– вскричал мосье Дюпре. – Это и в самом деле Робер.
Невозможно передать счастье, охватившее трех старых друзей, которых связывали воспоминания, нисколько не потускневшие за двадцать лет. К тому же все трое были уже навеселе, ибо и Робер, это сразу бросалось в глаза, уже где-то пропустил стаканчик-другой.
– Неужели это ты?! – воскликнул он, глядя на мосье Дюпре. – Глазам своим не верю. Как тесен мир!
Мосье Дюпре, от удивления и вовсе лишившийся дара речи, сидел молча, время от времени похлопывая Робера по спине. Выпив по последней, они перешли из кафе в соседний ресторан.
– Что вы делали все эти годы? – спросил Робер, когда все трое уселись за столик.
– Ничего особенного, – ответила мадам Дюпре.
– Никогда не поверю! – вскричал Робер, широко улыбаясь. – Неужели? Зато сегодня мы проведем незабываемый вечер. Мы будем пить вино, которое в студенческие годы было нам не по карману. Ты знаешь, Мари, какое вино я имею в виду?
– «Эрмитаж», – ответил за жену мосье Дюпре, успевший уже познакомиться с меню. – Восемьдесят франков бутылка! Ну и что?! Плевать на восемьдесят франков! От такого вина голова идет кругом. Но сначала шампанское! Чтобы у нас все было как на свадьбе. И даже лучше!
– Браво! – вскричал Робер. – Отлично сказано.
– Что будем есть? – спросил мосье Дюпре. – Изучайте меню, друзья мои, а не пяльтесь друг на друга, словно вы оба только что восстали из мертвых. Надо заказать что-нибудь остренькое. Мари, если ты будешь есть чеснок, то и я буду есть чеснок. Ха! Ха! Ха!
– Никакого чеснока, – заявил Робер.
– Никакого чеснока, – поддакнула мадам Дюпре.
– Что? – удивился ее муж. – Ты же всегда обожала чеснок.
– Вкусы меняются, – возразила мадам Дюпре.
– Верно, – согласился супруг. – Об этом я тебе и толковал, когда появился Робер. Хорошо бы магазины были еще открыты. Я хочу преподнести тебе подарок, Мари. Одну маленькую штучку, которую я. высмотрел в журнале. Господи, как порочен мир! Грехом буквально пропитан воздух! Как жаль, Мари, наших с тобой напрасно прожитых лет. А вот и шампанское. У меня есть тост: долой воздержание! Да здравствует веселье!
– Да здравствует веселье! – с энтузиазмом подхватили его друзья, чокаясь шампанским.
– К чему стыдиться! – громко расхохотавшись, вскричал мосье Дюпре. – Мы ведь женаты двадцать лет. Мари. А Робер все это время прожил на Мартинике. Скажи, они что же там, все как один черные?
– Все как один черные? – подхватила мадам Дюпре и, захихикав, щелкнула Робера по носу.
– Обнимитесь! – неожиданно для самого себя громовым голосом вскричал мосье Дюпре и, привстав, положил жене и Роберу руки на плечи. – Ну, смелей, поцелуй ее! В свое время она ведь питала к тебе слабость. Ты этого не мог знать, друг мой. А я знаю. Я все знаю. До сих пор помню, как в нашу первую брачную ночь я подумал: «Она явно кем-то увлечена». Двадцать лет! Мари, ты никогда не была так хороша, как сегодня! Сколько же получится, если триста шестьдесят пять помножить на двадцать? – И мосье Дюпре, потрясенный, вероятно, громадной цифрой, получившейся в результате умножения, горько расплакался.
Мосье Дюпре рыдал, а его жена и Робер, такие же пьяные, перегнувшись через стол и стукаясь лбами, хохотали до упаду.
Когда официант принес коньяк, мосье Дюпре немного успокоился и заявил: – Сегодня мы за все должны отыграться. Вы со мной согласны?
– Полностью, – ответил Робер, расцеловав друга в обе щеки.
– Взгляни на нее, – сказал мосье Дюпре. – Ведь ей всего сорок лет. Ах, если бы только магазины были еще открыты! Робер, дружище, позволь, я скажу кое-что тебе на ухо.
Робер подставил ухо, но мосье Дюпре говорить был не в силах и только громко расхохотался, вынудив Робера за неимением полотенца воспользоваться салфеткой.
– К черту твои магазины! – вскричал Робер. – Зачем нам магазины, когда есть кафе, бары, bistros, boites Ресторанчики, кабачки (фр. )., ночные клубы, кабаре и прочие заведения. На бульвары, друзья!
И, провозгласив этот клич, он вскочил из-за стола и бросился к двери. Чета Дюпре нетвердой походкой последовала за ним. На улице прохожие с улыбкой оглядывались на развеселую троицу. Дорогая серая шляпка мадам сползла ей на нос, она поправила ее пальцем, да так небрежно, что шляпка съехала на затылок. Друзья взялись за руки и запели песню про разбитую кастрюлю.
