Это, безусловно, относилось и к обстановке его дома в Ньюпорте, который был забит вещами, собиравшимися поколениями предков, чья жизнь была достаточно размеренной и протекала в роскоши. В нем не было ни клочка пространства, который не напоминал бы о прошлом, и все стены были увешаны картинами, приобретенными в давние времена. Несмотря на размеры этого дома – двадцать две жилые комнаты, не считая помещений для слуг и постройки, где когда-то находились экипажи, – Адам нередко испытывал приступы клаустрофобии.
А маленькая квартирка Катринки, наоборот, казалась просторной и полной воздуха: светлые стены, диван и кресла в стиле бидермайер, еще несколько со вкусом подобранных антикварных вещиц, над столом несколько фотографий, и вокруг на степах множество произведений искусства – от небольших карандашных рисунков до внушительных размеров акварелей, прикрепленных к большой шелковой ширме над камином. Это жилье разительно отличалось от его собственной аскетичной квартиры в Манхэттене и было одновременно и простым, и привлекательным.
Катринка достала два хрустальных бокала и вышла па кухню, чтобы поставить розы в воду. Он открыл шампанское, разлил его в бокалы и протянул ей один из них, когда она вернулась в комнату.
– За нас, – провозгласил он.
Щеки Катринки сильно вспыхнули. Она засмеялась, чтобы скрыть это.
– Быстро же вы появились.
– Быстро? Мы не виделись уже больше двух месяцев.
– Это наш первый… – она запнулась, подбирая слово, но так и не подобрала нужного нейтрального слова, – обед.
– А кто в этом виноват?
– Не стоит говорить о вине, – ответила она, отпив глоток шампанского и размышляя о том, достаточно ли уже прошло времени для того, чтобы Адаму не показалось, что она поддерживает этот тост. Она не хотела, чтобы он воспринял ее согласие пообедать с ним как гарантию всего того, что он, наверное, замыслил.
– Поспешите переодеться, – сказал он. – Я заказал стол в «Обержин» на восемь тридцать. Это был, бесспорно, лучший и самый дорогой ресторан не только в Мюнхене, но и во всей Западной Германии; его шеф-повар учился у Поля Бокюза в Лионе, и Катринка давно мечтала там пообедать. Тем не менее она колебалась: она терпеть не могла, когда с ней вели себя слишком самоуверенно. Адам заметил это и добавил успокоительно:
– Если вы откажетесь, я готов отправиться туда один. Плохая кухня для меня страшнее, чем обед в одиночестве.
В этой фразе содержался давний протест Адама на надоевшие поучения его матери о том, что чрезмерная забота о пище вульгарна. Поэтому держать весьма посредственных поваров было для нее естественным проявлением пуританизма, свойственного Новой Англии.
Катринка надела свой лучший вечерний костюм фирмы «Шанель», который она купила несколько недель тому назад, – юбку в пышную складку с крепдешиновым жакетом кораллового цвета поверх короткой кофточки, расшитой бежевым и золотым люрексом. На ней были еще нитка искусственного жемчуга хорошего качества и жемчужные серьги.
Катринка беспокоилась, что выглядит излишне экстравагантной. Но поняв по выражению лица Адама, что костюм ему действительно нравится, она успокоилась.
– Прекрасно, – прошептал он, помогая ей надеть пальто, обыкновенное пальто, очень приятное, из теплой черной шерсти, которое она носила уже несколько лет. Когда он говорил, она ощутила на шее его дыхание и слегка вздрогнула.
– Вам холодно? Может быть, надеть что-нибудь потеплее?
– Нет, все в порядке, – ответила она. У нее было еще только одно пальто из толстого твида, которое она носила на работу.
– Машина ждет на улице.
Они отправились в ресторан на взятом им напрокат черном «мерседесе», который вел одетый в форму шофер. Для Катринки это было внове, и ей это понравилось, возможно, прежде всего из-за удобств – автомобиль ждет у кромки тротуара, водитель спешит открыть дверь, не надо ждать такси или идти к подземке, дрожа от холода или промокая под дождем.
Метрдотель ресторана, по-видимому знавший Адама, встретил его широкой улыбкой, которая предназначалась также и Катринке, и проводил их к столу. Адам поинтересовался у него, какими блюдами славится ресторан. Метрдотель посоветовал оленину с ягодами, и, хотя Адам, казалось, испытывал сомнения, Катринка решила, что название блюда звучит заманчиво, и они заказали оленину.
– Американцы такие… как бы это сказать – осторожные в выборе пищи, – обратилась она к нему.
