не раз и не два Иохансен засыпал, неся ложку ко рту, и проливал суп на колени. У него было железное здоровье, тренированное тело и крепкие нервы. После двух недель мук во льдах он жаловался только на хрипоту. Нельзя же безнаказанно целыми днями кричать на собак, когда от мороза смерзаются губы.
— Все на свете проходит… — твердил Нансен.
А на душе было все беспокойнее и беспокойнее. Больше всего тревожили Нансена не торосы, не морозы, не трещины, не кровоточащие руки. Как-то в конце марта он определился по солнцу — и не поверил себе: получалось, что они находятся лишь на 85°30’; между тем им даже при самом черепашьем ходу полагалось бы пересечь 86-ю параллель. Ошибка в наблюдении? Или нечто гораздо худшее — ошибочный расчет на благоприятный дрейф льдов?
На семнадцатый день пути, когда погода немного смягчилась и было «всего» 30 градусов мороза, Иохансен провалился в полынью. Полынья быстро расширялась, и Нансен остался на одной стороне, в то время как промокший и мигом обледеневший Иохансен, стараясь согреться, прыгал как одержимый на другой.
Нансен сумел переправиться. Они разбили палатку. Лежа в спальном мешке возле стучащего зубами спутника, Нансен задавал себе вопрос: разумно ли идти дальше на север? Если бы у них было побольше собак! Хотя бы дне сменные упряжки. И подумать только: ведь «Фрам» мог зайти в свое время к устью реки Оленек, где были приготовлены запасные партии сибирских ездовых собак. Но тогда не хотелось терять времени, рисковать задержкой, тогда никто не думал о санном походе к полюсу, и вот теперь…
— Чего бы я не дал сейчас за псов, которые ждали нас в Оленеке! — сказал Нансен спутнику.
Но тот заметил, что на запоздалых сожалениях к полюсу не уедешь. Остается поточнее определить координаты и тогда еще раз все взвесить, все рассчитать.
В полдень 3 апреля Нансен снова определился — и что же: их путь все еще не пересек 86-ю параллель! Это могло означать только одно: пока они делают два шага к северу, лед под ними успевает продвинуться на шаг к югу. Повинуясь каким-то капризам течения, не предвиденным Нансеном, он сводит на нет все усилия.
4 апреля, проваливаясь в полыньи, припорошенные снегом, двое переползли, наконец, через невидимую черту 86-й параллели. После этого они еще три дня тащились по отвратительному льду.
Когда даже самые варварские удары палками не смогли поднять полумертвых собак, Нансен прошел вперед, выбирая торос повыше. Вскарабкавшись на него, он увидел к северу непроходимый ледяной хаос.
Никому из смертных не удавалось еще проникнуть так близко к полюсу. Внизу, за торосом, лежали, тяжело дыша, измученные псы. Иохансен ждал его решения. Если он скажет «вперед», Иохаисеп впряжется в нарты. Но что дальше?
Смерть!
И даже не на полюсе, а скорее где-то на дороге к нему. В лучшем случае — на обратном пути. Смерть без пользы для пауки.
Нансен тяжело сполз с тороса и, пока Иохансен ставил палатку, определил координаты лагеря — 86°13. Значит, до полюса остается 419 километров.
Нет, не дойти, не одолеть. Вот если бы две, нет, пусть даже одна лишняя собачья упряжка…
Нансен воткнул древко с маленьким норвежским флагом по одну сторону палатки, Иохансен — по другую: пусть этот лагерь будет последним. Потом они досыта наелись и заползли в спальный мешок, чтобы с утра повернуть на юго-запад — туда, где в нескольких сотнях километров от их стоянки мыс Флигели стынет над необитаемой Землей Франца-Иосифа…
Но где же земля?
Три записи в дневнике:
9 апреля. «Итак, вчера мы совершили первый переход, направляясь в обратный путь… С небольшими остановками продвигались без всяких помех».
11 апреля. «Чем дальше, тем лучше. Вчера попались сплошь ровные прекрасные ледяные поля с небольшим количеством торосов и немногочисленными полыньями, затянутыми тонким льдом».
17 апреля. «Жизнь с каждым днем кажется все чудеснее; тяжелый период холодов позади. Мы движемся к твердой земле и к лету».
Тот ровный, удобный для саней лед, которого так недоставало по пути к полюсу, теперь, когда они повернули почти под прямым углом, стлался легкой дорогой к дому. Они мечтали о том, что быстро дойдут до Земли Франца-Иосифа и оттуда переберутся на Шпицберген. А там, возможно, аастапут корабль и, чего доброго, осенью будут дома. Дома!
