..
-- Да, -- девушка снова поклонилась.
-- Это очень занимательная книга, посмотрите, -- подал я девушке немецкий том. Та взяла его в руки с каким-то набожным страхом и по моему настоянию перевернула пару страниц.
-- Где-то недалеко отсюда должно быть городище Пхачек, -- продолжал я, -которое было центром чешских этрусков... Но как туда попасть?
-- Это недалеко, -- обрадованно сказала девушка: она хорошо знала дорогу на Пхачек, что придало ей некоторую уверенность в том несколько туманном разговоре, который мы с нею вели.
-- Да? Вы знаете? -- спросил Мартин с наигранным облегчением.
-- Конечно! -- ответила девушка. -- Это час пути отсюда.
-- Пешком? -- спросил Мартин.
-- Да, пешком.
-- Но мы с машиной, -- сказал я.
-- Не будете ли вы нашим лоцманом-экскурсоводом? -- спросил Мартин, но я не стал продолжать обычный шутливый ритуал. Более точный в психологических оценках, чем Мартин, я почувствовал, что легкомысленный треп в этом случае нам только повредит, и наше оружие сейчас -- абсолютная серьезность.
-- Мы не хотим злоупотреблять вашим временем, -- сказал я, -- но если бы вы были так добры и подарили бы нам пару минут, чтобы показать место, которое мы ищем, вы бы нам очень помогли, и мы оба были бы вам очень признательны.
-- Да, конечно, -- девушка снова поклонилась, -- с удовольствием... Мне только нужно... -- Лишь сейчас мы увидели в ее руках сетку, а в ней две головки салата. -- ...нужно отнести маме салат, но это недалеко, и я бы сразу пришла...
-- Разумеется, вы должны отнести маме салат вовремя в целости и сохранности, -- сказал я. -- Мы с удовольствием подождем.
-- Да. Это займет не больше десяти минут, -- она еще раз поклонилась и, воодушевленная, поспешила домой.
-- О Боже! - воскликнул Мартин и сел на лавку.
-- Прекрасно!
-- И не говори! Эта стоит двух фельдшериц.
Обманчивость излишней уверенности
Но прошло десять минут, четверть часа, а девушки не было.
-- Не беспокойся, -- утешал меня Мартин. -- Если она чего-то стоит, значит придет. Наш приступ был абсолютно правдоподобным, и девочка была в восторге.
Я тоже так думал, и мы остались ждать, с каждой убывающей минутой все более жаждая этой девушки, похожей на девочку. Между тем минуло время, назначенное для встречи с вельветовой девушкой, но мы были так настроены на девушку в белом, что даже не встали с лавки.
А время шло.
-- Послушай, Мартин, -- сказал я наконец. -- Мне кажется, она не придет.
-- Как ты это объяснишь? Ведь она внимала нам, как божеству.
-- Да, -- сказал я, -- и в этом наша беда. Она нам чересчур поверила!
-- А ты чего хотел -- чтоб не поверила?
-- Так было бы лучше. Чрезмерная вера -- наихудший союзник. -- Эта мысль меня увлекла. -- Когда веришь во что-то буквально, свою веру приводишь к абсурду. Скажем, сторонники определенной политики никогда не принимают всерьез ее софизмы, но лишь практические цели за ними. Ведь политическая фразеология и софизмы -- не для того, чтоб им верили. Они скорее служат чем-то вроде отговорок -- на основе общей договоренности. Сумасшедшие, которые принимают их всерьез, рано или поздно находят в них противоречия, начинают бунтовать и рано или поздно кончают как еретики и отступники. Нет, излишняя вера никогда не приводит ни к чему доброму -- и не только в политических и религиозных системах, но и в нашей, с помощью которой мы хотели завоевать эту девочку.
-- Я что-то перестаю тебя понимать, -- сказал Мартин.
-- Все очень просто: для этой девушки мы -- всего лишь два важных и уважаемых господина, а она, как воспитанный ребенок, который уступает в трамвае место старшим, хотела нам угодить.
-- Так почему же не угодила?
-- Потому что слишком поверила. Отдала маме салат и сразу же восторженно рассказала о нас: об историческом фильме, об этрусках в Чехии, и мама...
-- Да, остальное понятно... -- прервал меня Мартин и встал со скамейки.
Предательство
Солнце тем временем уже медленно опускалось на крыши местечка, слегка похолодало, и нам стало грустно. Мы заглянули еще раз на всякий случай в кафе-самообслугу -- не ждет ли нас там каким-то чудом девушка в вельвете. Там ее, конечно, не оказалось. Была уже половина седьмого. Мы подошли к нашей машине и вдруг почувствовали, будто нас двоих изгнали из чужого местечка со всеми его радостями. Мы решили, что нам ничего не остается, как только укрыться на экстерриториальной почве своего автомобиля.
