Тюремный зам.
начальника, "Кум", хочет сломить его в карцере...
ГЛАВА 3
Посмей сказать: нет!
И сама тьма отступит
Перед тобою.
Добавили еще пятнадцать суток, а потом еще... и еще.
Малоун, трудяга, раскопал доисторические, но не отмененные
уложения об ограничении верхнего предела времени, в течение
которого осужденному запрещается встреча с адвокатом или
представителем прокурорского надзора. Кум и Режик еще не дошли до
такой наглости, чтобы добровольно накликать на свою голову
прокурорский надзор -- любимое око президентской
государственности, свидание Малоуну дали. Передавать посылку
наказанному осужденному запрещалось, но грызть леденцы
(придирчиво осмотренные), или угощать ими клиента во время беседы
-- не было таких инструкций. В течение получаса Гек умял их не
менее двухсот граммов, больше -- побоялся за желудок, отвыкший от
"излишеств". Он с сожалением смотрел на полиэтиленовый пакет,
наполненный больше, чем наполовину и перехватил сочувственный и
жалостливый взгляд Малоуна:
-Джозеф, ты-то что не ешь -- мне больше нельзя, кишки
слипнутся. Что, хорошо смотрюсь?
-Краше в гроб кладут. Сам я конфеты ем, но только шоколадные.
Они сытнее, но -- сюда нельзя их. Вот. Заканчиваю: ускорить
невозможно -- испортим все, чувствую. Того человека мы нашли. Он
на пенсии, но связи есть. Кац просит передать, что ледащий очень,
из под кнута... Овса нужно.
-Джо, этот код -- наш со стариком -- тебе вовек не разгадать,
про что мы речь ведем. Не обижайся, а ему передай: "будет овес,
плюс двести одиннадцать, не увлекайся." Лошадей мы с ним
разводим, по переписке. А хочешь -- расскажу?
-Не-не-не, -- замахал руками Малоун, -- это ваш овес. Да{MI},
эти.{D}.. отстали.
-И то хлеб. Вот что. Выгляжу я, похоже, препогано, однако силы
есть. Ты времени не теряй, мне тут солоно срок дается, но пуще --
не спеши. Ты торопыга, не удалось -- ты вторую, десятую попытку
сделаешь; в моем случае второй попытки не дадут -- ни тебе, ни
мне. Ну, осталось нам минут пять. Кто родился?
-Девочка. Четыре кило и ростом пятьдесят пять сантиметров. Ох и
крикливая! Смеется уже.
-Девчонка -- тоже человек. Как назвали? Или еще рано?
-Все, окрестили уже. Анна. Такое имя дали мы ей.
-Анна. Во Франции королева раньше была, вся из себя красавица,
тоже Анной звали. Помнишь про подвески историю?
-Н-нет, я газет не читаю. Наша тоже будет красавицей, в маму.
-С меня подарок. Это вне гонорара. Сумма -- пять тысяч. Не
возражай, а то уволю. Скажешь Кацу -- и не вздумай отказаться --
проверю. Купи ей -- что сам решишь. Двигай, время.
Малоун ушел, а Гек спустился в карцер. Леденцы прижились без
проблем, и на следующий день Гек пожалел уже, что поосторожничал
и не смолотил весь пакет.
Марафон продолжался: заканчивались очередные пятнадцать суток и
Компона тут же добавлял следующие. Второе свидание с адвокатом
прошло через два дня после того, как Геку исполнился двадцать
один год. Гек сверил дату у Малоуна и порадовался, что не сбился
со счета. Гек крепко исхудал за эти месяцы, но все еще весил
около семидесяти килограммов -- энергосберегающие тренировки
предохраняли мышцы от дряблости, но поглощали калории меньше, чем
при обыкновенном темпе жизни. На этот раз к леденцу добавилось
яблоко, такое сочное и жесткое, что у Гека десны засаднило. На
этом все радостные события были исчерпаны.
Умер Кац. Вместе с ним пропали доверенные ему деньги -- около ста
тысяч талеров, но не в них была главная досада Гека. Старик --
таких теперь не делают -- несмотря на повадки средневекового
менялы, знал и умел, и при этом мог. Малоун, вроде, был таким же,
но от двоих и пользы получалось вдвое больше. Денег оставалось в
сейфах еще четыреста пять тысяч, не считая швейцарских, но до
швейцарских -- так просто не добраться без Гека, а до местных --
некому кроме Малоуна. И с Хантером дожимать дело -- тоже без
Малоуна никак. Но тогда лопнет вся идея -- не подпускать его к
нарушению законности. Этим, конечно, можно бы поступиться, но --
Малоун... Как он это воспримет и согласиться ли на это, морально
не ломаясь?
Однако Малоун, молодчага, во всем уже определился.
-С-стивен, (ему все еще с трудом давалось обращение по имени,
на котором настоял Гек) надеюсь вы не перемените хорошее мнение
обо мне, если узнаете, что я, гм, встречался с группой Хантера,
вот. Клин -- клином, знаете ли. Полгода в карцере -- они садисты,
инквизиторы, эсэсовцы...
