Рука его не слушалась, пистолет мотался из стороны в сторону. Полетели еще пули, одна в землю и еще две в воздух. Мэри снова выстрелила в него, на этот раз в горло. Она увидела звериный страх в его глазах и услышала, как он заскулил. Рана забулькала воздухом и кровью. Он отшатнулся, отчаянно пытаясь навести на нее пистолет, но его пальцы дернулись и револьвер выпал. Легавый упал на колени, а Мэри Террор, стоя над ним, ткнула ему в лоб дулом. Она нажала на спусковой крючок, и легавый дернулся, как от шоковой дубинки. Револьвер щелкнул: кончились патроны.
Разодранную морду легавого перекосила кровавая гримаса, половина его нижней челюсти повисла на жестких красных полосках мускулов. Она стала уже подбирать его «кольт», но ее остановила боль. Мэри была слишком слаба, даже чтобы двинуть ему в нос. Она собрала кровавую слюну во рту и плюнула ему в рожу.
– Мэри? По-моему, я нашел… – Эдвард остановился. – Иисусе! – сказал он, глядя на уничтоженное лицо мужчины. Он поднял его револьвер и начал уже нажимать на спусковой крючок.
– Нет, – сказала ему Мэри. – Нет. Оставим его страдать. Эдвард помедлил, затем опустил револьвер.
– Страдай, – прошептала Мэри, наклонилась вперед и поцеловала потеющий лоб легавого. У него были редкие каштановые волосы, он уже начал лысеть. Легавый хрипло булькал зияющим горлом.
– Все, линяем! – настойчиво проговорил Эдвард. Мэри отвернулась от свиньи и вместе с Эдвардом заковыляла в дым, прижимая руку к животу, словно не давая вывалиться внутренностям.
– Страдай, – сказала Мэри Террор, сидя в оливково-зеленом фургоне рядом с Барабанщиком. Она открыла окно и вдохнула воздух. Вонь дыма и горящих зданий полностью исчезла, но она ее помнила. Они с Эдвардом тогда проползли в густом дыму мимо большой машины легавых, меньше чем в десяти фугах от двух свиней с помповыми ружьями, которые рассуждали насчет выбить дух из этих хиппи. В четырех кварталах от них, на краю заросшего парка, стоял заброшенный сарай и в его стене была отошедшая доска. Мэри и Эдвард прятались там двадцать шесть часов и спали все время, когда не надо было отгонять крыс, чуявших запах крови Мэри. Потом Эдвард вышел, нашел таксофон и позвонил кое-каким друзьям в Манхэттене, у которых был магазин пропагандистской литературы. Через два часа после этого Мэри проснулась в какой-то квартире и услышала спорящий с кем-то раздраженный голос, говоривший, что она все пачкает кровью и что ей нельзя здесь оставаться.
Вошел кто-то с медицинской сумкой, с антисептиками, со шприцами и сверкающими инструментами.
– Ну и мясорубка, – услышала она, как он говорит, удаляя пинцетом шрапнель и щепки.
– Мой ребенок, – прошептала Мэри. – Я вот-вот должна родить.
– Ага, верно. Эдди, дай ей еще глоток рома. Она выпила жидкий огонь.
– Где Джек? Скажите Джеку, что я вот-вот рожу его ребенка.
Голос Эдварда:
– Мэри? Мэри, слушай меня. Один мой друг тебя сейчас повезет. Отвезет тебя в дом, где ты сможешь отдохнуть Ты слышишь?
– Да. Я вот-вот рожу. Ох, больно. Больно.
– У тебя недолго будет болеть. Слушай, Мэри. Ты пробудешь в этом доме, пока не оправишься, но тебе нельзя там долго оставаться. Где-то неделю, не больше. О'кей?
– Подпольная железная дорога, – ответила она с закрытыми глазами. – Просекла.
– Сейчас я должен идти. Ты меня слышишь?
– Слышу.
– Я должен линять. Мой друг позаботится о тебе. Я ему заплатил. Мне пора смываться. О'кей?
– О'кей, – ответила она и затем уплыла в сон. Так она в последний раз видела Эдварда Фордайса.
Возле Балтимора есть туалет бензозаправочной станции, где Мэри родила мертвую девочку из живота, прихваченного тремястами шестьюдесятью двумя неровными швами. В Боуэнсе, штат Мэриленд, есть дом возле самого берега Кипарисового Болота у Боевого Ручья, где Мэри прожила неделю на чечевичном супе с мужчиной и женщиной, которые не говорили ни одного слова. По ночам вскрики мелких зверьков, тут же поглощаемые болотом, звучали для нее детским плачем.
Хозяева дали ей прочесть репортаж о перестрелке в «Нью-Йорк тайме». Это было трудно читать. Эдвард, Лорд Джек и Беделия Морз сумели уйти. Джеймс Ксавье Тумбе был взят живым, но тяжело раненным. Он никогда не расскажет о Плачущей леди, Мэри это знала. У Джеймса Ксавье Тумбса была нора внутри самого себя, он умел уходить в нее, закрывать крышку и декламировать хайку в своем внутреннем святилище.