-- Послушай! -- обратился ко мне Мартин в машине. -- Брось ты это похоронное настроение! Для этого нет никаких оснований: самое главное еще впереди!
Я хотел напомнить ему, что на это главное у нас всего-то час времени из-за Иринки и ее жолика, но промолчал.
-- В конце концов, -- продолжал Мартин, -- день был удачный: "регистраж" этой девицы из Траплиц, "контактаж" вельветовой барышни, -- ведь они теперь у нас в руках, стоит только приехать сюда еще раз.
Я не возражал. Да, "регистраж" и "контактаж" были выполнены превосходно. С этим полный порядок. Но я подумал в этот момент, что Мартин в последнее время, кроме бесчисленных регистражей и контактажей, ни к чему более основательному не пришел.
Я посмотрел на Мартина. В его глазах светилась та же обычная жажда, и я почувствовал, что люблю его -- как и то знамя, под которым он всю жизнь марширует, знамя вечной погони за женщинами.
Через некоторое время он сказал:
-- Уже семь часов.
Мы подъехали к лечебнице и остановились метрах в десяти от ворот, чтобы видеть в зеркале заднего вида всех выходящих.
Я продолжал размышлять о знамени. И о том, что в этой погоне за женщинами год от года все меньше женщин и все больше самой погони. При условии заведомой тщетности можно ведь каждый день преследовать какое угодно количество женщин и таким образом превратить погоню в абсолютную. Да: Мартин оказывается в ситуации абсолютной погони.
Мы подождали еще пять минут. Девушек не было.
Ни в малейшей степени меня это не беспокоило. Даже безразлично, придут они или не придут. Ведь если и придут, что толку: разве успеешь всего за час доехать до отдаленной квартиры, перейти к интимностям, заняться с ними любовью и в восемь часов попрощаться и уехать? Нет, в тот момент, когда Мартин ограничил наши возможности восемью часами, он перевел всю эту авантюру (как неоднократно и прежде) в плоскость самообманной игры. Да, именно это слово! Все эти регистражи и контактажи -- не что иное, как самообманная игра, с помощью которой Мартин хочет убедить себя самого, что ничего не изменилось, что любимая комедия молодости продолжает разыгрываться, что былые силы не исчерпаны, что лабиринт женщин бесконечен и по-прежнему в его власти.
Прошло десять минут. У входа никого не было.
Возмущенный Мартин почти кричал:
-- Даю им еще пять минут! Больше ждать не буду!
Он давно уже не молод, размышлял я дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
-- Да, -- девушка снова поклонилась.
-- Это очень занимательная книга, посмотрите, -- подал я девушке немецкий том. Та взяла его в руки с каким-то набожным страхом и по моему настоянию перевернула пару страниц.
-- Где-то недалеко отсюда должно быть городище Пхачек, -- продолжал я, -которое было центром чешских этрусков... Но как туда попасть?
-- Это недалеко, -- обрадованно сказала девушка: она хорошо знала дорогу на Пхачек, что придало ей некоторую уверенность в том несколько туманном разговоре, который мы с нею вели.
-- Да? Вы знаете? -- спросил Мартин с наигранным облегчением.
-- Конечно! -- ответила девушка. -- Это час пути отсюда.
-- Пешком? -- спросил Мартин.
-- Да, пешком.
-- Но мы с машиной, -- сказал я.
-- Не будете ли вы нашим лоцманом-экскурсоводом? -- спросил Мартин, но я не стал продолжать обычный шутливый ритуал. Более точный в психологических оценках, чем Мартин, я почувствовал, что легкомысленный треп в этом случае нам только повредит, и наше оружие сейчас -- абсолютная серьезность.
-- Мы не хотим злоупотреблять вашим временем, -- сказал я, -- но если бы вы были так добры и подарили бы нам пару минут, чтобы показать место, которое мы ищем, вы бы нам очень помогли, и мы оба были бы вам очень признательны.
-- Да, конечно, -- девушка снова поклонилась, -- с удовольствием... Мне только нужно... -- Лишь сейчас мы увидели в ее руках сетку, а в ней две головки салата. -- ...нужно отнести маме салат, но это недалеко, и я бы сразу пришла...
-- Разумеется, вы должны отнести маме салат вовремя в целости и сохранности, -- сказал я. -- Мы с удовольствием подождем.
-- Да. Это займет не больше десяти минут, -- она еще раз поклонилась и, воодушевленная, поспешила домой.
-- О Боже! - воскликнул Мартин и сел на лавку.
-- Прекрасно!
-- И не говори! Эта стоит двух фельдшериц.
Обманчивость излишней уверенности
Но прошло десять минут, четверть часа, а девушки не было.
-- Не беспокойся, -- утешал меня Мартин. -- Если она чего-то стоит, значит придет. Наш приступ был абсолютно правдоподобным, и девочка была в восторге.
