И все это время она постоянно переходила от восторга к отчаянию, возвращаясь всегда к одному и тому же вопросу: как она может уехать из Мюнхена? Иногда она замечала, как Хильда с удивлением и беспокойством наблюдает за ней.
– У вас все в порядке? – наконец, спросила она. Катринка уверила ее, что все обстоит хорошо.
Хотя Хильда ей нравилась, но доверять ей Катринка не могла. Она уже убедилась, что доверять нельзя никому, ни лучшим подругам, ни знакомым мужчинам. Единственно, кому она действительно доверяла, так это своим родителям, которым можно было, не опасаясь, исповедаться во всем. И теперь, когда она шла в нежных предвечерних лучах солнца зеленой долиной, через поля, покрытые маргаритками и колокольчиками, собирая по пути букет, она не замечала потрясающей красоты здешнего пейзажа, коров, пасущихся на холмах, которые отлого поднимались к вершине Рога Кицбюэля, даже летом покрытой сверкающим снегом; Катринка с грустью вспоминала отца и мать, и, как всегда, это чувство надолго охватило ее.
Ей стало очень одиноко. На мгновение ей захотелось очутиться вновь в «Максимилианке» с Томашем и Жужкой, попить пива, поспорить о фильмах, обсудить, куда пойти потанцевать. Она до сих пор регулярно переписывалась с ними. В прошлом году Томаш снял свой первый фильм, хорошо принятый и специалистами, и публикой. Сейчас он готовил второй – он, правда, сожалел, что это был детектив, – но главное – что ему вообще разрешили снимать. Жужка была счастливой женой и матерью. А Мартину, чье рождение так изменило Катринкину жизнь, уже должно было исполниться шесть лет.
Жизнь в Чехословакии не была простой или легкой, но, по крайней мере, Катринка понимала ее правила. И хотя и Мюнхен, и Кицбюэль дали ей гораздо большую свободу и возможность, но и в этих европейских городах она выстраивала свою жизнь, не столь уж разительно отличающуюся от той, которую она всегда знала.
А брак с Адамом введет ее в абсолютно новый для нее мир, откроет новый континент, с иной культурой, с иными обычаями и непривычной роскошью. Мысль об этом одновременно и волновала и страшила ее. Сможет ли она стать Адаму хорошей женой, как он этого от нее ожидает? Ей хотелось попробовать, но всегда она возвращалась к одному и тому же вопросу: ну как она сможет покинуть Мюнхен?
– Катринка, у тебя все в порядке? – спросил Адам, когда они как-то разговаривали по телефону. У тебя какой-то странный голос.
– Вся его странность лишь в том, что я влюблена, – ответила она и провела еще одну бессонную ночь.
Вернувшись в Мюнхен, Катринка позвонила Эрике Браун и пригласила ее пообедать, но Эрика в ответ пригласила ее к себе посмотреть ее квартиру после ремонта. Стены были светло-зелеными с белой отделкой, полы застелены новыми коврами, мягкая мебель в гостиной была обтянута шелком с цветочным узором, прекрасно гармонирующим со шторами на окнах и в гостиной и в примыкавшей к ней столовой. Все создавало ощущение покоя и умиротворения. Должно быть, это стоило немалых денег, подумала Катринка.
– Просто чудесно, – сказала она. – Как будто сидишь в саду.
– Я получила большую премию на Рождество, – объяснила Эрика, – и решила, что больше всего я хотела бы ее потратить именно на это. Я так много времени провожу дома.
Хотя возраст ее приближался к пятидесяти, Эрика, казалось, ничуть не постарела за те девять лет, что они знакомы с Катринкой. Она оставалась привлекательной, чувственной женщиной: упругая кожа лица, волосы, окрашенные в светлый цвет, немного более светлого оттенка, чем ее натуральный, и только несколько новых морщинок в уголках ее больших карих глаз и вокруг полных губ напоминали о беге времени.
«Мужчины могли бы так и ломиться к ней в двери», – подумала Катринка.
– Тебе надо почаще выходить на люди, – сказала она.
– У женщин моего возраста не так уж много возможностей.
– Чепуха. Ты просто их не замечаешь. Эрика на мгновение задумалась.
– Возможно, ты права, – сказала она. Если бы она перестала дожидаться нечастых визитов Клауса Циммермана, она бы начала замечать эти другие возможности. Эрика вздохнула. Маловероятно, что такое произойдет. Она любила его, несмотря на то что хотела бы разлюбить. Нет, она была поглощена им, и так было с того самого дня, когда она начала у него работать более пятнадцати лет назад. Когда через несколько месяцев после их встречи она стала его любовницей, это не добавило его власти над ней. И сейчас для нее было неважно, занимается он с ней любовью или нет, все равно она думала только о нем.
