и что должна в этой ситуации делать я?
Этот тон подействовал на Лелю как удар кнута и она, уже эпатируя подругу, теряя почву под ногами, не владея собой, громко заговорила: почему я должна все время сдерживаться? Почему я каждый день должна себя уговаривать, что я - грешница и гнусная баба? Почему я уже сейчас должна начать торжественный путь к старости? Почему? Почему я не имею права быть свободной? Я обязана радовать всех вас своей сверхприличностью, да? А себя радовать я не должна? Я буду с ним, и думайте обо мне, что хотите!
Леля кричала и прохожие оглядывались на них, а Кира холодно смотрела на подругу - бывшую подругу! - и удивлялась собственному долготерпению и своей бывшей прямо-таки рабской привязанности к этой женщине, которая даже ради приличия не сдержала свою пошлую похотливую суть... Она готова смести все человеческие ценности из-за пустопорожней ничтожной близости с мальчишкой!..
Только жалость к Леле и остатки давней любви остановили Киру,
- она хотела повернуться и уйти от этой обезумевшей самки. И попыталась, - в который раз! Но теперь - в последний! - внушить Леле хоть какие-то доступные ее пониманию истины.
- Послушай, Елена, - сказала Кира урезонивающе, - Ты права, никто никому ничего не должен. Ты можешь жить, как тебе хочется и нравится. Я сама считала, что тебе надо уйти от своего мужа, который тебя не уважает, и стать свободной. Но для чего? Для того, чтобы понять, какова твоя жизнь и что тебе нужно,- на холодную голову подумать об этом, на свободе. Теперь-то я понимаю, - тебе нужна свобода ради пошлой связи с мальчишкой, ради унизительного рабства у него. Через неделю спанья с ним, ты будешь подавать ему кофе в постель, не он - тебе! Ты! Через месяц - его любовнице, а через полтора - или раньше - он тебя выкинет, как ненужное тряпье. Ты хоть это понимаешь?
Леля плохо понимала, что говорит Кира и уловила только, что будет носить Мите кофе в постель и упрямо заявила: буду. Буду - кофе в постель.
Кира взяла ее руку, холодную, без перчатки, влажную от дождя, и без всякого пафоса, проникновенно сказала: Лелька, дурочка, но ведь он женат. На той самой Нэле, помнишь? У них ребенок, мальчик. Митенька. Они любят друг друга. А папа Нэли - Министр... Ты прости меня, но выглядишь ты полной дурой, скорее, - сошедшей с ума. Не в моих глазах, ты знаешь, я тебе все прощаю. В глазах того же Митьки. Набитой дурой, свихнувшейся на сексе стареющей бабой!
Леля опустила голову и, зная, что скажет чушь, прошептала: все равно. Мне все равно.
И странно, чем бессмысленнее и больше упорствовала Леля, тем спокойнее и доброжелательнее становилась Кира,- она уже понимала, что теперь Лелька упрямится от стыда и незнания, как развязать узелок, который сама же и завязала, вызвав Киру на мокрый бульвар.
Кира жалела ее и думала, какое великое счастье, что ей не приходилось биться головой о стены из-за ничтожества, мужчины,- существа другого пола и мира...
На что Леле - Митя? Она его знает? Он поразил ее умом и интеллектом? Добротой? Чем? Ничем. Леля, как обычная баба, бесится из-за смешных - на взгляд Киры - вещей: нюансов различности строения и неудовлетворенной физиологии. А какие слова при этом мизере употребляются: Свобода! Радость. Счастье! Все почти вселенское... Бедная, бедная Лелька, со своей бабьей сущностью.
Кира ласково обратилась к подруге: Лелька, милая, возьми себя в руки. Все пройдет, поверь. Да ты и сама это знаешь. Перетерпи. Как боль. Болезнь. Перетерпи, сжав зубы.
Лелю снова подбросило: не буду терпеть! Не хочу! Терпите вы! Ненавижу терпение! И буду видеть его каждый день! Он у нас на практике!
Тут вздрогнула Кира: так вот отчего такой любовный взрыв!.. Они видятся... Она подумала вдруг, что, наверное, надо скаать об этом Нэле...
Но это было лишь мгновение, - какое ей дело до митиного семейства и его благополучия! Ее пугала своей неудержимостью Леля. - Ах, вот оно что! Медленно и со значением произнесла Кира, - и ты собралась стать его любовницей?
Пока это слово не произносилось, прикрываясь фиговыми цветочками и листиками иных, более красивеньких и романтических слов, будучи произнесенным, нарушило в принципе-то благостную, - несмотря ни на что, - и как бы философскую атмосферу, ударило, как попавший в лужу камень, разбрызгав грязь и мокроту.
Леля пришла в себя и поняла, ЧТО она наговорила и наворотила. И попыталась что-то исправить,- ей и в самом деле было нестерпимо стыдно за себя.