Я тоже так думал, и мы остались ждать, с каждой убывающей минутой все более жаждая этой девушки, похожей на девочку. Между тем минуло время, назначенное для встречи с вельветовой девушкой, но мы были так настроены на девушку в белом, что даже не встали с лавки.
А время шло.
-- Послушай, Мартин, -- сказал я наконец. -- Мне кажется, она не придет.
-- Как ты это объяснишь? Ведь она внимала нам, как божеству.
-- Да, -- сказал я, -- и в этом наша беда. Она нам чересчур поверила!
-- А ты чего хотел -- чтоб не поверила?
-- Так было бы лучше. Чрезмерная вера -- наихудший союзник. -- Эта мысль меня увлекла. -- Когда веришь во что-то буквально, свою веру приводишь к абсурду. Скажем, сторонники определенной политики никогда не принимают всерьез ее софизмы, но лишь практические цели за ними. Ведь политическая фразеология и софизмы -- не для того, чтоб им верили. Они скорее служат чем-то вроде отговорок -- на основе общей договоренности. Сумасшедшие, которые принимают их всерьез, рано или поздно находят в них противоречия, начинают бунтовать и рано или поздно кончают как еретики и отступники. Нет, излишняя вера никогда не приводит ни к чему доброму -- и не только в политических и религиозных системах, но и в нашей, с помощью которой мы хотели завоевать эту девочку.
-- Я что-то перестаю тебя понимать, -- сказал Мартин.
-- Все очень просто: для этой девушки мы -- всего лишь два важных и уважаемых господина, а она, как воспитанный ребенок, который уступает в трамвае место старшим, хотела нам угодить.
-- Так почему же не угодила?
-- Потому что слишком поверила. Отдала маме салат и сразу же восторженно рассказала о нас: об историческом фильме, об этрусках в Чехии, и мама...
-- Да, остальное понятно... -- прервал меня Мартин и встал со скамейки.
Предательство
Солнце тем временем уже медленно опускалось на крыши местечка, слегка похолодало, и нам стало грустно. Мы заглянули еще раз на всякий случай в кафе-самообслугу -- не ждет ли нас там каким-то чудом девушка в вельвете. Там ее, конечно, не оказалось. Была уже половина седьмого. Мы подошли к нашей машине и вдруг почувствовали, будто нас двоих изгнали из чужого местечка со всеми его радостями. Мы решили, что нам ничего не остается, как только укрыться на экстерриториальной почве своего автомобиля.
-- Послушай! -- обратился ко мне Мартин в машине. -- Брось ты это похоронное настроение! Для этого нет никаких оснований: самое главное еще впереди!
Я хотел напомнить ему, что на это главное у нас всего-то час времени из-за Иринки и ее жолика, но промолчал.
-- В конце концов, -- продолжал Мартин, -- день был удачный: "регистраж" этой девицы из Траплиц, "контактаж" вельветовой барышни, -- ведь они теперь у нас в руках, стоит только приехать сюда еще раз.
Я не возражал. Да, "регистраж" и "контактаж" были выполнены превосходно. С этим полный порядок. Но я подумал в этот момент, что Мартин в последнее время, кроме бесчисленных регистражей и контактажей, ни к чему более основательному не пришел.
Я посмотрел на Мартина. В его глазах светилась та же обычная жажда, и я почувствовал, что люблю его -- как и то знамя, под которым он всю жизнь марширует, знамя вечной погони за женщинами.
Через некоторое время он сказал:
-- Уже семь часов.
Мы подъехали к лечебнице и остановились метрах в десяти от ворот, чтобы видеть в зеркале заднего вида всех выходящих.
Я продолжал размышлять о знамени. И о том, что в этой погоне за женщинами год от года все меньше женщин и все больше самой погони. При условии заведомой тщетности можно ведь каждый день преследовать какое угодно количество женщин и таким образом превратить погоню в абсолютную. Да: Мартин оказывается в ситуации абсолютной погони.
Мы подождали еще пять минут. Девушек не было.
Ни в малейшей степени меня это не беспокоило. Даже безразлично, придут они или не придут. Ведь если и придут, что толку: разве успеешь всего за час доехать до отдаленной квартиры, перейти к интимностям, заняться с ними любовью и в восемь часов попрощаться и уехать? Нет, в тот момент, когда Мартин ограничил наши возможности восемью часами, он перевел всю эту авантюру (как неоднократно и прежде) в плоскость самообманной игры. Да, именно это слово! Все эти регистражи и контактажи -- не что иное, как самообманная игра, с помощью которой Мартин хочет убедить себя самого, что ничего не изменилось, что любимая комедия молодости продолжает разыгрываться, что былые силы не исчерпаны, что лабиринт женщин бесконечен и по-прежнему в его власти.
Прошло десять минут. У входа никого не было.
Возмущенный Мартин почти кричал:
-- Даю им еще пять минут! Больше ждать не буду!
Он давно уже не молод, размышлял я дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15