– Последний раз я брал рыбу, – сказал Адам, как бы оправдываясь. – Она была великолепна.
– Мне кажется, здесь просто замечательно.
И это было действительно так. Катринку интересовало, только ли Адаму уделялось такое подчеркнутое внимание, и ей хотелось убедиться, так ли старательно обслуживают остальных клиентов. Ее наметанный глаз быстро определил, что здесь все удостаивались одинакового внимания.
Обед, начавшийся с закусок, был долгим и неторопливым. У них было время, чтобы рассказать друг другу избранные главы из истории своей жизни. Катринка рассказала Адаму о своем детстве в Чехословакии, о том, как она занималась лыжами, о начале своей карьеры гонщицы, о первой любви – разумеется, без упоминания о ребенке, – о смерти родителей и бабушки с дедушкой, о своем решении уехать.
– Вы убежали на лыжах? – спросил удивленно Адам, на которого ее рассказ произвел сильное впечатление.
– Я была ужасно напугана, – ответила она, кивая.
– Не удивительно.
Она рассказала ему, как Франта приехал за ней в Цетманн, чтобы увезти ее к своему другу в Мюнхен.
– Это тот самый мужчина, с которым вы тогда обедали? – Катринка снова кивнула. – А сейчас?
– Все кончено. – Ее теперешнее внезапное физическое влечение к Адаму напомнило Катринке о том, чего ей всегда не хватало в отношениях с Франтой – страсти. И это было лучшим доказательством того, что они зашли в тупик. Однако она не спешила сообщить ему о разрыве до тех пор, пока он не выписался из больницы и не начал снова строить планы насчет участия в гонках. Франта не удивился. Уже задолго до того, как с ним произошел несчастный случай, он почувствовал, что она отдаляется от него.
– А что, если я пообещаю отказаться от гонок? – спросил он, не будучи уверен в своей готовности зайти столь далеко.
– А ты этого хочешь? – Франта замешкался с ответом, и Катринка, наконец, сказала: – По-моему, уже слишком поздно. Да как бы мы ни пытались что-то склеить, уже слишком поздно.
– Мы остались друзьями, – сказала Катринка Адаму.
– Как мы с Александрой. – Ему показалось, что настал удобный момент для того, чтобы он смог объясниться.
Они знали друг друга с детства, начал он. Родители Александры не были близкими друзьями Грэхемов, но у них было достаточно много общих знакомых, включая целые семьи, чтобы встречаться на одних и тех же свадьбах, похоронах и званых вечерах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
А маленькая квартирка Катринки, наоборот, казалась просторной и полной воздуха: светлые стены, диван и кресла в стиле бидермайер, еще несколько со вкусом подобранных антикварных вещиц, над столом несколько фотографий, и вокруг на степах множество произведений искусства – от небольших карандашных рисунков до внушительных размеров акварелей, прикрепленных к большой шелковой ширме над камином. Это жилье разительно отличалось от его собственной аскетичной квартиры в Манхэттене и было одновременно и простым, и привлекательным.
Катринка достала два хрустальных бокала и вышла па кухню, чтобы поставить розы в воду. Он открыл шампанское, разлил его в бокалы и протянул ей один из них, когда она вернулась в комнату.
– За нас, – провозгласил он.
Щеки Катринки сильно вспыхнули. Она засмеялась, чтобы скрыть это.
– Быстро же вы появились.
– Быстро? Мы не виделись уже больше двух месяцев.
– Это наш первый… – она запнулась, подбирая слово, но так и не подобрала нужного нейтрального слова, – обед.
– А кто в этом виноват?
– Не стоит говорить о вине, – ответила она, отпив глоток шампанского и размышляя о том, достаточно ли уже прошло времени для того, чтобы Адаму не показалось, что она поддерживает этот тост. Она не хотела, чтобы он воспринял ее согласие пообедать с ним как гарантию всего того, что он, наверное, замыслил.
– Поспешите переодеться, – сказал он. – Я заказал стол в «Обержин» на восемь тридцать. Это был, бесспорно, лучший и самый дорогой ресторан не только в Мюнхене, но и во всей Западной Германии; его шеф-повар учился у Поля Бокюза в Лионе, и Катринка давно мечтала там пообедать. Тем не менее она колебалась: она терпеть не могла, когда с ней вели себя слишком самоуверенно. Адам заметил это и добавил успокоительно:
– Если вы откажетесь, я готов отправиться туда один. Плохая кухня для меня страшнее, чем обед в одиночестве.
