полдня.
Ах, девчоночка, девчонка,
Глянь же, детка, на меня.
Так что встречаться с Евой папа мог только во время обеденного перерыва: может, они встречались у дверей офиса, и взявшись за ручки, шли обедать в Сант-Джеймс-Парк, прямо как мама с папой в период расцвета их романа. Я не имел представления, занимаются ли папа с Евой любовью. Но в его портфеле я углядел книжку с иллюстрациями китайских сексуальных поз, таких как "Сплетение мандаринских уточек", сложнейшая "Сосна с карликами", "Кошка с мышкой в одной норке", и прелестная "Ночная цикада, льнущая к ветви".
Льнула ночная цикада к ветви, или не льнула, не знаю, слишком велико было напряжение а те дни. Но внешне, по крайней мере, жизнь шла спокойно, пока в субботу утром, через два месяца после моего памятного визита к Джину с Тоником, я не открыл дверь. На пороге стоял Тед. Я не поздоровался, не улыбнулся, просто смотрел на него, а он смотрел на меня, все больше смущаясь, пока наконец не промямлил:
- Э-э, сынок, я просто заскочил взглянуть на сад, розы-то у вас распустились, а?
- Сад цветет.
Тед ступил на порог и запел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
- Здесь живут ниггеры. Всякие чернокожие.
На обратном пути нас вжала в угол вагона толпа возвращающихся с матча болельщиков "Спарса" в черно-белых шарфах. У меня была футбольная трещотка, которую я смастерил в школе. "Спарс" победил. "Тоттенхем, Тоттенхем!" скандировали мы.
И вдруг вижу - у Теда в руках нож. Вскакивает он на сиденье и разбивает лампу в вагоне. На голову мне посыпались осколки. Мы все сидели и наблюдали, как он аккуратно отвинчивает зеркала с перегородок вагона будто свои радиаторы снимает - и скидывает с поезда. Наконец он бросил мне неразбитый шар плафона и указал на открытую фрамугу.
- Давай, повеселись, сегодня же суббота.
Я встал и зашвырнул плафон как можно дальше, не заметив, что мы как раз подъезжали к станции Пендж. Плафон разлетелся вдребезги, ударившись о стену, под которой сидел старик-индиец. Старик вскрикнул, подскочил и заковылял прочь. Мальчишки, ехавшие с нами в вагоне, кричали ему вслед расистские грязные словечки. Когда Тед доставил меня домой, мама спросила его, хорошо ли я себя вел.
А сейчас тетушка Джин нацелила на меня глазищи, горящие, как включенные на полную мощность прожектора.
- Нам всегда, в общем, нравился твой папа, и мы не возражали, когда твоя мама решила выйти за него замуж, хотя некоторые и осуждали её за то, что она выходит за цветного...
- Тетя Джин...
- Ты меня не прерывай лучше, утенок. Мне твоя мама доложила, какие коленца он выкидывал в Бекенгеме. Притворялся, понимаешь, буддистом...
- Он и есть буддист.
- И флиртовал с этой ненормальной, которая, между прочим, - и это каждый знает, она сама всем разболтала, - в некотором роде калека, да-да, отчасти.
- Калека, тетя Джин?
- И вчера, гхм, мы просто не могли поверить собственным глазам, правда, Тед? Те-ед!
Тед кивнул, подтверждая, да, мол, он не мог поверить глазам.
- И мы, разумеется, считаем, что это безумие должно немедленно прекратится.
Она села рядышком и ждала, что я скажу. Тетушка Джин, доложу я вам, большой мастер зверских взглядов, то есть настолько зверских, что мне пришлось приложить все усилия, чтобы не пукнуть от страха. Я переплел ноги и как можно сильнее вдавился в диван. Но тщетно. Капризный пук исторгся из меня с веселым бульканьем. В долю секунды ужасающий дух достиг тетушки Джин, терпеливо ожидающей от меня совсем другого ответа.
- Не спрашивайте меня, тетя Джин. Это папино личное дело, разве я не прав?
- Боюсь, это не только папино дело, черт возьми, разве я не права? Оно всех нас касается. Решат, что мы все спятили к чертям. Подумай об "Обогревателях Питера"! - сказала она и обернулась к Теду, который зарылся лицом в диванную подушку. - Ты что это делаешь, Тед?