- Кира, прости меня, ничего я делать не буду... Ты же понимаешь! Это так... Наваждение. Я же все понимаю, Боже мой! Неужели ты думаешь, что я... Какой-то сегодня дурной настрой, мне некому было выговориться, а теперь прошло... Бывает иногда... Бывает же... - она смотрела на Киру жалобными глазами и говорила все это совершенно искренне, как перед тем - абсолютно противоположное.
И Кира поняла.
Они шли по бульвару молча и спокойно, а Леля вспоминала кирины слова о том, что Митя любит свою жену и у них ребенок и папа
- Министр. И все больше съеживалась и заболевала от своей недостойной вспышки и от себя самой...
... Перетерпеть. Перемочься. И через некоторое время понять, что все ушло. И что? Чем она будет жить?.. Но об этом думать запрещено. Перемочь. Все.
Наутро Митя и Елена Николаевна встретились в столовой.
Митя шел с подносом, на котором стоял его обед, а Елена Николаевна с Верой вошли.
Митя увидел ее и дико, безудержно, покраснел, пролепетав кое-как: здравствуйте... Он не уловил, ответила ли она, а плюхнулся за ближайший столик. К нему подсели парень и девушка из профсоюза и стали петь дифирамбы.
Девушка сказала, что в следующий раз они пригласят кого-нибудь из великих - Окуджаву, например, или Евтушенко, и тогда митина карьера поэта обеспечена.
Митя слушал в полуха, - он следил, пройдет ли мимо Елена Николаевна?
И она прошла со своей рыжей спутницей и Митя вдруг спросил, - это было неловко и не к месту, тем более, что рядом с ним сидела смазливенькая девушка, явно им интересующаяся,- что это за дамы?
Девушка пожала плечами, а парень незаинтересовано сообщил, что они из английского отдела научной литературы, держатся особняком, впрочем, успеха не имеют, так как одна не самая юная, а другая, видимо, слишком высокого о себе мнения.
Митя сразу перестал симпатизировать этому парню.
Леля была необыкновенно хороша, - в темносинем бархатном костюме, с белым кружевным воротником и манжетами, похудевшая и чуть утратившая свою яркость.
Это ей шло, посчитал Митя.
Презрев удивленных своих собеседников, он проводил Лелю загоревшимися глазами, восхищаясь ею и чувствуя, как замершая было любовь вспыхивает с новой силой. Она - королева. Эта тонкая талия и широкие бедра! Поступь! Длинные, до плеч, пепельные волосы, собранные под бархатный обруч!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Этот тон подействовал на Лелю как удар кнута и она, уже эпатируя подругу, теряя почву под ногами, не владея собой, громко заговорила: почему я должна все время сдерживаться? Почему я каждый день должна себя уговаривать, что я - грешница и гнусная баба? Почему я уже сейчас должна начать торжественный путь к старости? Почему? Почему я не имею права быть свободной? Я обязана радовать всех вас своей сверхприличностью, да? А себя радовать я не должна? Я буду с ним, и думайте обо мне, что хотите!
Леля кричала и прохожие оглядывались на них, а Кира холодно смотрела на подругу - бывшую подругу! - и удивлялась собственному долготерпению и своей бывшей прямо-таки рабской привязанности к этой женщине, которая даже ради приличия не сдержала свою пошлую похотливую суть... Она готова смести все человеческие ценности из-за пустопорожней ничтожной близости с мальчишкой!..
Только жалость к Леле и остатки давней любви остановили Киру,
- она хотела повернуться и уйти от этой обезумевшей самки. И попыталась, - в который раз! Но теперь - в последний! - внушить Леле хоть какие-то доступные ее пониманию истины.
- Послушай, Елена, - сказала Кира урезонивающе, - Ты права, никто никому ничего не должен. Ты можешь жить, как тебе хочется и нравится. Я сама считала, что тебе надо уйти от своего мужа, который тебя не уважает, и стать свободной. Но для чего? Для того, чтобы понять, какова твоя жизнь и что тебе нужно,- на холодную голову подумать об этом, на свободе. Теперь-то я понимаю, - тебе нужна свобода ради пошлой связи с мальчишкой, ради унизительного рабства у него. Через неделю спанья с ним, ты будешь подавать ему кофе в постель, не он - тебе! Ты! Через месяц - его любовнице, а через полтора - или раньше - он тебя выкинет, как ненужное тряпье. Ты хоть это понимаешь?
Леля плохо понимала, что говорит Кира и уловила только, что будет носить Мите кофе в постель и упрямо заявила: буду. Буду - кофе в постель.
Кира взяла ее руку, холодную, без перчатки, влажную от дождя, и без всякого пафоса, проникновенно сказала: Лелька, дурочка, но ведь он женат. На той самой Нэле, помнишь? У них ребенок, мальчик. Митенька. Они любят друг друга. А папа Нэли - Министр... Ты прости меня, но выглядишь ты полной дурой, скорее, - сошедшей с ума. Не в моих глазах, ты знаешь, я тебе все прощаю. В глазах того же Митьки. Набитой дурой, свихнувшейся на сексе стареющей бабой!
