стоявшие во главе его эсеры очень скоро свернули в разумную правую сторону и охотно шли на то, от чего шарахалось в сторону даже Царское правительство.
22 Октября.
По газетам и по сведениям, полученным комитетами из Петрограда, там совсем плохо; большевики, при поддержке солдат дезертиров, заполонивших в последнее время обе столицы (в Петрограде их свыше 200 тысяч), матросов и распропагандированных частей местного гарнизона, собрали все свои силы и на днях должно последовать какое то решительное с их стороны выступление. Правительство совершенно растерялось, мечется в уговорах и компромиссах, видимо, не понимая, что сейчас идет последняя ставка на существование какого-нибудь порядка и сейчас уже глупо и преступно деликатничать и разбираться в средствах; пора забыть про разные якобы демократические и quasi революционные пустобрехи, на которые большевики весьма плюют; демократия не есть анархия. Слепота, легкомыслие Керенского спасли большевиков от июльского разгрома; теперь они оправились и открыто лезут на Правительство, чтобы его свалить, a сие последнее рассыпает цветы демократического красноречия и что-то мелет, вместо того, чтобы или пустить в ход, пока еще не совсем поздно, каленое железо и раз навсегда выжечь грозную и отнюдь не демократическую язву, или же сознать свое бессилие и самому убраться от власти, ведь, всё повадки большевиков ясно показывают, что они церемониться не будут, и будут действовать так, как то следует при столь ожесточенной и непримиримой войне. Неужели не ясно, что никаких соглашений быть не может, что уговоры бессильны и что каждая потерянная минута увеличивает силы врага. Быть может, уже поздно, но попытаться надо; несомненно, что сейчас положение Правительства бесконечно хуже и слабее, чем то было во времена июльского выступления большевиков; армии ушли из рук правительства и находятся под властью большевистских главарей и под чадом большевистских обещаний: находящиеся в Петрограде части исполитиканствовались, разложились и перестали быть той осью, на которой три месяца тому назад можно было вывернуть наизнанку весь Петроград, дезинфекцировать его от всех антигосударственных и наемных немецких элементов и сделаться настоящим, а не бумажным и словоизвергательным правительством. Вместо дела и энергии была фраза и дряблость; хотели всем нравиться и всем потрафить и очутились у разбитого корыта; растеряли и влияние, и авторитет, обмякли и мечутся, как крысы на тонущем корабле.
Но рисковать надо, ибо иного исхода нет, и рисковать во всю, не останавливаясь ни перед чем - победитель в такой обстановке всегда бывает прав. Но двуликий, длинноязычный и убожески нежизненный Керенский, - судя по тому, что известно в армейском комитете, - мечется во все стороны и делает только то, на что способен, то есть болтает, сыпет красивые слова, актерствует, хочет и демократически революционную невинность соблюсти, и правительственную власть - капитал сохранить; он работает языком и уже совершенно выдохшимися уговорами там, где только дерзость, решительность, жестокость могут спасти положение; он пытается входить в компромиссы с теми, которые ни на какие компромиссы не способны.
Русское кривое зеркало, выставило на историческую сцену времен революции так называемого диктатора, у которого, вместо диктаторских качеств, ухватки и истерия Душки адвоката из знаменитостей сенсационных процессов политического или амурного свойства, а вместо диктаторских громов - пустопорожние словоизвержения.
Время слов в ожесточенной борьбе за власть уже кончилось; медовый месяц революции прошел; облетели цветы, догорели огни... начинается грозная борьба масс, поднятых на дрожжах самых звериных инстинктов, и тут резолюции, голосования и увещевания уходят в невозвратное прошлое. Мы это ярко видим на том, что творится сейчас у нас на фронте, в подчиненных нам частях, а ведь армия сейчас является зеркалом, в котором отражается настроение всей страны.