Они посетили несколько баров, и с каждым разом им становилось все веселее и веселее. Мосье Дюпре и Робер, изображая, как в студенческие годы, карликов, семенили на согнутых ногах, так что их плащи подметали тротуар, а мадам разобрал такой смех, что она была вынуждена на какое-то время свернуть в укромную аллею, разделявшую Рю-Гийом и Авеню-де-Гаскон.
– Мне кажется, – икая, проговорил мосье Дюпре, когда его супруга к ним присоединилась, – мне кажется, нам пора домой.
Роберу эта мысль явно не понравилась-так, во всяком случае, надо было понимать изданный им неприличный звук.
– Mes amis, – сказал он, обнимая друзей за плечи и скорчив смешную и трогательную мину, – mes amis, mes amis, pourquoi pas le bordel? Друзья мои… друзья мои, друзья мои, почему бы нам не пойти в бордель? (фр. ) – Тут он зашелся глупым смехом, который тут же подхватили супруги Дюпре.
– На дворе ведь как-никак двадцатый век, – захихикал мосье Дюпре. – И потом, должны же мы уважить нашего друга Робера!
– Это было бы в порядке вещей, – согласилась мадам Дюпре. – Будет что вспомнить.
И они, шатаясь, отправились в заведение под вывеской «Trois Jolies Japonaises» "Три красавицы японки"(фр. ), персонал которого наверняка носил бы кимоно, если бы внутри не было так душно. Духота и погубила мосье Дюпре. Не успели они сесть за столик на первом этаже, как он, испытав непреодолимое желание остудить разгоряченное лицо, лег головой на стеклянную крышку стола и мгновенно уснул.
Спустя некоторое время чьи-то заботливые руки подняли мосье Дюпре со стула, довели до двери и, возможно, даже слегка подтолкнули, отчего он нетвердой походкой двинулся по улице, перебирая ногами на манер заводной игрушки. Одним словом, домой он кое-как все же добрался.
На следующее утро наш герой пробудился от сна на узком диванчике в столовой, и в ноздри ему сразу же ударил целительный запах мебельного лака. Болел живот, мутило, кружилась голова. Вчерашняя пирушка почти полностью выветрилась из памяти.
«Слава Богу, ей не суждено узнать, в каком я вчера виде вернулся, – подумал мосье Дюпре, бросив виноватый взгляд на закрытую дверь спальни. – Представляю, как бы она расстроилась! Что-что?! Не может быть! Вчера вечером она была со мной?! Какой, однако ж, отравой поят в наши дни. И все же… Нет, это исключается!» «Надо вызвать доктора, – вспомнил он. – И гробовщика. А также нотариуса, тетушек, кузенов, друзей-будь они все прокляты! Ах, моя бедная голова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Невозможно передать счастье, охватившее трех старых друзей, которых связывали воспоминания, нисколько не потускневшие за двадцать лет. К тому же все трое были уже навеселе, ибо и Робер, это сразу бросалось в глаза, уже где-то пропустил стаканчик-другой.
– Неужели это ты?! – воскликнул он, глядя на мосье Дюпре. – Глазам своим не верю. Как тесен мир!
Мосье Дюпре, от удивления и вовсе лишившийся дара речи, сидел молча, время от времени похлопывая Робера по спине. Выпив по последней, они перешли из кафе в соседний ресторан.
– Что вы делали все эти годы? – спросил Робер, когда все трое уселись за столик.
– Ничего особенного, – ответила мадам Дюпре.
– Никогда не поверю! – вскричал Робер, широко улыбаясь. – Неужели? Зато сегодня мы проведем незабываемый вечер. Мы будем пить вино, которое в студенческие годы было нам не по карману. Ты знаешь, Мари, какое вино я имею в виду?
– «Эрмитаж», – ответил за жену мосье Дюпре, успевший уже познакомиться с меню. – Восемьдесят франков бутылка! Ну и что?! Плевать на восемьдесят франков! От такого вина голова идет кругом. Но сначала шампанское! Чтобы у нас все было как на свадьбе. И даже лучше!
– Браво! – вскричал Робер. – Отлично сказано.
– Что будем есть? – спросил мосье Дюпре. – Изучайте меню, друзья мои, а не пяльтесь друг на друга, словно вы оба только что восстали из мертвых. Надо заказать что-нибудь остренькое. Мари, если ты будешь есть чеснок, то и я буду есть чеснок. Ха! Ха! Ха!
– Никакого чеснока, – заявил Робер.
– Никакого чеснока, – поддакнула мадам Дюпре.
– Что? – удивился ее муж. – Ты же всегда обожала чеснок.
– Вкусы меняются, – возразила мадам Дюпре.
– Верно, – согласился супруг. – Об этом я тебе и толковал, когда появился Робер. Хорошо бы магазины были еще открыты. Я хочу преподнести тебе подарок, Мари. Одну маленькую штучку, которую я. высмотрел в журнале. Господи, как порочен мир! Грехом буквально пропитан воздух! Как жаль, Мари, наших с тобой напрасно прожитых лет. А вот и шампанское. У меня есть тост: долой воздержание! Да здравствует веселье!
– Да здравствует веселье! – с энтузиазмом подхватили его друзья, чокаясь шампанским.