Я как можно невиннее спросил:
- Как это папино поведение может повлиять на ваши доходы, тетя Джин?
Тетя Джин потерла нос.
- Твоя мама этого не переживет, - сказала она. - И ты, именно ты должен прекратить весь этот нелепый фарс. Если ты это сделаешь, никто больше никогда не скажет худого. Клянусь Богом.
- Кроме как на Рождество, - вставил Тед. Он был любитель ляпнуть что-нибудь невпопад, как будто из чувства самоуважения, в знак протеста.
Джин поднялась и через всю комнату заковыляла по ковру на своих высоких каблуках. Открыла окно и всей грудью вдохнула свежего воздуха из сада. Это тонизирующее средство навело её на мысль о королевской семье.
- И вообще, твой папа - государственный служащий. Что бы сказала королева, узнай она о его похождениях?
- Какая королева? - буркнул я себе под нос, а вслух сказал: - Я на риторические вопросы не отвечаю, - и с этими словами встал и направился к выходу. Стоя в дверях, я почувствовал, что весь дрожу. Но Джин улыбнулась мне так, будто я полностью с ней согласился.
- Ну вот, молодец, утенок. А теперь поцелуй свою тетушку. И в чем это ты так вымазался, вот здесь, на спине?
Ни Джин, ни Тоник в течение нескольких недель не давали о себе знать, а я, как вы догадались, не стал ползать перед папой на коленях, умоляя завязать с буддистским бизнесом только потому, что мамина сестрица этого не одобрила.
Ева тоже пропала из виду. Я уже начал подумывать, что вся их любовь кончилась, и даже успел пожалеть об этом, ибо жизнь наша вновь покатилась по накатанной скучной дорожке. Но однажды вечером зазвонил телефон, и мама подняла трубку. И тут же положила. Папа стоял в дверях своей комнаты.
- Кто это был? - спросил он.
- Никто, - вызывающе сказала мама.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
И по другим признакам стало ясно, что Ева просто так не исчезнет из нашей жизни. Она была рядом, когда папа погружался в себя - то бишь каждый вечер; она была рядом, когда мама с папой смотрели "Панораму"; она была рядом, когда он слушал грустную музыку, или кто-нибудь произносил слово "любовь". И все были несчастны. Не знаю, может, они тайком встречались. Но разве возможно у нас что-нибудь сделать тайно? День пригородного жителя расписан по минутам; если поезд опаздывает или откладывается, то вскоре подходит другой. Вечернее опоздание приравнивается к преступлению: никто никуда не ходит, ходить-то некуда, а со своими сотрудниками папа не общается. Они тоже бегут после работы из Лондона, только пятки сверкают. Раз в год мама с папой посещают кино, причем папа всегда засыпает на самом интересном месте; однажды они пошли в театр на "Вестсайдскую историю". Никто из наших знакомых не ходит в пабы, кроме дяди Теда; это считается развлечением низших слоев общества, а наши самые бесстыжие зубоскалы отваживаются петь:
В "Старом буйволе" рояль Надрывается полдня.
Ах, девчоночка, девчонка,
Глянь же, детка, на меня.
Так что встречаться с Евой папа мог только во время обеденного перерыва: может, они встречались у дверей офиса, и взявшись за ручки, шли обедать в Сант-Джеймс-Парк, прямо как мама с папой в период расцвета их романа. Я не имел представления, занимаются ли папа с Евой любовью. Но в его портфеле я углядел книжку с иллюстрациями китайских сексуальных поз, таких как "Сплетение мандаринских уточек", сложнейшая "Сосна с карликами", "Кошка с мышкой в одной норке", и прелестная "Ночная цикада, льнущая к ветви".
Льнула ночная цикада к ветви, или не льнула, не знаю, слишком велико было напряжение а те дни. Но внешне, по крайней мере, жизнь шла спокойно, пока в субботу утром, через два месяца после моего памятного визита к Джину с Тоником, я не открыл дверь. На пороге стоял Тед. Я не поздоровался, не улыбнулся, просто смотрел на него, а он смотрел на меня, все больше смущаясь, пока наконец не промямлил:
- Э-э, сынок, я просто заскочил взглянуть на сад, розы-то у вас распустились, а?
- Сад цветет.
Тед ступил на порог и запел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37