Власть есть действие, а не разговоры; чаще принуждение, чем приятность. Хорош
Диктатор, у которого все время уходит на речи и выступления! Где же тут заниматься настоящей творческой работой. При истрепанных постоянной политической борьбой Червах, при переутомленном словесными турнирами мозге невозможны спокойная логика, уравновешенный здравый смысл, продуманность и систематичность решений и поступков; все рождается в атмосфере нездорового возбуждения; многое делается под гипнозом взвинченных и разболтанных нервов, утомленных мозгов, оваций толпы, острого желания сломить сопротивление и покорить себе массы, все равно какой ценой. Ясно, что при такой обстановке неизбежны решения и поступки больные, абсурдные, нелогичные, бессвязные, нелепые, болтающиеся, довлеющие минутному на строение масс... Разве настоящая государственная работа может вестись таким образом и в такие грозные времена; разве так должно идти государственное, на новых началах строительство. Даже в Думе было бесконечно лучше, ибо там параллельно с орательством в общих заседаниях работали. и часто работали весьма дельно и продуктивно многочисленный комиссии. Сейчас же вся работа уходит на митингования; все стараются кого то уговаривать, кого то перетаскивать на свой меридиан; работа идет без всякого плана и без системы, по результатам случайных голосований, изменчивых, как цвета хамелеона. Деятельность большевиков обещает, что, когда они дорвутся до власти, то заведут иные порядки; их наиболее откровенные главари, типа товарища Федотова, прямо заявляют, что ни с нами, ни с мартовскими и прочими мягкотелыми революционерами они церемониться не будут.
Только сегодня появились первые признаки, что наши верхи поняли невозможность сохранить армию в ее теперешнем положении и что необходимо перейти на добровольческие ударные части. К несчастью, все это уже поздно и то, что 1-2 месяца тому назад дало бы прекрасные результаты, сейчас уже фактически неосуществимо и даже не будет допущено к исполнению. Разложение перебросилось уже на артиллерию, затронуло конницу и специальные команды; авторитет начальства, который все, начиная с правительства, распинали и топтали в грязь, убит до полной невозможности его восстановить; последние крепи войскового порядка, - солдаты старых сроков службы, - уволены домой и вернуть их назад уже немыслимо; наконец, много охулиганившихся и наиболее опасных на фронте товарищей, хвативших всей сладости службы на современном фронте, не захочет идти в деревню для того, чтобы там работать; большевистские же комитеты не допустят образования добровольческих частей, так как в этом их смерть.
Наша судьба - во всем запаздывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
22 Октября.
По газетам и по сведениям, полученным комитетами из Петрограда, там совсем плохо; большевики, при поддержке солдат дезертиров, заполонивших в последнее время обе столицы (в Петрограде их свыше 200 тысяч), матросов и распропагандированных частей местного гарнизона, собрали все свои силы и на днях должно последовать какое то решительное с их стороны выступление. Правительство совершенно растерялось, мечется в уговорах и компромиссах, видимо, не понимая, что сейчас идет последняя ставка на существование какого-нибудь порядка и сейчас уже глупо и преступно деликатничать и разбираться в средствах; пора забыть про разные якобы демократические и quasi революционные пустобрехи, на которые большевики весьма плюют; демократия не есть анархия. Слепота, легкомыслие Керенского спасли большевиков от июльского разгрома; теперь они оправились и открыто лезут на Правительство, чтобы его свалить, a сие последнее рассыпает цветы демократического красноречия и что-то мелет, вместо того, чтобы или пустить в ход, пока еще не совсем поздно, каленое железо и раз навсегда выжечь грозную и отнюдь не демократическую язву, или же сознать свое бессилие и самому убраться от власти, ведь, всё повадки большевиков ясно показывают, что они церемониться не будут, и будут действовать так, как то следует при столь ожесточенной и непримиримой войне. Неужели не ясно, что никаких соглашений быть не может, что уговоры бессильны и что каждая потерянная минута увеличивает силы врага. Быть может, уже поздно, но попытаться надо; несомненно, что сейчас положение Правительства бесконечно хуже и слабее, чем то было во времена июльского выступления большевиков; армии ушли из рук правительства и находятся под властью большевистских главарей и под чадом большевистских обещаний: находящиеся в Петрограде части исполитиканствовались, разложились и перестали быть той осью, на которой три месяца тому назад можно было вывернуть наизнанку весь Петроград, дезинфекцировать его от всех антигосударственных и наемных немецких элементов и сделаться настоящим, а не бумажным и словоизвергательным правительством. Вместо дела и энергии была фраза и дряблость; хотели всем нравиться и всем потрафить и очутились у разбитого корыта; растеряли и влияние, и авторитет, обмякли и мечутся, как крысы на тонущем корабле.
