- И будут синие птицы, белые башни Дувра. - Потом спросил: - Ну как старик-то?
- Вы о нашей маленькой дискуссии, да?
- Это ты оставь при себе, как и договорились, - сказал он, шагнув мимо меня в дом.
- До следующего футбольного матча, да?
Он пошел в кухню, где мама заталкивала в духовку воскресный обед отбивные. Он увел её в сад, и, по-видимому, спрашивал, как дела. Другими словами, что там у папы с Евой и буддийским бизнесом. А что могла ответить мама? Все в порядке, и не в порядке. Улик нет, но это не означает отсутствия преступления.
Разобравшись с мамой и не растеряв делового пыла, Тед направил стопы в спальню, к папе. Я - следом, хотя он и попытался захлопнуть дверь перед моим носом.
Папа сидел на кровати, на белом стеганом покрывале, и чистил ботинки моей старой полинявшей распашонкой. Папа терпеливо и старательно надраивал ботинки, все десять пар, каждое воскресенье. Потом чистил щеткой костюмы, выбирал рубашки на всю неделю - один день розовая, другой - голубая, следующий - лиловая, и так далее, подбирал запонки и продумывал галстуки, которых было у него не меньше сотни. Он был всецело поглощен этим невинным занятием и удивленно обернулся, когда хлопнула дверь, и огромный, пыхтящий Тед в черных ботинках и мешковатом зеленом свитере с растянутым воротом ввалился в комнату и заполнил её до отказа, как лошадь - тюремную камеру, нарушив одиночество папы, который по сравнению с ним казался маленьким мальчиком. Они смотрели друг на друга, воинственный и неуклюжий Тед и папа в белой майке и пижамных штанах, его бычья шея плавно переходила в великолепную грудь и отнюдь не великолепное брюшко. Но папа не возражал против гостей. Он любил, чтобы люди приходили и уходили, чтобы дом был полон шума и суеты, как в Бомбее.
- А, Тед, будь добр, ты не мог бы взглянуть?
- На что?
На лице Теда явственно обозначилась паника. Каждый раз, входя в наш дом, он говорит себе, что на сей раз его ничто не заставит чинить всякую рухлядь.
- Да вот, чертова дрянь не хочет работать, - сказал папа.
И подвел Теда к шаткому столику у кровати, где стоял его проигрыватель - эдакая квадратная страхолюдина, обтянутая дешевым фетром, с крошечным микрофоном на передней панели и хрупкой вертушкой для долгоиграющих пластинок, которую пересекает длинная палка с иглой на конце. Папа кивнул на штуковину и сказал Теду примерно таким же тоном, которым он, наверное, разговаривал со своими слугами.
- Я прямо в отчаянии, Тед. Не могу послушать ни Ната Кинга Коула, ни "Пинк Флойд". Помоги мне, пожалуйста.
Тед таращился на проигрыватель. Пальцы у него были толстые, как сосиски, ногти сплющенные, в кожу въелась грязь. Я попытался представить его руки на женском теле.
- А почему Карим не может этого сделать?
- Он бережет руки для больных, которых будет оперировать, когда станет врачом. К тому же он совершенно никчемный балбес.
- Это точно, - сказал Тед, воспрянув духом от этого оскорбления.
- Конечно, эта никчемность ему простительна.
Тед с подозрением взглянул на папу: к чему это он клонит? Я притащил из машины Теда отвертку, он сел на кровать и уставился на неразобранный проигрыватель.
- Меня к тебе Джин послала, Гарри... - дальше Тед не знал, что сказать, а папа ему помогать не стал. - Она говорит, что ты буддист.
Он произнес слово "буддист" как произнес бы "гомосексуалист", если бы ему вдруг пришлось это сделать. Впрочем, никогда не приходилось.
- Что значит буддист?
- Ну все эти глупости с разуванием - тогда, в Чизлхерсте, - парировал Тед.
- Тебе было противно меня слушать?
- Мне-то? Не-ет, я кого угодно буду слушать. А вот у Джин аж в животе поплохело.
- Почему?
Папа смущал Теда.
- Не привыкла она к буддизму. Это должно прекратиться! Все, что с тобой сейчас происходит, должно немедленно прекратиться!
Папа погрузился в типичное для него коварное молчание, просто сидел, соединив большие пальцы, застенчиво склонив голову, как ребенок, получивший нагоняй, но в душе уверенный в своей невиновности.
- Так ты прекратишь, или что мне сказать Джин?
Тед распалялся. Папа продолжал сидеть неподвижно.
- Скажи ей: Гарри - ничтожество.
Это лишило Теда последней уверенности. Проиграв по всем статьям, он жаждал драки, хотя руки у него были заняты деталями проигрывателя.
Потом папа с умопомрачительной резвостью сменил тему. Как футболист, пробивший защиту противника длинным, низким пасом, он принялся спрашивать Теда, как продвигается бизнес, и как вообще дела. Тед вздохнул, но лицом просветлел: эта тема была ему больше по душе.
- Работа тяжелая, очень тяжелая, с утра до ночи.
- Правда?
- Работа, сплошная работа, чертова работа.
Папе было не интересно. По крайней мере, так казалось.
А потом он сделал нечто невероятное. Думаю, он и сам не догадывался, что собирается это сделать. Встал, подошел к Теду, положил руку ему на затылок и притянул к себе, так что нос Теда уперся в папину грудь. Минут пять, не меньше, Тед сидел в таком положении с проигрывателем на коленях, а папа смотрел ему в макушку. Потом папа сказал:
- В мире слишком много работы.
Каким-то непостижимым образом папа освободил Теда от необходимости вести себя стандартно. Тед всхлипнул.
- Не могу я бросить все! - простонал он.
- Нет, можешь.
- И как тогда жить?
- А сейчас ты как живешь? Никакой радости. Позволь чувствам тебя вести. Иди по пути наименьшего сопротивления. Делай то, что хочешь, - чего бы ты ни захотел. Пусть все катится к чертям. Плыви по течению.
- Не будь бабой. Нужно же барахтаться, пытаться.
- Ни при каких обстоятельствах, никаких усилий, - твердо сказал папа, прижимая к себе голову Теда. - Если не прекратишь, скоро умрешь.
- Умру? Я умру?
- О да. Эти трепыханья тебя губят. Ты же не можешь заставить себя влюбиться, правильно? А секс без любви ведет к импотенции. Следуй за своими чувствами. Все усилия - от невежества. Это природная мудрость. Делай только то, что любишь.
- Если я буду следовать своим гребаным чувствам, я разорюсь к едрене фене, - кажется, сказал Тед. Разобрать было трудно, потому что нос его был в это время прижат к папиной груди. Я попытался занять более удобную позицию, чтобы разглядеть, не плачет ли Тед, но не мог же я скакать вокруг и мешать.
- Тогда ничего не делай, - сказал Божок.
- Дом рухнет.
- А плевать! Пусть рухнет.
- Бизнес даст дуба.
- Ты и так в глубокой заднице со своим бизнесом, - фыркнул папа.
Тед поднял голову и уставился на него.
- Откуда ты знаешь?
- Пусть дает дуба. Пару лет позанимаешься чем-нибудь другим.
- Джин меня бросит.
- Ой, да Джин тебя уже бросила.
- О боже мой, боже мой, ты самый большой дурак на свете, Гарри!
- Да, наверное, дурак. А ты дьявольски несчастен. И стыдишься этого. У нас что, теперь и пострадать нельзя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37