Правда, случилась неприятность — на одном из привалов Иохансен, потянувшись за часами, убедился, что они остановились. Нансен торопливо полез в карман и застонал:
— Мои тоже!
Оба проспали слишком долго, и завод кончился. Весьма печально — теперь нельзя будет точно определять долготу того места, где находишься. Но ошибка не должна быть большой, часы Нансена, видимо, остановились совсем недавно. И вообще не стоит огорчаться — все идет превосходно, лед гладкий, собаки бегут бодро.
Опять три записи в дневнике — ровно через месяц пути:
9 мая. «Собакам, по мере того как число их уменьшается, становится все тяжелее и тяжелее… После полудня набежали облака и ветер усилился, а к трем часам закурилась настоящая вьюга… Все более и более удивительным становится то, что, продвигаясь на юг, мы никак не можем обнаружить признаков земли».
10 мая. «Путь к земле оказался куда более трудным, нежели мы думали; нам пришлось бороться со множеством врагов — не только с неровностями льда и плохой санной дорогой, но и с ветром, с полыньями и с туманами; все они одинаково опасные враги, и их трудно побороть, когда они соединяются вместе».
13 мая. «Нельзя отрицать, что жизнь наша — это изнурительный труд. Число собак и их силы со дня на день убывают: животные устали, тяжко и утомительно погонять их вперед».
И снова главное было не в полыньях и вьюгах, но в убыли сил и не в нарастании усталости. Был враг посильнее всех этих одинаково опасных врагов, соединившихся вместе: неуверенность.
Примерно там, куда тащились они, на картах значилась открытая экспедицией Пайера Земля Петерманна. Но ее не было.
Что это значило? Либо они из-за неверных часов неправильно высчитывают долготу и на самом деле зашли вовсе не к Земле Петерманна, а черт знает куда, либо эта земля — совсем крохотная. Нансен не мог допустить возможности еще одного «либо»…
Он рассчитывал к концу мая, в разгар арктической распутицы, шагать но суше. Но их ноги все еще скользили по льду, вязли в снежной жиже. Казалось, что потрескался, разом придя в негодность, весь ледяной панцирь океана. Облачное небо всюду темнело отражением появившихся полыней.
Прошел май, начался июнь, а земли по-прежнему не было. Широкая полынья преградила путь, сзади раскрылась еще одна. Чтобы выбраться с ледяного острова, надо было починить каяки, изрезанные льдинами и изрядно помятые в дорожных передрягах.
Тяжелые капли первого дождя забарабанили по истрепанному шелку палатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Все на свете проходит… — твердил Нансен.
А на душе было все беспокойнее и беспокойнее. Больше всего тревожили Нансена не торосы, не морозы, не трещины, не кровоточащие руки. Как-то в конце марта он определился по солнцу — и не поверил себе: получалось, что они находятся лишь на 85°30’; между тем им даже при самом черепашьем ходу полагалось бы пересечь 86-ю параллель. Ошибка в наблюдении? Или нечто гораздо худшее — ошибочный расчет на благоприятный дрейф льдов?
На семнадцатый день пути, когда погода немного смягчилась и было «всего» 30 градусов мороза, Иохансен провалился в полынью. Полынья быстро расширялась, и Нансен остался на одной стороне, в то время как промокший и мигом обледеневший Иохансен, стараясь согреться, прыгал как одержимый на другой.
Нансен сумел переправиться. Они разбили палатку. Лежа в спальном мешке возле стучащего зубами спутника, Нансен задавал себе вопрос: разумно ли идти дальше на север? Если бы у них было побольше собак! Хотя бы дне сменные упряжки. И подумать только: ведь «Фрам» мог зайти в свое время к устью реки Оленек, где были приготовлены запасные партии сибирских ездовых собак. Но тогда не хотелось терять времени, рисковать задержкой, тогда никто не думал о санном походе к полюсу, и вот теперь…
— Чего бы я не дал сейчас за псов, которые ждали нас в Оленеке! — сказал Нансен спутнику.
Но тот заметил, что на запоздалых сожалениях к полюсу не уедешь. Остается поточнее определить координаты и тогда еще раз все взвесить, все рассчитать.
В полдень 3 апреля Нансен снова определился — и что же: их путь все еще не пересек 86-ю параллель! Это могло означать только одно: пока они делают два шага к северу, лед под ними успевает продвинуться на шаг к югу. Повинуясь каким-то капризам течения, не предвиденным Нансеном, он сводит на нет все усилия.
4 апреля, проваливаясь в полыньи, припорошенные снегом, двое переползли, наконец, через невидимую черту 86-й параллели. После этого они еще три дня тащились по отвратительному льду.
