ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

Господи, как я люблю ее!» (60)
Джон : «Всех депортировали, а я остался в Гамбурге играть с другой группой. Хуже не придумаешь — в наши-то годы жить в чужой стране одному, без чьей-либо помощи (76). Все свои деньги мы уже истратили. У меня не осталось ни гроша, а торчать в Гамбурге без денег даже на еду — это не шутка, особенно накануне Рождества.
Путь домой был ужасен (67). Я до слез жалел сам себя, всю дорогу до Ливерпуля голодал (63). Усилитель мне пришлось тащить на спине, и я жутко боялся, что его обнаружат. За его провоз я не заплатил. Я был убежден, что никогда не доберусь до Англии (67).
К тому времени, как я добрался домой, я был так измотан, что связался с остальными лишь через несколько недель. В восемнадцать или девятнадцать лет месяц — это очень долгий срок, я не знал, чем все они занимаются. Я отдалился от остальных, чтобы подумать, стоит ли продолжать в таком же духе (80). Я размышлял: «Этим ли я хочу заниматься?» Я всегда считал себя поэтом или художником и потому гадал: «Это ли мне нужно — ночные клубы, сомнительные места, депортации, кретины в клубах?» Сейчас это назвали бы декадансом, но в те дни такое творилось только в Гамбурге, в клубах, где играли группы, и в стрип-клубах. Я много размышлял о том, стоит ли продолжать (76). Когда Джордж и Пол нашлись, они были злы на меня, потому что понимали, что, если бы не я, они могли бы по-прежнему работать. А я просто отдалился от них. Видите ли, отчасти я монах, а отчасти дрессированная блоха. Чтобы выжить, я должен знать, когда следует остановиться (80).
Так или иначе, спустя некоторое время я пришел к выводу, что нам надо было бы поработать в Ливерпуле, в мире бита. Бит процветал, было обидно терять даром опыт, который мы приобрели, вкалывая ночи напролет в Гамбурге» (63). .
Пол : «После Гамбурга наши дела складывались не слишком удачно. Все нуждались в отдыхе. Я ждал, что все будут созваниваться со мной, обсуждать, как быть дальше, но на западном фронте перемен не предвиделось. Никто из нас не звонил друг другу, я был не столько удручен, сколько озадачен этим и гадал, сколько все это продлится и кончится ли когда-нибудь.
Я стал работать на заводе электрических катушек «Масси и Коггинс». Отец велел мне найти работу. Я говорил: «У меня уже есть работа, я играю в группе». Но после нескольких недель безделья отец заявил: «Нет, ты должен найти настоящую работу». Он буквально вытолкал меня из дома: «Не найдешь работу — можешь не возвращаться». Поэтому я пришел в бюро найма и спросил: «Можно ли получить работу? Подыщите мне хоть какую-нибудь. Я готов взяться за первое попавшееся дело». Для начала мне предложили подметать двор «Масси и Коггинса». Я согласился.
Я пришел на завод, но кадровик сказал: «Принять тебя уборщиком мы не можем — ты способен на большее». И меня взяли в мастерскую, решив, что у меня есть перспективы роста. Конечно, мной остались недовольны — я не слишком хорошо наматывал катушки.
Однажды Джон и Джордж вызвали меня во двор, который я должен был подметать, и сказали, что мы выступаем в клубе «Кэверн». Я отказался: «Здесь мне дали постоянную работу, мне платят семь фунтов четырнадцать шиллингов в неделю. Меня учат. Это здорово, о большем я не мечтаю». Я не шутил. Но, несмотря на то что в ушах у меня по-прежнему звучали отцовские предостережения, я подумал: «К черту! Я не могу всю жизнь проторчать здесь». Я перелез через стену и больше ни разу не появлялся на заводе. И, как вскоре выяснилось, правильно сделал».
Джон : «Я постоянно твердил: „Поговори с отцом как следует, скажи, чтобы он отстал от тебя. Он тебя не ударит, побоится, что ты его убьешь, — ведь он уже старик“. Отец обращался с Полом, как с ребенком, — стриг ему волосы, даже в семнадцать и восемнадцать лет запрещал одеваться по собственному вкусу. И Пол всегда слушался отца. Когда тот велел Полу найти работу, Пол бросил группу и начал работать на грузовиках, повторяя: „Мне нужна постоянная работа“. Мы не верили своим ушам. По телефону я заявил ему: „Или ты возвращаешься сейчас, или никогда“. Ему пришлось делать выбор между мной и отцом, и в конце концов он выбрал меня» (72).
Джордж : «Нам устроили выступление. Аллан Уильямс свел нас с неким Бобом Вулером, конферансье из дансинга. Он послушал нас и заказал афишу: «Прямо из Гамбурга — „Битлз“. Может быть, мы выглядели как немцы, ведь мы отличались от всех своими кожаными куртками. Мы выглядели нестандартно и играли по-своему. Успех был огромным».
Пол : «Все мы оделись в черное, привезенное из Гамбурга. Ливерпульские девушки постоянно спрашивали нас: «Вы немцы?» Или говорили: «Я слышала, что вы из Гамбурга».
Джон : «Внезапно мы стали популярными. Хотя семьдесят процентов слушателей считали, что мы немцы, нас это не заботило. Даже в Ливерпуле мало кто знал, что мы здешние. Все думали, что мы из Гамбурга, и удивлялись: «А они здорово говорят по-английски!» Еще бы, ведь мы родились в Англии!
В тот вечер мы наконец выбрались из своей скорлупы и дали себе волю. Впервые нас принимали так бурно. Именно в тот момент мы поняли свою цену. До самого отъезда в Гамбург мы думали, что играем лишь, неплохо, но недостаточно здорово. Только вернувшись в Ливерпуль, мы поняли, как выросли, и увидели, во что превратились. Все остальные по-прежнему играли всякую дрянь из репертуара Клиффа Ричарда» (67).
Пол : «Гамбург совершенно измотал нас. Помню, когда я вернулся домой, отец решил, что я стою одной ногой в могиле. С виду я был похож на скелет. Я сам не замечал разницы, я пустился во все тяжкие!»
Пол : «Мы начали выступать в клубе „Кэверн“. Там было душно, сыро, темно, шумно и весело. Как обычно, поначалу слушателей собиралось мало, но потом люди узнали о нас. Мы умели развлечь их. Позднее это умение стало нашим козырем, когда мы играли вживую или делали записи, — мы были неистощимы на выдумки».
Джордж : «Обычно мы играли в часы ленча. Мы вставали, шли в „Кэверн“ и играли от полудня до двух часов. Атмосфера была расслабленной, мы пили чай с сандвичами, курили на сцене, пели пару песен, а потом рассказывали анекдоты. Это понравилось даже Брайану Эпстайну, хотя перед большой аудиторией он советовал нам вести себя иначе».
Джон : «Во времена клуба „Кэверн“ мы вели себя как нам вздумается, ломали комедию, валяли дурака, спрыгивали в зал — в общем, вытворяли что хотели» (64).
Пол : «Мы выходили на сцену с булочками с сыром и сигаретами, и нам казалось, что здесь мы действительно чего-то добьемся. Предохранители в усилителях часто перегорали; пока их чинили, мы пели песню из рекламы хлеба „Санблест“. Мы исполняли пародии. Я, например, передразнивал Джета Харриса из „The Shadows“. Известно, что однажды он свалился со сцены, и я тоже свалился, как он, — это был непревзойденный трюк».
Джон :
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221