Самая худшая ночь была, когда ей снилось, как она приносит мальчика Лорду Джеку. Это было кошмарно, потому что, когда сон кончился, она снова осталась одна.
– Я родилась вот здесь. Видишь? – Мэри приподняла корзинку с Барабанщиком. Но Барабанщик спал, его розовые веки трепетали и пустышка была крепко стиснута во рту. Она поцеловала его в лоб, поцелуй ласковее, чем тот, которым она некогда одарила страдающего легавого, и поставила корзинку на место.
В доме 1105 по Элдермен-стрит обитали призраки. Она слышала, как они поют песни любви и революции голосами, навсегда оставшимися молодыми. Джеймс Ксавье Тумбе был убит во время бунта в Аттике. Она подумала, вернулся ли сюда его призрак и присоединился ли к теням других спящих детей. Линден, Нью-Джерси, первое июля тысяча девятьсот семьдесят второго года. Как сказал бы Кронкайт:
«Это было так, как это было».
Она почувствовала себя очень старой. Завтра она опять почувствует себя молодой. Она проехала шестнадцать миль назад к мотелю «Мак-Ардль Тревел Инн» возле Пискатавея, и когда она самую малость всплакнула, никто этого не видел.
Глава 4
Трещина в глине
Когда дверь открылась, Лаура сунула полупустую бутылку «сангрйи» в лицо Марка Треггса.
– Вот. Я принесла подарок.
Он ошеломленно моргал, пока позади него Роза вставала с набивного стула, на котором сидела и смотрела телевизор. На полу играли двое детей: девочка со своей Барби и мальчик с робокопами; они тоже остановились и поглядели на гостью широко раскрытыми глазами.
– Ты что, не собираешься пригласить меня в дом? – спросила Лаура. От ее дыхания исходил запах сладкого красного вина.
– Нет. Уходите, пожалуйста. Он попытался закрыть дверь. Лаура уперлась в нее рукой.
– Я здесь никого не знаю. А в одиночку пить мерзко. Не будь таким грубым, о'кей?
– Мне больше нечего вам рассказать.
– Я знаю. Я просто хочу быть с кем-нибудь. Разве это запрещено?
Он взглянул на свои наручные часы; на циферблате был нарисован Микки-Маус.
– Уже почти девять часов.
– Верно. Самое время выпить как следует.
– Если вы не уйдете, – сказал Треггс, – я буду вынужден вызвать полицию.
– И в самом деле вызовешь? – спросила она его. Молчание затянулось, и Лаура увидела, что не вызовет.
– Впусти ее, Марк! – Роза стояла у него за спиной. – Какой от этого будет вред?
– По-моему, она пьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Разодранную морду легавого перекосила кровавая гримаса, половина его нижней челюсти повисла на жестких красных полосках мускулов. Она стала уже подбирать его «кольт», но ее остановила боль. Мэри была слишком слаба, даже чтобы двинуть ему в нос. Она собрала кровавую слюну во рту и плюнула ему в рожу.
– Мэри? По-моему, я нашел… – Эдвард остановился. – Иисусе! – сказал он, глядя на уничтоженное лицо мужчины. Он поднял его револьвер и начал уже нажимать на спусковой крючок.
– Нет, – сказала ему Мэри. – Нет. Оставим его страдать. Эдвард помедлил, затем опустил револьвер.
– Страдай, – прошептала Мэри, наклонилась вперед и поцеловала потеющий лоб легавого. У него были редкие каштановые волосы, он уже начал лысеть. Легавый хрипло булькал зияющим горлом.
– Все, линяем! – настойчиво проговорил Эдвард. Мэри отвернулась от свиньи и вместе с Эдвардом заковыляла в дым, прижимая руку к животу, словно не давая вывалиться внутренностям.
– Страдай, – сказала Мэри Террор, сидя в оливково-зеленом фургоне рядом с Барабанщиком. Она открыла окно и вдохнула воздух. Вонь дыма и горящих зданий полностью исчезла, но она ее помнила. Они с Эдвардом тогда проползли в густом дыму мимо большой машины легавых, меньше чем в десяти фугах от двух свиней с помповыми ружьями, которые рассуждали насчет выбить дух из этих хиппи. В четырех кварталах от них, на краю заросшего парка, стоял заброшенный сарай и в его стене была отошедшая доска. Мэри и Эдвард прятались там двадцать шесть часов и спали все время, когда не надо было отгонять крыс, чуявших запах крови Мэри. Потом Эдвард вышел, нашел таксофон и позвонил кое-каким друзьям в Манхэттене, у которых был магазин пропагандистской литературы. Через два часа после этого Мэри проснулась в какой-то квартире и услышала спорящий с кем-то раздраженный голос, говоривший, что она все пачкает кровью и что ей нельзя здесь оставаться.
