"
***
В провинциальном театре ставили "Горе от ума". Долго репетировали, наконец – премьера! Народу битком, все городское руководство в зале, вся пресса. А надо сказать, что обычно театр посещался слабенько, и для привлечения зрителей дирекция повесила объявление, что перед началом спектакля и в антракте зрители могут сфотографироваться с любимыми артистами. Так вот, минут за пятнадцать до начала премьеры бежит к исполнителю роли Чацкого молодой актерик, стоящий в спектакле в толпе гостей в доме Фамусова, и просит: "Володь, будь другом, дай мне костюм Чацкого из второго акта – с мамой сфотографироваться!" Тот, весь в предпремьерном волнении, отмахнулся: мол, возьми.
Прозвенел третий звонок, начался спектакль, подошел момент выхода героя. Слуга произнес: "К вам Александр Андреич Чацкий!..", и тут мимо стоящего "на выходе" главного героя вихрем пронесся молодой в костюме из второго акта. Он, как положено, упал перед Софьей на колено, произнес: "Чуть свет – уж на ногах, и я у ваших ног!" Обалдевшая Софья ответила, и спектакль покатился дальше. За кулисами творилась дикая паника, прибежали главный режиссер и директор, убеждали Чацкого не поднимать скандала в присутствии всего города. Самозванец доиграл до антракта, худо ли, хорошо – об этом история умалчивает, и скрылся, как провалился куда. После антракта главный режиссер объяснил публике что-то невразумительное насчет болезни и замены, и все стало на свои места. Нарушитель спокойствия больше в театре не появился. Костюм из второго акта в театр принесла его мама, сообщившая, что роль Чацкого была голубой мечтой ее мальчика с самого детства, поэтому она нисколько его не осуждает. А мальчик теперь уехал работать в другой театр, в какой – она не скажет даже под пыткой…
***
Режиссер Костя Баранов рассказал мне историю, которая случилась в одном из российских академических театров, очень гордящихся своей традиционностью и приверженностью всему русскому. "Тридцать пять лет проработал, – жаловался Косте старый актер этого театра, – тридцать пять пар лаптей на сцене сносил, а фрака не нашивал!" Как-то главный режиссер этого театра, чтобы подчеркнуть серьезность и академичность своего предприятия, поставил в репертуар на 1 января, в 12 часов дня (!) трагедию "Царь Борис". Не сказочку какую, а именно эту махину! И вот в новогоднее утро – полный зал родителей с детьми. На сцене тоже полно народу: вся труппа, еле стоящая "с крутого бодуна" в тяжеленных кафтанах, на возвышении царь Борис, просит у бояр денег. Канонический текст такой: "…Я не отдам – дети мои отдадут, дети не отдадут – внуки отдадут!" Царь, еле ворочая языком, произносит: "Я не отдам – внуки отдадут, внуки не отдадут…" И замолкает, понимая, что брякнул что-то не то, и надо выкарабкиваться. После паузы кто-то из толпы внятно произносит: "Местком отдаст!" Под хохот зала и труппы царь Борис стаскивает с головы шапку Мономаха и со стоном: "Больше не могу!" – падает на руки бояр.
***
В уфимской драме идет спектакль "Ночная повесть": группа подонков в лесном домике терроризирует хороших людей. В финале приходит помощь, но бандит по кличке Косой убивает юношу Марека. В этот день у актера, играющего Косого, случилась ужасная беда с желудком. Он терпел изо всех сил весь второй акт, но за минуту до финала не выдержал: вместо того, чтобы убить Марека, бросил нож и кинулся со сцены вон. Возникла огромная пауза: нож валяется на полу, все смотрят друг на друга… Вдруг актер Шкарупа, игравший роль «хорошего» Фотографа, решил "взять огонь на себя". Подхватив с полу нож, он решительно двинулся на Марека, но остановился, сообразив, что Фотограф не может убить его ни при каком раскладе. Еще несколько секунд повращав глазами, Шкарупа издаем дикий крик "А-а-а!" – и, широко размахнувшись, тыкает нож себе в сердце. Занавес.
***
История показывает, что интерес к театру в обществе развивается волнообразно. То народ валом валит, очереди за билетами и запись по ночам, а то вдруг месяцами никого. А жить-то надо каждый день, и театральное руководство пускалось, бывало, во все тяжкие, лишь бы заманить людей в театр. Директор одного городского театра в Грузии организовал в фойе хинкальную. Приходя в театр, зрители делали заказ, а уж потом, во время спектакля, хинкальщик в белом колпаке заходил в зал и, приглушив, конечно, голос, сообщал: "Щистой-сэдмой ряд – хынкали готов!"
