А может, это для него спорт, вроде хобби, чтобы время до отъезда провести. Встав утром, сейчас же влез в ее джинсы. По квартире ходит. Да он же и затеял это все ради них, и на гитаре играл, по-эстонски пел-старался. Она его просила: сними да сними, извела всего. Мне надеть же будет нечего. Не знаю, как это у него получилось с его размерами. Она же очень худенькая. А иначе он ей, может быть, и вернул бы, специально бы пришел и принес. Он же ей говорил как человеку: похожу только день, мне очень в них походить хочется. Задело его за живое. А она: сними. Я же вот ей и штаны оставил. Ничего штаны, модные, ничего не могу сказать. Но зачем мне мужские штаны? Когда Ян ушел, она решила идти в милицию.
Она, конечно, не станет там говорить, как на самом деле. А то будет суд, ей придется все это рассказывать при всех, будут вопросы задавать. Всем все станет известно. Ее станут обсуждать. Да и впустила она его сама, это тоже надо учитывать. Просто скажет, что он ее обокрал. Теперь она не сомневалась, что джинсы он ей сам не вернет, так хоть джинсы. Она думала о том, как будет объяснять маме, когда приедет. А они ее спрашивают, как да как и при каких обстоятельствах, потому что знали. Да ни при каких, вот я вам его описала-знаю-где у него камера хранения, он туда придет и его можно взять, молчала Света.
Ей потом рассказывали, что его действительно там задержали, но отпустили. То ли он заплатил, то ли отговорился, потому что знали, что ее изнасиловали, выспрашивали, оглядывали, прощупывая глазами, смотрели ей в спину, когда выходила. С квартиры съехала. А он туда потом заходил, тоже ей рассказывали, да с какой-то женщиной. Повезло, что еще успела. Бабка, провожая в дверях, оглядывала испытующе в щель, как ты теперь, потому что знала.
Тогда она решила действовать сама. Через однокурсницу из местных, которой, конечно, тоже ничего не рассказывала толком, но и так ведь знала, потому и согласилась легко помочь, договорилась с какими-то ребятами. Они его выследят, хотя бы изметелят, бог с ними с джинсами. За простую кражу никто разборок устраивать же не станет. Она приблизительно представляла, где он бывает. Но ей опять не повезло. Они его покараулили пару раз, он не приходил, зная. Они же ему и сказали, чтоб переждал, залег пока, а сами как будто следят, чтобы не обижать ту их соседку. Ну нет и нет его, что мы будем, может, он уже уехал вообще. Но она-то знала, что он тут, все время где-то ходит.
Ей даже юриста толкового нашли, заканчивает институт, все ему интересно, потому что внове. Ему же нужна практика, может, и правда, проникся. Пристал как этот, что да что там случилось, ты мне скажи, а то я тебе не смогу же помочь. А она плетет о краже, о джинсах, о которых — забыть, да и все. Понятно же, что не вернет. Значит, здесь что-то другое. Злость на нее давно у меня прошла. Идя по городу в ее джинсах, нередко думаю, хорошо бы ее встретить. Я бы с ней ничего не сделал, а только показаться: ну что, дура, взяла? Вот, видишь, какие они стали, совсем обтрепались, пока меня ищешь. Даже несколько раз проехались с ним по центру. Не встретили. Хороший мальчик, только наивный. По многу раз обсудив с приятелями то, что с ней приключилось, молодой юрист хотел тем не менее вытянуть признание из нее, не сдавалась Света.
В училище у нее совсем уже плохи дела. Все обсуждают за спиной, шушукаются, кто перестал здороваться, кто, наоборот, преувеличенно вежлив и внимателен. В глаза заглядывает, чтобы она, значит, призналась. Администрация давно косо смотрит за несколько устроенных ею тайных выставок, которые ни для кого не тайна. Наушников полно, все следят друг за другом, доносят и друг друга боятся. А тут и вовсе там решили, что она вообще такая. Но она не боится никого. Если бы встретила, убила, если бы у тебя был пистолет, застрелила бы? дурашливо спрашивал Капкин Петр. Сейчас нет, сейчас, конечно, прошло, от-ве-ти-ла Све-та. А тогда? Конечно бы застрелила, очень злая на него.
Упорно. Ходила по городу одна, уже ни на кого не надеясь. И на вокзал, и в ту их столовую, где сразу после было появляться, а тут, видно, понадобилось. И еще в кое-какие места с такими же, она знала, вроде него. Как в воду канул. В училище постепенно забылось, и все пошло своим чередом. То есть с другими, то есть с прежними, обычными проблемами своими. Но она-то знала, что где-то рядом смеется над ней. То соберутся исключать, то опять само собой утрясется. С Катькой пожили и опять расстались, но уже спокойно, без надрыва. Начала пить и тоже бросила. Просто переехала к своему парню, что хоть понятно. У Светы парня не было.