Когда даже самые варварские удары палками не смогли поднять полумертвых собак, Нансен прошел вперед, выбирая торос повыше. Вскарабкавшись на него, он увидел к северу непроходимый ледяной хаос.
Никому из смертных не удавалось еще проникнуть так близко к полюсу. Внизу, за торосом, лежали, тяжело дыша, измученные псы. Иохансен ждал его решения. Если он скажет «вперед», Иохаисеп впряжется в нарты. Но что дальше?
Смерть!
И даже не на полюсе, а скорее где-то на дороге к нему. В лучшем случае — на обратном пути. Смерть без пользы для пауки.
Нансен тяжело сполз с тороса и, пока Иохансен ставил палатку, определил координаты лагеря — 86°13. Значит, до полюса остается 419 километров.
Нет, не дойти, не одолеть. Вот если бы две, нет, пусть даже одна лишняя собачья упряжка…
Нансен воткнул древко с маленьким норвежским флагом по одну сторону палатки, Иохансен — по другую: пусть этот лагерь будет последним. Потом они досыта наелись и заползли в спальный мешок, чтобы с утра повернуть на юго-запад — туда, где в нескольких сотнях километров от их стоянки мыс Флигели стынет над необитаемой Землей Франца-Иосифа…
Но где же земля?
Три записи в дневнике:
9 апреля. «Итак, вчера мы совершили первый переход, направляясь в обратный путь… С небольшими остановками продвигались без всяких помех».
11 апреля. «Чем дальше, тем лучше. Вчера попались сплошь ровные прекрасные ледяные поля с небольшим количеством торосов и немногочисленными полыньями, затянутыми тонким льдом».
17 апреля. «Жизнь с каждым днем кажется все чудеснее; тяжелый период холодов позади. Мы движемся к твердой земле и к лету».
Тот ровный, удобный для саней лед, которого так недоставало по пути к полюсу, теперь, когда они повернули почти под прямым углом, стлался легкой дорогой к дому. Они мечтали о том, что быстро дойдут до Земли Франца-Иосифа и оттуда переберутся на Шпицберген. А там, возможно, аастапут корабль и, чего доброго, осенью будут дома. Дома!
Правда, случилась неприятность — на одном из привалов Иохансен, потянувшись за часами, убедился, что они остановились. Нансен торопливо полез в карман и застонал:
— Мои тоже!
Оба проспали слишком долго, и завод кончился. Весьма печально — теперь нельзя будет точно определять долготу того места, где находишься. Но ошибка не должна быть большой, часы Нансена, видимо, остановились совсем недавно. И вообще не стоит огорчаться — все идет превосходно, лед гладкий, собаки бегут бодро.
Опять три записи в дневнике — ровно через месяц пути:
9 мая. «Собакам, по мере того как число их уменьшается, становится все тяжелее и тяжелее… После полудня набежали облака и ветер усилился, а к трем часам закурилась настоящая вьюга… Все более и более удивительным становится то, что, продвигаясь на юг, мы никак не можем обнаружить признаков земли».
10 мая. «Путь к земле оказался куда более трудным, нежели мы думали; нам пришлось бороться со множеством врагов — не только с неровностями льда и плохой санной дорогой, но и с ветром, с полыньями и с туманами; все они одинаково опасные враги, и их трудно побороть, когда они соединяются вместе».
13 мая. «Нельзя отрицать, что жизнь наша — это изнурительный труд. Число собак и их силы со дня на день убывают: животные устали, тяжко и утомительно погонять их вперед».
И снова главное было не в полыньях и вьюгах, но в убыли сил и не в нарастании усталости. Был враг посильнее всех этих одинаково опасных врагов, соединившихся вместе: неуверенность.
Примерно там, куда тащились они, на картах значилась открытая экспедицией Пайера Земля Петерманна. Но ее не было.
Что это значило? Либо они из-за неверных часов неправильно высчитывают долготу и на самом деле зашли вовсе не к Земле Петерманна, а черт знает куда, либо эта земля — совсем крохотная. Нансен не мог допустить возможности еще одного «либо»…
Он рассчитывал к концу мая, в разгар арктической распутицы, шагать но суше. Но их ноги все еще скользили по льду, вязли в снежной жиже. Казалось, что потрескался, разом придя в негодность, весь ледяной панцирь океана. Облачное небо всюду темнело отражением появившихся полыней.
Прошел май, начался июнь, а земли по-прежнему не было. Широкая полынья преградила путь, сзади раскрылась еще одна. Чтобы выбраться с ледяного острова, надо было починить каяки, изрезанные льдинами и изрядно помятые в дорожных передрягах.
Тяжелые капли первого дождя забарабанили по истрепанному шелку палатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77