ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Так было?
-Да.
-Ты отказался?
-Отказался. И никто никогда...
-Стоп. Будь добр, повтори вкратце, святой отец, что тебе
предложили и от чего ты отказался. Может быть я и в тенетах
дьявольских, но, надеюсь, своим вопросом не склоняю тебя ко
греху?
-Правда безгрешна, а мне скрывать нечего в жизни моей. Узник,
по прозвищу Хрыч, дьяволово отродье, хотел, чтобы обрек я живую
душу на смерть. Я же отказался.
-Прекрасно и благородно... было бы. Почему -- было бы? Святой
отец, я располагаю только тем, что услышал от тебя и ничем
больше. Не позволяя домыслов и догадок, а также гадания на
кофейной гуще спрошу лишь: твоя последняя фраза -- истина, или
наущение дьявольское? Еще не поздно, отрекись от нее, признай
грех...
-Не отрекусь, отвечаю душой за каждое слово.
-Азартно. Однако, душа -- не лавы, на кон не поставишь... Хрыч
-- отродье сучье. Не знаю как на небесах, а в земной юдоли от
ножа ему укрыться будет вовсе нелегко. Но если даже душа его и
висит на х... у нечистого, то его предложение к тебе -- это
глас... Это еще вопрос -- чей... Да, вопрос, который предстоит
сейчас обдумать тебе, а не Иоанну Хризостому. Чье это было
предложение: небес или ада? И от чьего предложения ты
отказался... Тихо, я же сказал! Теперь выслушай, подумай
малость... и можешь потом говорить, сколько угодно, я стерплю.
Что тебе предложили и что ты услышал: выбрать, у кого отнять
жизнь... или кому сохранить?.. Утром, как я помню из твоих слов,
оба ведь жмурами обернулись... Так каков был твой выбор, святой
отец и от чего ты отказался -- губить жизнь или спасти жизнь?..
Отец Амелио вскинул было руки, да так и замер с открытым ртом.
Население камеры с веселым любопытством прислушивалось к диспуту:
а ведь пахан-то -- утер нос долгополому, ишь -- стоит да трусится
весь, и крыть нечем.
-Вот почему вещал я о гордыне, способной исказить самое
послание Божие... Покайся же, отец Амелио, велик и черен грех
твой, под стать Хрычевому...
Тут промолчать бы Геку, не добивать бесталанного отца Амелио, но
не удержался и бросил он эти глумливые слова. Отец Амелио уронил
руки вдоль хилого тела, согнулся и без единого слова побрел к
своей шконке на нижнем ярусе. В тот день отказался он от обеда и
ужина, почти все время лежал, бормоча про себя тихо-тихо, а что
бормотал -- не понял никто, должно быть молился...
Как удавился отец Амелио -- никто не слышал, вероятно под утро,
когда сон наиболее крепок и неотвязен. Факт тот, что снял он с
себя зонную робу, клифт на рыбьем меху, разодрал на полосы,
связал вервие, укрепил за опору шконочную, уперся руками -- и в
ад, без надежды на покаяние и христианское погребение.
Сидельца трудно удивить смертью, всегда она рядом. Одни
досадовали, что лишились слова божьего, вселяющего надежду и
изгоняющего скуку, иные предоставили горевать соседям, а сами
быстро -- кто успел -- поделили дневную и вечернюю пайки, так и
нетронутые отцом Амелио, да еще утреннюю пайку с приварком.
Козырную шконку тоже освоили в момент и без предрассудков. Выводы
же сделаны были народом вполне конкретные, поскольку вся жизнь
сидельца конкретна и не до абстрактных парадигм и силлогизмов
ему: с Лареем шутки плохи, не по нему -- так уроет.
@BL =
В Бабилоне Гекова рать с воодушевлением приноравливалась к
самостоятельной жизни. Война практически закончилась, жить стало
попроще.
Заочное руководство издалека -- это совсем другое, чем тяжкий
постоянный догляд сурового Ларея. Эл Арбуз и Тони Сторож
достаточно легко и быстро вошли в уголовный бомонд столицы в
качестве полноправных дядек, мелкие инциденты и одиночная
стрельба в счет не шли. Сложнее было с Парой Гнедых: они жестко
правили двумя профсоюзами -- портовых рабочих и транспортниками,
не собираясь делиться властью и полномочиями ни с кем, включая
соратников по "Коготку", протянули лапы и к курортному Хаммору,
столице кинобизнеса. Они же, с благословения Гека, совершали
набеги на владения иневийских и фибских гангстеров. Природа не
наделила ни одного из братьев особым умом, но борзости,
настырности и здравого смысла им вполне хватало, чтобы процветать
и неукоснительно следовать линии, прочерченной для них Лареем. А
Ушастый, так тот вообще считал себя зырковым по Бабилону, оком
Лареевым. По жесткости своих понятий и беспримерной,
нерассуждающей преданности кумиру он занимал самый крайний,
экстремистский фланг в рядах организации Гека. Его территория и
влияние не шли ни в какое сравнение с владениями Сторожа и
Арбуза, команда боевиков насчитывала от силы два десятка парней,
но именно он собирал деньги в общак, в том числе и со Сторожа с
Арбузом, и с Гнедых. И "Пентагон" в лице Малыша однозначно
ориентировался на Ушастого. Даже братья Гнедые, Пер и Втор, не
решались скалить на него зубы, а бывало -- и советовались с ним
по некоторым деликатным вопросам. Никаких деловых отношений ни с
кем, кроме как со "своими", из роскоши -- только длиннорылые
моторы с броней и бабы в "нерабочие часы"... Дела в "китайском"
районе продвигались туго: Ушастый привык экономить время с
помощью пластида и автоматов, что приносило плоды даже в гнилых
винегретных районах, но здесь все было совсем иначе. Узкоглазые
на прямой конфликт вроде бы и не шли, на все соглашались, но...
Денег от них не поступало, его людей никто и никак не мог понять,
ставленники же из местных, двое уже за три месяца, бесследно
пропадали... Ушастый злился, посылал карательные экспедиции, хотя
и трудно было врубиться -- кто там у них основной и всем
заправляет, но результат получался прежний: с тем же успехом
можно было пинками наказывать землю...
Сказать, что вся Гекова шатия-братия жила между собой душа-в-душу
было бы сильным преувеличением: центробежные процессы разводили
вчерашних соратников далеко друг от друга; Гнедые завидовали
Сторожу, тот Арбузу, Арбуз опасался Ушастого, Ушастый
недолюбливал Сторожа и Арбуза, те -- его, Сторожа раздражали и
тревожили пограничные действия Гнедых, Малыш мечтал о воле и
постоянно слал на волю Ушастому язычки с претензиями к нему и
остальным... Единственное, что цементировало их воедино -- страх
вызвать недовольство Ларея и потерять его расположение и
уважение.
Удила ослабли, Ларей сидел далеко, но он был все еще жив. Его
добровольная "схима" по-разному была воспринята ближайшими:
Сторож, Арбуз и Гнедые не одобряли про себя Ларееев задвиг и
первое время чувствовали себя несколько неуютно без опеки и, как
бы это сказать, без "последней инстанции", на которую можно было
бы свалить бремя окончательного решения серьезной проблемы с
непредсказуемым результатом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129