Сидя за кухонным столом, за которым они когда-то вместе завтракали, Катринка и Эрика ели шницель по-венски с картофельным пюре, которое Эрика приготовила специально для Катринки. Они пили чудесный рейнвейн и говорили об «Аиде», которую обе слушали, но в разные вечера, о гостинице «Золотой рог», в которой Эрика иногда бывала. Говорили обо всем, кроме Клауса Циммермана. Катринка, обычно все схватывавшая на лету, никак не могла себе представить, что он был любовником Эрики: ей казалось невероятным, что у женщины, которую она так любила, могут быть близкие отношения с мужчиной, которого она ненавидела. Когда Катринка время от времени сталкивалась с Циммерманом в Мюнхене или Кицбюэле, она испытывала страх, отчаяние и отвращение. Она поражалась своей способности с улыбкой раскланиваться с ним при встрече, как будто она знала, что когда-нибудь ей придется обратиться к нему за помощью.
– А как у тебя дела с Адамом? – спросила Эрика, когда они удобно устроились в гостиной около низкого антикварного столика, на котором стоял кофейник и две прелестные чашки из китайского фарфора.
– Он предложил мне выйти за него замуж.
– Ну и?
– Я ответила «да».
Эрика улыбнулась. Она как-то встречалась с Адамом в Кицбюэле, и он ей понравился.
– Милая, какая прекрасная новость. Желаю тебе счастья. – Она наклонилась к Катринке и поцеловала ее в щеку. – Поздравляю.
Катринка мрачно взглянула на нее.
– Как я могу уехать из Мюнхена? – спросила она.
– Бруно и Хильда могут вести дела в гостинице. Ты можешь ее продать. На самом деле тебя здесь ничто не держит, – твердо ответила Эрика, прекрасно понимая, что Катринка имела в виду.
– Мой ребенок, – сказала Катринка. – Как я могу его оставить? – Ее глаза наполнились слезами.
Эрика издала какой-то нетерпеливый, напоминающий кудахтанье звук.
– Катринка, милая, тебе нужно забыть о прошлом.
– Так всегда говорят. Но как это сделать?
– Ты любишь Адама? – спросила Эрика, игнорируя ее вопрос.
– Да.
– Тогда ты должна выйти за него замуж.
– Я хочу выйти за него замуж. Но… Эрика, перебив ее, спросила:
– Сколько ты уже здесь, в Мюнхене? Шесть лет? И если за все это время ты не нашла своего ребенка, почему ты думаешь, что тебе удастся это сделать через год или через три?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
– У вас все в порядке? – наконец, спросила она. Катринка уверила ее, что все обстоит хорошо.
Хотя Хильда ей нравилась, но доверять ей Катринка не могла. Она уже убедилась, что доверять нельзя никому, ни лучшим подругам, ни знакомым мужчинам. Единственно, кому она действительно доверяла, так это своим родителям, которым можно было, не опасаясь, исповедаться во всем. И теперь, когда она шла в нежных предвечерних лучах солнца зеленой долиной, через поля, покрытые маргаритками и колокольчиками, собирая по пути букет, она не замечала потрясающей красоты здешнего пейзажа, коров, пасущихся на холмах, которые отлого поднимались к вершине Рога Кицбюэля, даже летом покрытой сверкающим снегом; Катринка с грустью вспоминала отца и мать, и, как всегда, это чувство надолго охватило ее.
Ей стало очень одиноко. На мгновение ей захотелось очутиться вновь в «Максимилианке» с Томашем и Жужкой, попить пива, поспорить о фильмах, обсудить, куда пойти потанцевать. Она до сих пор регулярно переписывалась с ними. В прошлом году Томаш снял свой первый фильм, хорошо принятый и специалистами, и публикой. Сейчас он готовил второй – он, правда, сожалел, что это был детектив, – но главное – что ему вообще разрешили снимать. Жужка была счастливой женой и матерью. А Мартину, чье рождение так изменило Катринкину жизнь, уже должно было исполниться шесть лет.
Жизнь в Чехословакии не была простой или легкой, но, по крайней мере, Катринка понимала ее правила. И хотя и Мюнхен, и Кицбюэль дали ей гораздо большую свободу и возможность, но и в этих европейских городах она выстраивала свою жизнь, не столь уж разительно отличающуюся от той, которую она всегда знала.
А брак с Адамом введет ее в абсолютно новый для нее мир, откроет новый континент, с иной культурой, с иными обычаями и непривычной роскошью. Мысль об этом одновременно и волновала и страшила ее. Сможет ли она стать Адаму хорошей женой, как он этого от нее ожидает? Ей хотелось попробовать, но всегда она возвращалась к одному и тому же вопросу: ну как она сможет покинуть Мюнхен?
