д. Составители приказа совершенно упускали из виду, что генерал-губернаторство изобиловало интендантскими складами, питавшими Восточный фронт, куда свозилось потребное для питания вермахта со всей Европы. Коротко говоря, Польша была тылом, базой обслуживания немецких армий, воевавших против нас.
Ставка не входила в истинное положение вещей, а предписывала обнаруженные склады и прочее имущество "брать под охрану и передавать по акту органам польской власти". Больше того, "в тех случаях, когда на территории Польши польские владельцы поместий, производственных предприятий и торговых заведений отсутствуют (в том числе и в связи с бегством этих лиц с отступившими немецкими войсками), принадлежащее им и оставленное на месте имущество (зерно и другое продовольствие, скот, готовая продукция, оборудование и сырье, продукция предприятий и т. д.) надлежит немедленно брать под охрану и передавать по актам органам польской власти". Нарушителей ждало строжайшее наказание, вплоть "до предания суду военного трибунала всех лиц, независимо от звания и должностного положения". Подписано: Сталин.
Приказ был доведен до сведения офицерского состава, старшин, и, естественно, охотников нарушать его не находилось.
Благородные цели войны диктовали поведение, исполненное благородства, Красной Армии, вступавшей в Европу, пусть пока на ее задворки, каковыми Запад считал восточную Польшу.
А. Б.: Я бы сказал - рыцарское, и не боюсь этого слова. 27-летний младший лейтенант Саша Бучин, во всяком случае, меньше не думал о своих боевых товарищах и себе. Он приготовился к встрече с "заграницей". Оглядел себя в зеркале: фуражка с черным околышем и погоны с эмблемой - танки свидетельствовали о его принадлежности к танкистам. Это не было его изобретением, органы обожали маскировать тех, кто проходил по их списочному составу. Посему водитель превратился в "танкиста". Диагоналевые бриджи, отглаженная гимнастерка х/б, естественно, б/у, терпимо изношенная. Начищенные сверх меры кирзовые сапоги. Младший лейтенант остался доволен и широко улыбнулся своему отражению в зеркале. Освободитель!
Щеголеватый "офицерский" вид (вот только "кирза" на ногах подводила) приобрести было не очень сложно - спецпоезд переместился в Хелм, сразу за советско-польской границей. До линии фронта было не очень далеко, так что концы в поездках были невелики и по сухому летнему времени неутомительны. Почти сразу пришлось расстаться с представлением о том, что все на освобожденной заграничной земле готовы по-братски обнять нас и прижать к груди. Мой бравый, отутюженный и нарядный (в собственных глазах!) вид никого не удивлял и не трогал, местные жители в массе были одеты много лучше. В лесах около Хелма стали находить предательски убитых наших бойцов и командиров. Политработники не упустили случая объяснить, что это вылазки "отдельных" вражеских элементов. Малопонятно, особенно в районе, где ощущался смрад от дыма из труб крематориев немецкого лагеря уничтожения Майданек, что в трех километрах от Люблина. Среди полутора миллионов жертв нацистских палачей были и поляки, хотя в персонале лагеря, как показали судебные процессы, попадались также поляки.
Далеко не все, видимо, в Польше понимали, что фашисты готовили одну судьбу для всех славян - быть рабами, непокорных ждал крематорий. Жуков сразу после взятия Люблина съездил в Майданек. Я был в отлучке, и маршала отвез в лагерь вместе с Лидой Захаровой один из наших водителей - Витя Давыдов. Лида рассказывала мне, что Георгий Константинович был потрясен до глубины души немецкими зверствами. Сама она не могла без слез говорить об увиденном. Улучив время, я с ребятами отправился в Майданек.
Еще не успели предать земле трупы погибших, в громадном рве лежали трупы убитых выстрелами в затылок советских военнопленных, но заметно опустели недавно переполненные склады, куда немцы собирали одежду и обувь убитых. Мы по простоте душевной решили было, что толпы местных жителей сбегались в это страшное место, чтобы поклониться загубленным, среди убитых наверняка должны были быть и жители Люблина. Может быть, кое-кто пришел для этого, но у основной массы цели были иные. Нам навстречу - нагруженные как верблюды поляки. Люблинцы тащили корзинами, мешками из гигантского сарая обувь погибших. Говорили, что, когда наши вошли в лагерь, там было 850 тысяч пар обуви - от детских ботиночек до модных туфель и рабочих сапог. Поляки хватали поношенную обувь без разбора, теперь все принадлежало им.
На освобожденной земле налаживалась жизнь, а на Западе грохотал фронт. Красная Армия, оставившая за собой с начала наступления 600 километров, все пыталась еще продвинуться вперед. Без больших успехов: по преимуществу приходилось отбивать бешеные атаки немцев на наши завислинские плацдармы. К тому же разразилось восстание в Варшаве. Маршал несколько раз ездил в наши части, вышедшие на подступы к столице Польши. Встречался с Рокоссовским, побывал у Поплавского, который командовал польской армией, созданной в СССР. Не из постных бесед политработников, а по собственному опыту мы понимали, что восстание затеяно с недобрыми целями. Хотя в Люблине обосновалась новая власть - Польский комитет национального освобождения, вылазки аковцев - Армии Крайовой, подчинявшейся польскому "правительству" в Лондоне, не прекращались.
Было вдвойне, втройне обидно за происходившее - стояло чудесное лето, природа радовалась, а на польской земле шло мрачное сражение. Красная Армия один на один дралась с вермахтом при общей пассивности, а иногда и враждебности местных жителей. За них же отдавали жизнь наши бойцы и командиры! Г. К. Жуков в те прекрасные августовские дни почернел от забот. Мы понимали его, к привычным военным делам добавились хлопоты с вздорными и скандальными польскими деятелями. Во всяком случае, после встреч, хотя и редких, с ними маршал выглядел не лучшим образом. Ему приходилось держать себя в руках политика. Под барабанную дробь не только армейских, но и центральных наших газет о традициях советско-польской дружбы, пролетарском интернационализме, братстве и прочем в том же духе.
Приятной паузой, давшей хоть какую-то разрядку, была неожиданная поездка Жукова на Балканы. В двадцатых числах августа Георгий Константинович самолетом со всеми нами прилетел в Москву. Через несколько дней мы отправились на юг. На двух самолетах. На другом летел главком флота адмирал Кузнецов. Надутый как индюк, красавец мужчина. Георгий Константинович, видимо, недолюбливал адмирала и не пригласил его в свой самолет.
Личный самолет Жукова американский С-47, сменивший нашего трудягу Ли-2, пилотировал подполковник Женя Смирнов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78