-Тише, тише. Мне, по правде говоря, из карцера-то идти особенно
некуда. Но долго мне тут не продержаться, жми, дорогой. Я о тебе
хорошего мнения...
Гек не знал, что упрямство Компоны под стать его собственному:
отбросив осторожность, хранящую его от врагов и негласной
ревизии, Компона с маниакальным постоянством накидывал Геку
карцер -- слой за слоем -- в стык. Заканчивались пятнадцать --
начинались пятнадцать. Через семь месяцев Гека отвели в камеру к
"обиженным", но уже через пять минут трое не изнуренных голодом
парней стали тарабанить в дверь и выламываться из камеры -- силы
у Гека все еще были. Гека снова определили в карцер и он сидел.
Однажды, еще раньше, на третьем месяце, он в невероятном прыжке с
опорой на стену дотянулся до лампы дневного света и сумел ее
раскокать. Ртуть собрал и запустил под дверь, так что
микроскопические шарики выкатились в коридор. Началась суета,
дезинфекция, угрозы. А что они могли ему сделать -- ниже карцера
не спустишь... Перевели в другое помещение, потом, через срок,
вернули, но лампочка уже была обыкновенная, стоваттная, и Геку
стало полегче.
Слухи о нем то утихали, то вновь возникали. То, что он остался
безнаказанным после конфликта с "гангстерами", придавало ему
ореол крутого мужика, заступника за простых сидельцев. Те кому
довелось побывать в других зонах, помимо Пентагона, объясняли,
что этот Ларей живет по "правильным понятиям", а местная шушера
-- шакалье и беспредельщики. Говорили шепотом, с оглядкой, но
говорили. Те кто жил с ним в одной камере тоже изъяснялись
намеками, что, мол, с ним легче сиделось, хотя и строже -- все
было по справедливости... А теперь, к тому же, вокруг него
складывался орел мученика, тюремного стоика, святого.
Местные вожди бессильны были пресечь эти слухи. Спасибо куму,
конечно, за них трамбует урку, но лучше бы его им отдали. Не
опустить -- так зарезали бы. Не зарезать -- отравили бы. На воле
над ними смеются, сволочи сытые, сами бы попробовали здесь
порядки хранить... Того-Живот так и не оправился толком --
аттестован инвалидом и списан на волю. За взятку, конечно, а все
же инвалидность не липовая, бойцом ему не бывать отныне.
На исходе девятого месяца Гек, как обычно, грезил-полуспал с
открытыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
начальника, "Кум", хочет сломить его в карцере...
ГЛАВА 3
Посмей сказать: нет!
И сама тьма отступит
Перед тобою.
Добавили еще пятнадцать суток, а потом еще... и еще.
Малоун, трудяга, раскопал доисторические, но не отмененные
уложения об ограничении верхнего предела времени, в течение
которого осужденному запрещается встреча с адвокатом или
представителем прокурорского надзора. Кум и Режик еще не дошли до
такой наглости, чтобы добровольно накликать на свою голову
прокурорский надзор -- любимое око президентской
государственности, свидание Малоуну дали. Передавать посылку
наказанному осужденному запрещалось, но грызть леденцы
(придирчиво осмотренные), или угощать ими клиента во время беседы
-- не было таких инструкций. В течение получаса Гек умял их не
менее двухсот граммов, больше -- побоялся за желудок, отвыкший от
"излишеств". Он с сожалением смотрел на полиэтиленовый пакет,
наполненный больше, чем наполовину и перехватил сочувственный и
жалостливый взгляд Малоуна:
-Джозеф, ты-то что не ешь -- мне больше нельзя, кишки
слипнутся. Что, хорошо смотрюсь?
-Краше в гроб кладут. Сам я конфеты ем, но только шоколадные.
Они сытнее, но -- сюда нельзя их. Вот. Заканчиваю: ускорить
невозможно -- испортим все, чувствую. Того человека мы нашли. Он
на пенсии, но связи есть. Кац просит передать, что ледащий очень,
из под кнута... Овса нужно.
-Джо, этот код -- наш со стариком -- тебе вовек не разгадать,
про что мы речь ведем. Не обижайся, а ему передай: "будет овес,
плюс двести одиннадцать, не увлекайся." Лошадей мы с ним
разводим, по переписке. А хочешь -- расскажу?
-Не-не-не, -- замахал руками Малоун, -- это ваш овес. Да{MI},
эти.{D}.. отстали.
-И то хлеб. Вот что. Выгляжу я, похоже, препогано, однако силы
есть. Ты времени не теряй, мне тут солоно срок дается, но пуще --
не спеши. Ты торопыга, не удалось -- ты вторую, десятую попытку
сделаешь; в моем случае второй попытки не дадут -- ни тебе, ни
мне. Ну, осталось нам минут пять. Кто родился?
-Девочка. Четыре кило и ростом пятьдесят пять сантиметров. Ох и
крикливая! Смеется уже.
-Девчонка -- тоже человек. Как назвали? Или еще рано?