***
Профессор экономики и социологии театра Геннадий Дадамян воспитал и выучил большинство директоров театров России. Один из них из далекого города позвонил учителю и очень попросил проследить за дочерью, поступающей в ГИТИС учиться на театроведа. Дадамян настроил комиссию на благожелательный лад, но девица оказалась – совсем никуда… Чтобы дать ей хоть какой-нибудь шанс, кто-то из комиссии задает ей самый простой вопрос: "Вы знаете, что К.С. Станиславский поставил во МХАТе пьесу A.M. Горького "На дне"? Ответьте: кто в этом спектакле играл роль Сатина?" У Дадамяна не выдержали нервы. Обойдя абитуриентку сзади и делая вид, что прикуривает, он пробормотал ей прямо в ухо: "Сам! Сам и играл!"
Лицо девицы осветила счастливая улыбка, и она радостно ответила: "Сам играл! Алексей Максимович Горький!!"
***
В ресторане Дома актера однажды заполночь возникла страшная драка: против десятка перебравших завсегдатаев стоял… один человек. Но человек этот был чемпион мира, великий боксер 60-х Валерий Попенченко. Посему нападавшие разлетались от него веером. И вдруг от дальнего столика поднялся артист Театра на Таганке Рамзес Джабраилов – худенький, маленький, совершенно беззащитный. Рамзес не собирался участвовать в драке: ему просто хотелось хоть как-нибудь прекратить эти крики, отравлявшие ему законные триста грамм после спектакля. Он с трудом поднял стоявшую в углу здоровенную напольную вазу и разбил ее о голову Попенченко. Тот рухнул, как подкошенный, и подоспевшая как раз милиция заботливо вынесла мастера с ристалища.
На следующий день в ресторане царила непривычно напряженная атмосфера: все ждали развязки. И действительно: около полуночи в зал вошел Попенченко с забинтованной головой. Огляделся, нашел, кого искал, и направился к дальнему столику. Рамзес встал ему навстречу во весь свой почти детский рост, уставился огромными, черными, печальными глазами в переносицу чемпиона и в полной тишине отчетливо произнес: "А в следующий раз… вообще убью на хер!"
Попенченко от неожиданности расхохотался, обнял Рамзика своими знаменитыми колотушками, плюхнулся на соседний стул… и дружил с ним до конца своей короткой жизни.
***
Вот вам типичная сценка из актерской курилки.
Один актер – другому о пришедшем в театр новом режиссере: "Старик, да какой он режиссер – полное говно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
***
В провинциальном театре ставили "Горе от ума". Долго репетировали, наконец – премьера! Народу битком, все городское руководство в зале, вся пресса. А надо сказать, что обычно театр посещался слабенько, и для привлечения зрителей дирекция повесила объявление, что перед началом спектакля и в антракте зрители могут сфотографироваться с любимыми артистами. Так вот, минут за пятнадцать до начала премьеры бежит к исполнителю роли Чацкого молодой актерик, стоящий в спектакле в толпе гостей в доме Фамусова, и просит: "Володь, будь другом, дай мне костюм Чацкого из второго акта – с мамой сфотографироваться!" Тот, весь в предпремьерном волнении, отмахнулся: мол, возьми.
Прозвенел третий звонок, начался спектакль, подошел момент выхода героя. Слуга произнес: "К вам Александр Андреич Чацкий!..", и тут мимо стоящего "на выходе" главного героя вихрем пронесся молодой в костюме из второго акта. Он, как положено, упал перед Софьей на колено, произнес: "Чуть свет – уж на ногах, и я у ваших ног!" Обалдевшая Софья ответила, и спектакль покатился дальше. За кулисами творилась дикая паника, прибежали главный режиссер и директор, убеждали Чацкого не поднимать скандала в присутствии всего города. Самозванец доиграл до антракта, худо ли, хорошо – об этом история умалчивает, и скрылся, как провалился куда. После антракта главный режиссер объяснил публике что-то невразумительное насчет болезни и замены, и все стало на свои места. Нарушитель спокойствия больше в театре не появился. Костюм из второго акта в театр принесла его мама, сообщившая, что роль Чацкого была голубой мечтой ее мальчика с самого детства, поэтому она нисколько его не осуждает. А мальчик теперь уехал работать в другой театр, в какой – она не скажет даже под пыткой…
***
Режиссер Костя Баранов рассказал мне историю, которая случилась в одном из российских академических театров, очень гордящихся своей традиционностью и приверженностью всему русскому. "Тридцать пять лет проработал, – жаловался Косте старый актер этого театра, – тридцать пять пар лаптей на сцене сносил, а фрака не нашивал!" Как-то главный режиссер этого театра, чтобы подчеркнуть серьезность и академичность своего предприятия, поставил в репертуар на 1 января, в 12 часов дня (!) трагедию "Царь Борис". Не сказочку какую, а именно эту махину! И вот в новогоднее утро – полный зал родителей с детьми. На сцене тоже полно народу: вся труппа, еле стоящая "с крутого бодуна" в тяжеленных кафтанах, на возвышении царь Борис, просит у бояр денег. Канонический текст такой: "…Я не отдам – дети мои отдадут, дети не отдадут – внуки отдадут!" Царь, еле ворочая языком, произносит: "Я не отдам – внуки отдадут, внуки не отдадут…" И замолкает, понимая, что брякнул что-то не то, и надо выкарабкиваться. После паузы кто-то из толпы внятно произносит: "Местком отдаст!" Под хохот зала и труппы царь Борис стаскивает с головы шапку Мономаха и со стоном: "Больше не могу!" – падает на руки бояр.