– Катринка, у тебя все в порядке? – спросил Адам, когда они как-то разговаривали по телефону. У тебя какой-то странный голос.
– Вся его странность лишь в том, что я влюблена, – ответила она и провела еще одну бессонную ночь.
Вернувшись в Мюнхен, Катринка позвонила Эрике Браун и пригласила ее пообедать, но Эрика в ответ пригласила ее к себе посмотреть ее квартиру после ремонта. Стены были светло-зелеными с белой отделкой, полы застелены новыми коврами, мягкая мебель в гостиной была обтянута шелком с цветочным узором, прекрасно гармонирующим со шторами на окнах и в гостиной и в примыкавшей к ней столовой. Все создавало ощущение покоя и умиротворения. Должно быть, это стоило немалых денег, подумала Катринка.
– Просто чудесно, – сказала она. – Как будто сидишь в саду.
– Я получила большую премию на Рождество, – объяснила Эрика, – и решила, что больше всего я хотела бы ее потратить именно на это. Я так много времени провожу дома.
Хотя возраст ее приближался к пятидесяти, Эрика, казалось, ничуть не постарела за те девять лет, что они знакомы с Катринкой. Она оставалась привлекательной, чувственной женщиной: упругая кожа лица, волосы, окрашенные в светлый цвет, немного более светлого оттенка, чем ее натуральный, и только несколько новых морщинок в уголках ее больших карих глаз и вокруг полных губ напоминали о беге времени.
«Мужчины могли бы так и ломиться к ней в двери», – подумала Катринка.
– Тебе надо почаще выходить на люди, – сказала она.
– У женщин моего возраста не так уж много возможностей.
– Чепуха. Ты просто их не замечаешь. Эрика на мгновение задумалась.
– Возможно, ты права, – сказала она. Если бы она перестала дожидаться нечастых визитов Клауса Циммермана, она бы начала замечать эти другие возможности. Эрика вздохнула. Маловероятно, что такое произойдет. Она любила его, несмотря на то что хотела бы разлюбить. Нет, она была поглощена им, и так было с того самого дня, когда она начала у него работать более пятнадцати лет назад. Когда через несколько месяцев после их встречи она стала его любовницей, это не добавило его власти над ней. И сейчас для нее было неважно, занимается он с ней любовью или нет, все равно она думала только о нем.
Сидя за кухонным столом, за которым они когда-то вместе завтракали, Катринка и Эрика ели шницель по-венски с картофельным пюре, которое Эрика приготовила специально для Катринки. Они пили чудесный рейнвейн и говорили об «Аиде», которую обе слушали, но в разные вечера, о гостинице «Золотой рог», в которой Эрика иногда бывала. Говорили обо всем, кроме Клауса Циммермана. Катринка, обычно все схватывавшая на лету, никак не могла себе представить, что он был любовником Эрики: ей казалось невероятным, что у женщины, которую она так любила, могут быть близкие отношения с мужчиной, которого она ненавидела. Когда Катринка время от времени сталкивалась с Циммерманом в Мюнхене или Кицбюэле, она испытывала страх, отчаяние и отвращение. Она поражалась своей способности с улыбкой раскланиваться с ним при встрече, как будто она знала, что когда-нибудь ей придется обратиться к нему за помощью.
– А как у тебя дела с Адамом? – спросила Эрика, когда они удобно устроились в гостиной около низкого антикварного столика, на котором стоял кофейник и две прелестные чашки из китайского фарфора.
– Он предложил мне выйти за него замуж.
– Ну и?
– Я ответила «да».
Эрика улыбнулась. Она как-то встречалась с Адамом в Кицбюэле, и он ей понравился.
– Милая, какая прекрасная новость. Желаю тебе счастья. – Она наклонилась к Катринке и поцеловала ее в щеку. – Поздравляю.
Катринка мрачно взглянула на нее.
– Как я могу уехать из Мюнхена? – спросила она.
– Бруно и Хильда могут вести дела в гостинице. Ты можешь ее продать. На самом деле тебя здесь ничто не держит, – твердо ответила Эрика, прекрасно понимая, что Катринка имела в виду.
– Мой ребенок, – сказала Катринка. – Как я могу его оставить? – Ее глаза наполнились слезами.
Эрика издала какой-то нетерпеливый, напоминающий кудахтанье звук.
– Катринка, милая, тебе нужно забыть о прошлом.
– Так всегда говорят. Но как это сделать?
– Ты любишь Адама? – спросила Эрика, игнорируя ее вопрос.
– Да.
– Тогда ты должна выйти за него замуж.
– Я хочу выйти за него замуж. Но… Эрика, перебив ее, спросила:
– Сколько ты уже здесь, в Мюнхене? Шесть лет? И если за все это время ты не нашла своего ребенка, почему ты думаешь, что тебе удастся это сделать через год или через три?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171