То есть он был, конечно, но не здесь, к нему еще ехать и ехать. Играть не хуже мерзавца, и теперь с гитарой не расстается. С ней за плечом и бродила одна по городу. Но все было напрасно. Родители приезжали: один раз отец, в другой — мать. И она к ним однажды. Не застала, куда-то отъехал в тот раз из города. Теперь жила с тремя молоденькими девчонками-нацменками, в шутку изображающими лесбиянок, что ей тоже в вину. Потому что привыкли уже все, будто бы дурно на них влияет. Ну, рассказывала. Отец в свой приезд сходил к директрисе, чтоб не залупалась, бог знает, надолго ли поможет. Что, дура, взяла? Вот, видишь, какие они стали, совсем обтрепались, показывает на штанины в той же столовой, где познакомились, занял очередь за ней. А она-то думала, кто ей там из-за плеча. Восторг и облегчение испытывает она. Чего молчишь, меня из-за тебя чуть за жопу не взяли.
Во-первых, теперь можно будет наконец бросить гитару. Во-вторых, докончит ту картину, помнишь? до сих пор стоит в углу. В его глазах что-то показывается, показывая. Он никогда не ценил ее живопись и вообще не понимает, как можно ею заниматься всерьез. В-тре Но со стихами было непонятно. Они могут быть отнесены и к тому, и к этому. тьих, летом поедет опять и дождется все-таки Володю, пронося мимо него поднос, а он плетется за ней. Но они же тоже понимают, с кем имеют дело, а ты думала как? Ставя поднос на стол и его разбирая. То я, а то ты. Прямо напротив него, не глядя на него. Я вот стукну тебя по голове, и мне ничего за такую, как ты, не будет. Но я не стукну, обещает он ей, а она думает, что поэтому их на всякий случай продолжит сочинять, а там поглядим.
Она весело глядит на него. А до этого и глаз не поднимала. И зря. История ему очень понравилась прежде всего тем, что почему-то не была литературой. Любя загадки, он задумывается над этой.
Вроде бы все для этого есть: мелодраматический сюжет, противоречивый характер героини, большая редкость, и, наконец, совсем уж необыкновенная в устных рассказах многолинейность повествования. Несомненно, черты письменной, профессиональной литературы, основное значение традиционно придающей действиям и психологии, чем и была ему всегда ненавистна. Даже характеры эпизодических персонажей и те:
1 2 3 4 5 6 7 8
Она, конечно, не станет там говорить, как на самом деле. А то будет суд, ей придется все это рассказывать при всех, будут вопросы задавать. Всем все станет известно. Ее станут обсуждать. Да и впустила она его сама, это тоже надо учитывать. Просто скажет, что он ее обокрал. Теперь она не сомневалась, что джинсы он ей сам не вернет, так хоть джинсы. Она думала о том, как будет объяснять маме, когда приедет. А они ее спрашивают, как да как и при каких обстоятельствах, потому что знали. Да ни при каких, вот я вам его описала-знаю-где у него камера хранения, он туда придет и его можно взять, молчала Света.
Ей потом рассказывали, что его действительно там задержали, но отпустили. То ли он заплатил, то ли отговорился, потому что знали, что ее изнасиловали, выспрашивали, оглядывали, прощупывая глазами, смотрели ей в спину, когда выходила. С квартиры съехала. А он туда потом заходил, тоже ей рассказывали, да с какой-то женщиной. Повезло, что еще успела. Бабка, провожая в дверях, оглядывала испытующе в щель, как ты теперь, потому что знала.
Тогда она решила действовать сама. Через однокурсницу из местных, которой, конечно, тоже ничего не рассказывала толком, но и так ведь знала, потому и согласилась легко помочь, договорилась с какими-то ребятами. Они его выследят, хотя бы изметелят, бог с ними с джинсами. За простую кражу никто разборок устраивать же не станет. Она приблизительно представляла, где он бывает. Но ей опять не повезло. Они его покараулили пару раз, он не приходил, зная. Они же ему и сказали, чтоб переждал, залег пока, а сами как будто следят, чтобы не обижать ту их соседку. Ну нет и нет его, что мы будем, может, он уже уехал вообще. Но она-то знала, что он тут, все время где-то ходит.