Но рисковать надо, ибо иного исхода нет, и рисковать во всю, не останавливаясь ни перед чем - победитель в такой обстановке всегда бывает прав. Но двуликий, длинноязычный и убожески нежизненный Керенский, - судя по тому, что известно в армейском комитете, - мечется во все стороны и делает только то, на что способен, то есть болтает, сыпет красивые слова, актерствует, хочет и демократически революционную невинность соблюсти, и правительственную власть - капитал сохранить; он работает языком и уже совершенно выдохшимися уговорами там, где только дерзость, решительность, жестокость могут спасти положение; он пытается входить в компромиссы с теми, которые ни на какие компромиссы не способны.
Русское кривое зеркало, выставило на историческую сцену времен революции так называемого диктатора, у которого, вместо диктаторских качеств, ухватки и истерия Душки адвоката из знаменитостей сенсационных процессов политического или амурного свойства, а вместо диктаторских громов - пустопорожние словоизвержения.
Время слов в ожесточенной борьбе за власть уже кончилось; медовый месяц революции прошел; облетели цветы, догорели огни... начинается грозная борьба масс, поднятых на дрожжах самых звериных инстинктов, и тут резолюции, голосования и увещевания уходят в невозвратное прошлое. Мы это ярко видим на том, что творится сейчас у нас на фронте, в подчиненных нам частях, а ведь армия сейчас является зеркалом, в котором отражается настроение всей страны.
Власть есть действие, а не разговоры; чаще принуждение, чем приятность. Хорош
Диктатор, у которого все время уходит на речи и выступления! Где же тут заниматься настоящей творческой работой. При истрепанных постоянной политической борьбой Червах, при переутомленном словесными турнирами мозге невозможны спокойная логика, уравновешенный здравый смысл, продуманность и систематичность решений и поступков; все рождается в атмосфере нездорового возбуждения; многое делается под гипнозом взвинченных и разболтанных нервов, утомленных мозгов, оваций толпы, острого желания сломить сопротивление и покорить себе массы, все равно какой ценой. Ясно, что при такой обстановке неизбежны решения и поступки больные, абсурдные, нелогичные, бессвязные, нелепые, болтающиеся, довлеющие минутному на строение масс... Разве настоящая государственная работа может вестись таким образом и в такие грозные времена; разве так должно идти государственное, на новых началах строительство. Даже в Думе было бесконечно лучше, ибо там параллельно с орательством в общих заседаниях работали. и часто работали весьма дельно и продуктивно многочисленный комиссии. Сейчас же вся работа уходит на митингования; все стараются кого то уговаривать, кого то перетаскивать на свой меридиан; работа идет без всякого плана и без системы, по результатам случайных голосований, изменчивых, как цвета хамелеона. Деятельность большевиков обещает, что, когда они дорвутся до власти, то заведут иные порядки; их наиболее откровенные главари, типа товарища Федотова, прямо заявляют, что ни с нами, ни с мартовскими и прочими мягкотелыми революционерами они церемониться не будут.
Только сегодня появились первые признаки, что наши верхи поняли невозможность сохранить армию в ее теперешнем положении и что необходимо перейти на добровольческие ударные части. К несчастью, все это уже поздно и то, что 1-2 месяца тому назад дало бы прекрасные результаты, сейчас уже фактически неосуществимо и даже не будет допущено к исполнению. Разложение перебросилось уже на артиллерию, затронуло конницу и специальные команды; авторитет начальства, который все, начиная с правительства, распинали и топтали в грязь, убит до полной невозможности его восстановить; последние крепи войскового порядка, - солдаты старых сроков службы, - уволены домой и вернуть их назад уже немыслимо; наконец, много охулиганившихся и наиболее опасных на фронте товарищей, хвативших всей сладости службы на современном фронте, не захочет идти в деревню для того, чтобы там работать; большевистские же комитеты не допустят образования добровольческих частей, так как в этом их смерть.
Наша судьба - во всем запаздывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108