***
В уфимской драме идет спектакль "Ночная повесть": группа подонков в лесном домике терроризирует хороших людей. В финале приходит помощь, но бандит по кличке Косой убивает юношу Марека. В этот день у актера, играющего Косого, случилась ужасная беда с желудком. Он терпел изо всех сил весь второй акт, но за минуту до финала не выдержал: вместо того, чтобы убить Марека, бросил нож и кинулся со сцены вон. Возникла огромная пауза: нож валяется на полу, все смотрят друг на друга… Вдруг актер Шкарупа, игравший роль «хорошего» Фотографа, решил "взять огонь на себя". Подхватив с полу нож, он решительно двинулся на Марека, но остановился, сообразив, что Фотограф не может убить его ни при каком раскладе. Еще несколько секунд повращав глазами, Шкарупа издаем дикий крик "А-а-а!" – и, широко размахнувшись, тыкает нож себе в сердце. Занавес.
***
История показывает, что интерес к театру в обществе развивается волнообразно. То народ валом валит, очереди за билетами и запись по ночам, а то вдруг месяцами никого. А жить-то надо каждый день, и театральное руководство пускалось, бывало, во все тяжкие, лишь бы заманить людей в театр. Директор одного городского театра в Грузии организовал в фойе хинкальную. Приходя в театр, зрители делали заказ, а уж потом, во время спектакля, хинкальщик в белом колпаке заходил в зал и, приглушив, конечно, голос, сообщал: "Щистой-сэдмой ряд – хынкали готов!"
***
Профессор экономики и социологии театра Геннадий Дадамян воспитал и выучил большинство директоров театров России. Один из них из далекого города позвонил учителю и очень попросил проследить за дочерью, поступающей в ГИТИС учиться на театроведа. Дадамян настроил комиссию на благожелательный лад, но девица оказалась – совсем никуда… Чтобы дать ей хоть какой-нибудь шанс, кто-то из комиссии задает ей самый простой вопрос: "Вы знаете, что К.С. Станиславский поставил во МХАТе пьесу A.M. Горького "На дне"? Ответьте: кто в этом спектакле играл роль Сатина?" У Дадамяна не выдержали нервы. Обойдя абитуриентку сзади и делая вид, что прикуривает, он пробормотал ей прямо в ухо: "Сам! Сам и играл!"
Лицо девицы осветила счастливая улыбка, и она радостно ответила: "Сам играл! Алексей Максимович Горький!!"
***
В ресторане Дома актера однажды заполночь возникла страшная драка: против десятка перебравших завсегдатаев стоял… один человек. Но человек этот был чемпион мира, великий боксер 60-х Валерий Попенченко. Посему нападавшие разлетались от него веером. И вдруг от дальнего столика поднялся артист Театра на Таганке Рамзес Джабраилов – худенький, маленький, совершенно беззащитный. Рамзес не собирался участвовать в драке: ему просто хотелось хоть как-нибудь прекратить эти крики, отравлявшие ему законные триста грамм после спектакля. Он с трудом поднял стоявшую в углу здоровенную напольную вазу и разбил ее о голову Попенченко. Тот рухнул, как подкошенный, и подоспевшая как раз милиция заботливо вынесла мастера с ристалища.
На следующий день в ресторане царила непривычно напряженная атмосфера: все ждали развязки. И действительно: около полуночи в зал вошел Попенченко с забинтованной головой. Огляделся, нашел, кого искал, и направился к дальнему столику. Рамзес встал ему навстречу во весь свой почти детский рост, уставился огромными, черными, печальными глазами в переносицу чемпиона и в полной тишине отчетливо произнес: "А в следующий раз… вообще убью на хер!"
Попенченко от неожиданности расхохотался, обнял Рамзика своими знаменитыми колотушками, плюхнулся на соседний стул… и дружил с ним до конца своей короткой жизни.
***
Вот вам типичная сценка из актерской курилки.
Один актер – другому о пришедшем в театр новом режиссере: "Старик, да какой он режиссер – полное говно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33