Леля опустила голову и, зная, что скажет чушь, прошептала: все равно. Мне все равно.
И странно, чем бессмысленнее и больше упорствовала Леля, тем спокойнее и доброжелательнее становилась Кира,- она уже понимала, что теперь Лелька упрямится от стыда и незнания, как развязать узелок, который сама же и завязала, вызвав Киру на мокрый бульвар.
Кира жалела ее и думала, какое великое счастье, что ей не приходилось биться головой о стены из-за ничтожества, мужчины,- существа другого пола и мира...
На что Леле - Митя? Она его знает? Он поразил ее умом и интеллектом? Добротой? Чем? Ничем. Леля, как обычная баба, бесится из-за смешных - на взгляд Киры - вещей: нюансов различности строения и неудовлетворенной физиологии. А какие слова при этом мизере употребляются: Свобода! Радость. Счастье! Все почти вселенское... Бедная, бедная Лелька, со своей бабьей сущностью.
Кира ласково обратилась к подруге: Лелька, милая, возьми себя в руки. Все пройдет, поверь. Да ты и сама это знаешь. Перетерпи. Как боль. Болезнь. Перетерпи, сжав зубы.
Лелю снова подбросило: не буду терпеть! Не хочу! Терпите вы! Ненавижу терпение! И буду видеть его каждый день! Он у нас на практике!
Тут вздрогнула Кира: так вот отчего такой любовный взрыв!.. Они видятся... Она подумала вдруг, что, наверное, надо скаать об этом Нэле...
Но это было лишь мгновение, - какое ей дело до митиного семейства и его благополучия! Ее пугала своей неудержимостью Леля. - Ах, вот оно что! Медленно и со значением произнесла Кира, - и ты собралась стать его любовницей?
Пока это слово не произносилось, прикрываясь фиговыми цветочками и листиками иных, более красивеньких и романтических слов, будучи произнесенным, нарушило в принципе-то благостную, - несмотря ни на что, - и как бы философскую атмосферу, ударило, как попавший в лужу камень, разбрызгав грязь и мокроту.
Леля пришла в себя и поняла, ЧТО она наговорила и наворотила. И попыталась что-то исправить,- ей и в самом деле было нестерпимо стыдно за себя.
- Кира, прости меня, ничего я делать не буду... Ты же понимаешь! Это так... Наваждение. Я же все понимаю, Боже мой! Неужели ты думаешь, что я... Какой-то сегодня дурной настрой, мне некому было выговориться, а теперь прошло... Бывает иногда... Бывает же... - она смотрела на Киру жалобными глазами и говорила все это совершенно искренне, как перед тем - абсолютно противоположное.
И Кира поняла.
Они шли по бульвару молча и спокойно, а Леля вспоминала кирины слова о том, что Митя любит свою жену и у них ребенок и папа
- Министр. И все больше съеживалась и заболевала от своей недостойной вспышки и от себя самой...
... Перетерпеть. Перемочься. И через некоторое время понять, что все ушло. И что? Чем она будет жить?.. Но об этом думать запрещено. Перемочь. Все.
Наутро Митя и Елена Николаевна встретились в столовой.
Митя шел с подносом, на котором стоял его обед, а Елена Николаевна с Верой вошли.
Митя увидел ее и дико, безудержно, покраснел, пролепетав кое-как: здравствуйте... Он не уловил, ответила ли она, а плюхнулся за ближайший столик. К нему подсели парень и девушка из профсоюза и стали петь дифирамбы.
Девушка сказала, что в следующий раз они пригласят кого-нибудь из великих - Окуджаву, например, или Евтушенко, и тогда митина карьера поэта обеспечена.
Митя слушал в полуха, - он следил, пройдет ли мимо Елена Николаевна?
И она прошла со своей рыжей спутницей и Митя вдруг спросил, - это было неловко и не к месту, тем более, что рядом с ним сидела смазливенькая девушка, явно им интересующаяся,- что это за дамы?
Девушка пожала плечами, а парень незаинтересовано сообщил, что они из английского отдела научной литературы, держатся особняком, впрочем, успеха не имеют, так как одна не самая юная, а другая, видимо, слишком высокого о себе мнения.
Митя сразу перестал симпатизировать этому парню.
Леля была необыкновенно хороша, - в темносинем бархатном костюме, с белым кружевным воротником и манжетами, похудевшая и чуть утратившая свою яркость.
Это ей шло, посчитал Митя.
Презрев удивленных своих собеседников, он проводил Лелю загоревшимися глазами, восхищаясь ею и чувствуя, как замершая было любовь вспыхивает с новой силой. Она - королева. Эта тонкая талия и широкие бедра! Поступь! Длинные, до плеч, пепельные волосы, собранные под бархатный обруч!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153