В этой фразе содержался давний протест Адама на надоевшие поучения его матери о том, что чрезмерная забота о пище вульгарна. Поэтому держать весьма посредственных поваров было для нее естественным проявлением пуританизма, свойственного Новой Англии.
Катринка надела свой лучший вечерний костюм фирмы «Шанель», который она купила несколько недель тому назад, – юбку в пышную складку с крепдешиновым жакетом кораллового цвета поверх короткой кофточки, расшитой бежевым и золотым люрексом. На ней были еще нитка искусственного жемчуга хорошего качества и жемчужные серьги.
Катринка беспокоилась, что выглядит излишне экстравагантной. Но поняв по выражению лица Адама, что костюм ему действительно нравится, она успокоилась.
– Прекрасно, – прошептал он, помогая ей надеть пальто, обыкновенное пальто, очень приятное, из теплой черной шерсти, которое она носила уже несколько лет. Когда он говорил, она ощутила на шее его дыхание и слегка вздрогнула.
– Вам холодно? Может быть, надеть что-нибудь потеплее?
– Нет, все в порядке, – ответила она. У нее было еще только одно пальто из толстого твида, которое она носила на работу.
– Машина ждет на улице.
Они отправились в ресторан на взятом им напрокат черном «мерседесе», который вел одетый в форму шофер. Для Катринки это было внове, и ей это понравилось, возможно, прежде всего из-за удобств – автомобиль ждет у кромки тротуара, водитель спешит открыть дверь, не надо ждать такси или идти к подземке, дрожа от холода или промокая под дождем.
Метрдотель ресторана, по-видимому знавший Адама, встретил его широкой улыбкой, которая предназначалась также и Катринке, и проводил их к столу. Адам поинтересовался у него, какими блюдами славится ресторан. Метрдотель посоветовал оленину с ягодами, и, хотя Адам, казалось, испытывал сомнения, Катринка решила, что название блюда звучит заманчиво, и они заказали оленину.
– Американцы такие… как бы это сказать – осторожные в выборе пищи, – обратилась она к нему.
– Последний раз я брал рыбу, – сказал Адам, как бы оправдываясь. – Она была великолепна.
– Мне кажется, здесь просто замечательно.
И это было действительно так. Катринку интересовало, только ли Адаму уделялось такое подчеркнутое внимание, и ей хотелось убедиться, так ли старательно обслуживают остальных клиентов. Ее наметанный глаз быстро определил, что здесь все удостаивались одинакового внимания.
Обед, начавшийся с закусок, был долгим и неторопливым. У них было время, чтобы рассказать друг другу избранные главы из истории своей жизни. Катринка рассказала Адаму о своем детстве в Чехословакии, о том, как она занималась лыжами, о начале своей карьеры гонщицы, о первой любви – разумеется, без упоминания о ребенке, – о смерти родителей и бабушки с дедушкой, о своем решении уехать.
– Вы убежали на лыжах? – спросил удивленно Адам, на которого ее рассказ произвел сильное впечатление.
– Я была ужасно напугана, – ответила она, кивая.
– Не удивительно.
Она рассказала ему, как Франта приехал за ней в Цетманн, чтобы увезти ее к своему другу в Мюнхен.
– Это тот самый мужчина, с которым вы тогда обедали? – Катринка снова кивнула. – А сейчас?
– Все кончено. – Ее теперешнее внезапное физическое влечение к Адаму напомнило Катринке о том, чего ей всегда не хватало в отношениях с Франтой – страсти. И это было лучшим доказательством того, что они зашли в тупик. Однако она не спешила сообщить ему о разрыве до тех пор, пока он не выписался из больницы и не начал снова строить планы насчет участия в гонках. Франта не удивился. Уже задолго до того, как с ним произошел несчастный случай, он почувствовал, что она отдаляется от него.
– А что, если я пообещаю отказаться от гонок? – спросил он, не будучи уверен в своей готовности зайти столь далеко.
– А ты этого хочешь? – Франта замешкался с ответом, и Катринка, наконец, сказала: – По-моему, уже слишком поздно. Да как бы мы ни пытались что-то склеить, уже слишком поздно.
– Мы остались друзьями, – сказала Катринка Адаму.
– Как мы с Александрой. – Ему показалось, что настал удобный момент для того, чтобы он смог объясниться.
Они знали друг друга с детства, начал он. Родители Александры не были близкими друзьями Грэхемов, но у них было достаточно много общих знакомых, включая целые семьи, чтобы встречаться на одних и тех же свадьбах, похоронах и званых вечерах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171