– К чему стыдиться! – громко расхохотавшись, вскричал мосье Дюпре. – Мы ведь женаты двадцать лет. Мари. А Робер все это время прожил на Мартинике. Скажи, они что же там, все как один черные?
– Все как один черные? – подхватила мадам Дюпре и, захихикав, щелкнула Робера по носу.
– Обнимитесь! – неожиданно для самого себя громовым голосом вскричал мосье Дюпре и, привстав, положил жене и Роберу руки на плечи. – Ну, смелей, поцелуй ее! В свое время она ведь питала к тебе слабость. Ты этого не мог знать, друг мой. А я знаю. Я все знаю. До сих пор помню, как в нашу первую брачную ночь я подумал: «Она явно кем-то увлечена». Двадцать лет! Мари, ты никогда не была так хороша, как сегодня! Сколько же получится, если триста шестьдесят пять помножить на двадцать? – И мосье Дюпре, потрясенный, вероятно, громадной цифрой, получившейся в результате умножения, горько расплакался.
Мосье Дюпре рыдал, а его жена и Робер, такие же пьяные, перегнувшись через стол и стукаясь лбами, хохотали до упаду.
Когда официант принес коньяк, мосье Дюпре немного успокоился и заявил: – Сегодня мы за все должны отыграться. Вы со мной согласны?
– Полностью, – ответил Робер, расцеловав друга в обе щеки.
– Взгляни на нее, – сказал мосье Дюпре. – Ведь ей всего сорок лет. Ах, если бы только магазины были еще открыты! Робер, дружище, позволь, я скажу кое-что тебе на ухо.
Робер подставил ухо, но мосье Дюпре говорить был не в силах и только громко расхохотался, вынудив Робера за неимением полотенца воспользоваться салфеткой.
– К черту твои магазины! – вскричал Робер. – Зачем нам магазины, когда есть кафе, бары, bistros, boites Ресторанчики, кабачки (фр. )., ночные клубы, кабаре и прочие заведения. На бульвары, друзья!
И, провозгласив этот клич, он вскочил из-за стола и бросился к двери. Чета Дюпре нетвердой походкой последовала за ним. На улице прохожие с улыбкой оглядывались на развеселую троицу. Дорогая серая шляпка мадам сползла ей на нос, она поправила ее пальцем, да так небрежно, что шляпка съехала на затылок. Друзья взялись за руки и запели песню про разбитую кастрюлю.
Они посетили несколько баров, и с каждым разом им становилось все веселее и веселее. Мосье Дюпре и Робер, изображая, как в студенческие годы, карликов, семенили на согнутых ногах, так что их плащи подметали тротуар, а мадам разобрал такой смех, что она была вынуждена на какое-то время свернуть в укромную аллею, разделявшую Рю-Гийом и Авеню-де-Гаскон.
– Мне кажется, – икая, проговорил мосье Дюпре, когда его супруга к ним присоединилась, – мне кажется, нам пора домой.
Роберу эта мысль явно не понравилась-так, во всяком случае, надо было понимать изданный им неприличный звук.
– Mes amis, – сказал он, обнимая друзей за плечи и скорчив смешную и трогательную мину, – mes amis, mes amis, pourquoi pas le bordel? Друзья мои… друзья мои, друзья мои, почему бы нам не пойти в бордель? (фр. ) – Тут он зашелся глупым смехом, который тут же подхватили супруги Дюпре.
– На дворе ведь как-никак двадцатый век, – захихикал мосье Дюпре. – И потом, должны же мы уважить нашего друга Робера!
– Это было бы в порядке вещей, – согласилась мадам Дюпре. – Будет что вспомнить.
И они, шатаясь, отправились в заведение под вывеской «Trois Jolies Japonaises» "Три красавицы японки"(фр. ), персонал которого наверняка носил бы кимоно, если бы внутри не было так душно. Духота и погубила мосье Дюпре. Не успели они сесть за столик на первом этаже, как он, испытав непреодолимое желание остудить разгоряченное лицо, лег головой на стеклянную крышку стола и мгновенно уснул.
Спустя некоторое время чьи-то заботливые руки подняли мосье Дюпре со стула, довели до двери и, возможно, даже слегка подтолкнули, отчего он нетвердой походкой двинулся по улице, перебирая ногами на манер заводной игрушки. Одним словом, домой он кое-как все же добрался.
На следующее утро наш герой пробудился от сна на узком диванчике в столовой, и в ноздри ему сразу же ударил целительный запах мебельного лака. Болел живот, мутило, кружилась голова. Вчерашняя пирушка почти полностью выветрилась из памяти.
«Слава Богу, ей не суждено узнать, в каком я вчера виде вернулся, – подумал мосье Дюпре, бросив виноватый взгляд на закрытую дверь спальни. – Представляю, как бы она расстроилась! Что-что?! Не может быть! Вчера вечером она была со мной?! Какой, однако ж, отравой поят в наши дни. И все же… Нет, это исключается!» «Надо вызвать доктора, – вспомнил он. – И гробовщика. А также нотариуса, тетушек, кузенов, друзей-будь они все прокляты! Ах, моя бедная голова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123