-Все, окрестили уже. Анна. Такое имя дали мы ей.
-Анна. Во Франции королева раньше была, вся из себя красавица,
тоже Анной звали. Помнишь про подвески историю?
-Н-нет, я газет не читаю. Наша тоже будет красавицей, в маму.
-С меня подарок. Это вне гонорара. Сумма -- пять тысяч. Не
возражай, а то уволю. Скажешь Кацу -- и не вздумай отказаться --
проверю. Купи ей -- что сам решишь. Двигай, время.
Малоун ушел, а Гек спустился в карцер. Леденцы прижились без
проблем, и на следующий день Гек пожалел уже, что поосторожничал
и не смолотил весь пакет.
Марафон продолжался: заканчивались очередные пятнадцать суток и
Компона тут же добавлял следующие. Второе свидание с адвокатом
прошло через два дня после того, как Геку исполнился двадцать
один год. Гек сверил дату у Малоуна и порадовался, что не сбился
со счета. Гек крепко исхудал за эти месяцы, но все еще весил
около семидесяти килограммов -- энергосберегающие тренировки
предохраняли мышцы от дряблости, но поглощали калории меньше, чем
при обыкновенном темпе жизни. На этот раз к леденцу добавилось
яблоко, такое сочное и жесткое, что у Гека десны засаднило. На
этом все радостные события были исчерпаны.
Умер Кац. Вместе с ним пропали доверенные ему деньги -- около ста
тысяч талеров, но не в них была главная досада Гека. Старик --
таких теперь не делают -- несмотря на повадки средневекового
менялы, знал и умел, и при этом мог. Малоун, вроде, был таким же,
но от двоих и пользы получалось вдвое больше. Денег оставалось в
сейфах еще четыреста пять тысяч, не считая швейцарских, но до
швейцарских -- так просто не добраться без Гека, а до местных --
некому кроме Малоуна. И с Хантером дожимать дело -- тоже без
Малоуна никак. Но тогда лопнет вся идея -- не подпускать его к
нарушению законности. Этим, конечно, можно бы поступиться, но --
Малоун... Как он это воспримет и согласиться ли на это, морально
не ломаясь?
Однако Малоун, молодчага, во всем уже определился.
-С-стивен, (ему все еще с трудом давалось обращение по имени,
на котором настоял Гек) надеюсь вы не перемените хорошее мнение
обо мне, если узнаете, что я, гм, встречался с группой Хантера,
вот. Клин -- клином, знаете ли. Полгода в карцере -- они садисты,
инквизиторы, эсэсовцы...
-Тише, тише. Мне, по правде говоря, из карцера-то идти особенно
некуда. Но долго мне тут не продержаться, жми, дорогой. Я о тебе
хорошего мнения...
Гек не знал, что упрямство Компоны под стать его собственному:
отбросив осторожность, хранящую его от врагов и негласной
ревизии, Компона с маниакальным постоянством накидывал Геку
карцер -- слой за слоем -- в стык. Заканчивались пятнадцать --
начинались пятнадцать. Через семь месяцев Гека отвели в камеру к
"обиженным", но уже через пять минут трое не изнуренных голодом
парней стали тарабанить в дверь и выламываться из камеры -- силы
у Гека все еще были. Гека снова определили в карцер и он сидел.
Однажды, еще раньше, на третьем месяце, он в невероятном прыжке с
опорой на стену дотянулся до лампы дневного света и сумел ее
раскокать. Ртуть собрал и запустил под дверь, так что
микроскопические шарики выкатились в коридор. Началась суета,
дезинфекция, угрозы. А что они могли ему сделать -- ниже карцера
не спустишь... Перевели в другое помещение, потом, через срок,
вернули, но лампочка уже была обыкновенная, стоваттная, и Геку
стало полегче.
Слухи о нем то утихали, то вновь возникали. То, что он остался
безнаказанным после конфликта с "гангстерами", придавало ему
ореол крутого мужика, заступника за простых сидельцев. Те кому
довелось побывать в других зонах, помимо Пентагона, объясняли,
что этот Ларей живет по "правильным понятиям", а местная шушера
-- шакалье и беспредельщики. Говорили шепотом, с оглядкой, но
говорили. Те кто жил с ним в одной камере тоже изъяснялись
намеками, что, мол, с ним легче сиделось, хотя и строже -- все
было по справедливости... А теперь, к тому же, вокруг него
складывался орел мученика, тюремного стоика, святого.
Местные вожди бессильны были пресечь эти слухи. Спасибо куму,
конечно, за них трамбует урку, но лучше бы его им отдали. Не
опустить -- так зарезали бы. Не зарезать -- отравили бы. На воле
над ними смеются, сволочи сытые, сами бы попробовали здесь
порядки хранить... Того-Живот так и не оправился толком --
аттестован инвалидом и списан на волю. За взятку, конечно, а все
же инвалидность не липовая, бойцом ему не бывать отныне.
На исходе девятого месяца Гек, как обычно, грезил-полуспал с
открытыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129