Ей даже юриста толкового нашли, заканчивает институт, все ему интересно, потому что внове. Ему же нужна практика, может, и правда, проникся. Пристал как этот, что да что там случилось, ты мне скажи, а то я тебе не смогу же помочь. А она плетет о краже, о джинсах, о которых — забыть, да и все. Понятно же, что не вернет. Значит, здесь что-то другое. Злость на нее давно у меня прошла. Идя по городу в ее джинсах, нередко думаю, хорошо бы ее встретить. Я бы с ней ничего не сделал, а только показаться: ну что, дура, взяла? Вот, видишь, какие они стали, совсем обтрепались, пока меня ищешь. Даже несколько раз проехались с ним по центру. Не встретили. Хороший мальчик, только наивный. По многу раз обсудив с приятелями то, что с ней приключилось, молодой юрист хотел тем не менее вытянуть признание из нее, не сдавалась Света.
В училище у нее совсем уже плохи дела. Все обсуждают за спиной, шушукаются, кто перестал здороваться, кто, наоборот, преувеличенно вежлив и внимателен. В глаза заглядывает, чтобы она, значит, призналась. Администрация давно косо смотрит за несколько устроенных ею тайных выставок, которые ни для кого не тайна. Наушников полно, все следят друг за другом, доносят и друг друга боятся. А тут и вовсе там решили, что она вообще такая. Но она не боится никого. Если бы встретила, убила, если бы у тебя был пистолет, застрелила бы? дурашливо спрашивал Капкин Петр. Сейчас нет, сейчас, конечно, прошло, от-ве-ти-ла Све-та. А тогда? Конечно бы застрелила, очень злая на него.
Упорно. Ходила по городу одна, уже ни на кого не надеясь. И на вокзал, и в ту их столовую, где сразу после было появляться, а тут, видно, понадобилось. И еще в кое-какие места с такими же, она знала, вроде него. Как в воду канул. В училище постепенно забылось, и все пошло своим чередом. То есть с другими, то есть с прежними, обычными проблемами своими. Но она-то знала, что где-то рядом смеется над ней. То соберутся исключать, то опять само собой утрясется. С Катькой пожили и опять расстались, но уже спокойно, без надрыва. Начала пить и тоже бросила. Просто переехала к своему парню, что хоть понятно. У Светы парня не было.
То есть он был, конечно, но не здесь, к нему еще ехать и ехать. Играть не хуже мерзавца, и теперь с гитарой не расстается. С ней за плечом и бродила одна по городу. Но все было напрасно. Родители приезжали: один раз отец, в другой — мать. И она к ним однажды. Не застала, куда-то отъехал в тот раз из города. Теперь жила с тремя молоденькими девчонками-нацменками, в шутку изображающими лесбиянок, что ей тоже в вину. Потому что привыкли уже все, будто бы дурно на них влияет. Ну, рассказывала. Отец в свой приезд сходил к директрисе, чтоб не залупалась, бог знает, надолго ли поможет. Что, дура, взяла? Вот, видишь, какие они стали, совсем обтрепались, показывает на штанины в той же столовой, где познакомились, занял очередь за ней. А она-то думала, кто ей там из-за плеча. Восторг и облегчение испытывает она. Чего молчишь, меня из-за тебя чуть за жопу не взяли.
Во-первых, теперь можно будет наконец бросить гитару. Во-вторых, докончит ту картину, помнишь? до сих пор стоит в углу. В его глазах что-то показывается, показывая. Он никогда не ценил ее живопись и вообще не понимает, как можно ею заниматься всерьез. В-тре Но со стихами было непонятно. Они могут быть отнесены и к тому, и к этому. тьих, летом поедет опять и дождется все-таки Володю, пронося мимо него поднос, а он плетется за ней. Но они же тоже понимают, с кем имеют дело, а ты думала как? Ставя поднос на стол и его разбирая. То я, а то ты. Прямо напротив него, не глядя на него. Я вот стукну тебя по голове, и мне ничего за такую, как ты, не будет. Но я не стукну, обещает он ей, а она думает, что поэтому их на всякий случай продолжит сочинять, а там поглядим.
Она весело глядит на него. А до этого и глаз не поднимала. И зря. История ему очень понравилась прежде всего тем, что почему-то не была литературой. Любя загадки, он задумывается над этой.
Вроде бы все для этого есть: мелодраматический сюжет, противоречивый характер героини, большая редкость, и, наконец, совсем уж необыкновенная в устных рассказах многолинейность повествования. Несомненно, черты письменной, профессиональной литературы, основное значение традиционно придающей действиям и психологии, чем и была ему всегда ненавистна. Даже характеры эпизодических персонажей и те:
1 2 3 4 5 6 7 8