Вошел кто-то с медицинской сумкой, с антисептиками, со шприцами и сверкающими инструментами.
– Ну и мясорубка, – услышала она, как он говорит, удаляя пинцетом шрапнель и щепки.
– Мой ребенок, – прошептала Мэри. – Я вот-вот должна родить.
– Ага, верно. Эдди, дай ей еще глоток рома. Она выпила жидкий огонь.
– Где Джек? Скажите Джеку, что я вот-вот рожу его ребенка.
Голос Эдварда:
– Мэри? Мэри, слушай меня. Один мой друг тебя сейчас повезет. Отвезет тебя в дом, где ты сможешь отдохнуть Ты слышишь?
– Да. Я вот-вот рожу. Ох, больно. Больно.
– У тебя недолго будет болеть. Слушай, Мэри. Ты пробудешь в этом доме, пока не оправишься, но тебе нельзя там долго оставаться. Где-то неделю, не больше. О'кей?
– Подпольная железная дорога, – ответила она с закрытыми глазами. – Просекла.
– Сейчас я должен идти. Ты меня слышишь?
– Слышу.
– Я должен линять. Мой друг позаботится о тебе. Я ему заплатил. Мне пора смываться. О'кей?
– О'кей, – ответила она и затем уплыла в сон. Так она в последний раз видела Эдварда Фордайса.
Возле Балтимора есть туалет бензозаправочной станции, где Мэри родила мертвую девочку из живота, прихваченного тремястами шестьюдесятью двумя неровными швами. В Боуэнсе, штат Мэриленд, есть дом возле самого берега Кипарисового Болота у Боевого Ручья, где Мэри прожила неделю на чечевичном супе с мужчиной и женщиной, которые не говорили ни одного слова. По ночам вскрики мелких зверьков, тут же поглощаемые болотом, звучали для нее детским плачем.
Хозяева дали ей прочесть репортаж о перестрелке в «Нью-Йорк тайме». Это было трудно читать. Эдвард, Лорд Джек и Беделия Морз сумели уйти. Джеймс Ксавье Тумбе был взят живым, но тяжело раненным. Он никогда не расскажет о Плачущей леди, Мэри это знала. У Джеймса Ксавье Тумбса была нора внутри самого себя, он умел уходить в нее, закрывать крышку и декламировать хайку в своем внутреннем святилище.
Самая худшая ночь была, когда ей снилось, как она приносит мальчика Лорду Джеку. Это было кошмарно, потому что, когда сон кончился, она снова осталась одна.
– Я родилась вот здесь. Видишь? – Мэри приподняла корзинку с Барабанщиком. Но Барабанщик спал, его розовые веки трепетали и пустышка была крепко стиснута во рту. Она поцеловала его в лоб, поцелуй ласковее, чем тот, которым она некогда одарила страдающего легавого, и поставила корзинку на место.
В доме 1105 по Элдермен-стрит обитали призраки. Она слышала, как они поют песни любви и революции голосами, навсегда оставшимися молодыми. Джеймс Ксавье Тумбе был убит во время бунта в Аттике. Она подумала, вернулся ли сюда его призрак и присоединился ли к теням других спящих детей. Линден, Нью-Джерси, первое июля тысяча девятьсот семьдесят второго года. Как сказал бы Кронкайт:
«Это было так, как это было».
Она почувствовала себя очень старой. Завтра она опять почувствует себя молодой. Она проехала шестнадцать миль назад к мотелю «Мак-Ардль Тревел Инн» возле Пискатавея, и когда она самую малость всплакнула, никто этого не видел.
Глава 4
Трещина в глине
Когда дверь открылась, Лаура сунула полупустую бутылку «сангрйи» в лицо Марка Треггса.
– Вот. Я принесла подарок.
Он ошеломленно моргал, пока позади него Роза вставала с набивного стула, на котором сидела и смотрела телевизор. На полу играли двое детей: девочка со своей Барби и мальчик с робокопами; они тоже остановились и поглядели на гостью широко раскрытыми глазами.
– Ты что, не собираешься пригласить меня в дом? – спросила Лаура. От ее дыхания исходил запах сладкого красного вина.
– Нет. Уходите, пожалуйста. Он попытался закрыть дверь. Лаура уперлась в нее рукой.
– Я здесь никого не знаю. А в одиночку пить мерзко. Не будь таким грубым, о'кей?
– Мне больше нечего вам рассказать.
– Я знаю. Я просто хочу быть с кем-нибудь. Разве это запрещено?
Он взглянул на свои наручные часы; на циферблате был нарисован Микки-Маус.
– Уже почти девять часов.
– Верно. Самое время выпить как следует.
– Если вы не уйдете, – сказал Треггс, – я буду вынужден вызвать полицию.
– И в самом деле вызовешь? – спросила она его. Молчание затянулось, и Лаура увидела, что не вызовет.
– Впусти ее, Марк! – Роза стояла у него за спиной. – Какой от этого будет вред?
– По-моему, она пьяна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125