Только сейчас Гек обратил внимание на отсутствие браги в огромных
стеклянных бутылях и на то, что запах, казавшийся вечным -- почти улетучился
из квартиры.
-- Папка, а где твоя лабалатория (Так Ангел называл самогонный аппарат
и Геку в голову не приходило, что этим словом можно обозначать нечто иное)?
-- Эти пидоры в погонах отобрали, две недели меня трамбовали, рыры
помойные! Как теперь жить, побираться, что ли, Христа ради?
Геку стало еще страшнее: лягавые ограбили отца, заперли его в
каталажку. Теперь ему хана без лекарств. Гек всхлипнул:
-- Папка..., папка... -- только и смог он выговорить сквозь
надвигающийся плач.
Ангел подпер голову рукой и тоже заплакал:
-- Эх, хоть бы раз в жизни -- счастья крошечку, да на свою ладошечку!
Сынок... Ты помоложе будешь, -- достань из шкафа... , душа ее, родимую,
требует...
Гек видел, что отец уже крепко клюнувши, и понемногу успокоился: он
любил, когда отец в таком состоянии -- не бьет и делать ничего не
заставляет. Чтобы достать бутыль с виски, пришлось встать на стул. Гек
потянулся и нечаянно сшиб гипсовую статуэтку -- балерину, изображающую
царевну-лебедь. Статуэтка упала на деревянные половицы и раскололась. Гек
так и замер на стуле, прижимая к себе бутылку и глядя на отца круглыми от
ужаса глазами. Отец, подняв голову, выпятил мокрую нижнюю губу и довольно
долго тупо смотрел на осколки.
-- Как же так, сынок, -- даже лягавые руку на нее не подняли, оставили
мне -- матери твоей память, целой и невредимой, а ты!... сломал ее... Назло,
что ли мне, батьке своему? Спасибо, сын, земной тебе поклон... от нас с
матушкой.
-- Папка, я не хотел!
-- А сделал... Дай-ка сюда, не ровен час...
Ангел вытянул пробку из початой бутылки и сделал небольшой глоток:
-- Виски теперь -- дрянь, раньше было ржаное, а нынче нефтяное. Арабы
из нефти гонят -- сами не пьют, а христиан травят. Пробки на резьбе
придумали, сам видел. Ну да ничего, ничего-о! Со всеми посчитаемся -- дай
только срок! Только не тот срок, что за Хозяином считают!... "Сидел я в
несознанке, ждал от силы пятерик..." -- затянул было Ангел, но вдруг осекся.
-- Ты что улыбаешься, сучонок! Тебя самого надо бы взять за задние
ноги, да головой об угол -- за такое веселье. Чего веселого, я спрашиваю?
Гек не знал, что сказать и только мотал стриженой головой и
подшмургивал хлюпающим носом. Глаза налились слезами, но нельзя было плакать
теперь, когда отец соскочил на другую программу и может запросто прибить...
-- Что стоишь, чего ждешь? Гляди-ка: я сижу, но не сижу, мать лежит, но
не лежит, ты... -- прикольно, да? Это -- памятью моей было, частью души
моей, а стало -- хуже мусора, куда пошел?
-- Ведро и тряпку принесу, приберу мусор.
-- Кто бы тебя прибрал, гаденыш, мне, что ли, пачкаться! Оставь как
есть, пусть всегда здесь валяется: глянешь, падла, вспомнишь мать! Ко мне!
Ближе подойди. Ближе, я сказал!
-- Гек не выдержал: слезы полились ручьем. Он стоял в метре от отца и
не в силах был приблизиться хотя бы на шаг. Руки его были плотно прижаты к
груди, локти упирались в живот, а ладони, сжатые в кулачки, закрывали
трясущийся подбородок. Не в силах более выносить пытку ожиданием, Гек
зажмурил глаза и зашелся в беззвучном реве... На его макушку неожиданно
медленно легла рука отца:
-- Сдрейфил, брат? неужто ты думаешь, что я на сынишку своего руку
подниму? Нас с тобой и так слишком мало сохранилось -- ты да я -- на весь
белый свет. Да, пьяный я -- а знаешь ли, с какой радости пью? Нет, мал ты
еще, Гек, такие вещи понимать. Мать-покойница твоя, царство ей небесное,
тоже уважала это дело -- запоями страдала. Да не реви же ты, будь мужчиной.
Знаешь, а ведь я брошу пить: уедем отсюда, заново жить начнем. Я шофером
устроюсь, на дальнобойке заколачивать, а ты дома -- за старшего, по
хозяйству. Неужто не справимся? К сорока, а то и раньше, в свой дом переедем
-- с газоном, с бассейном. Щенка тебе купим -- хочешь собаку?
-- Хочу, -- еще сквозь слезы, нетвердым голосом, но уже с прояснившимся
лицом, ответил Гек. Дети -- отходчивый народ, и Гек уже готов был простить,
вернее -- забыть (потому что он и не ведал, что в его моральной власти --
прощать или хранить обиду в ответ на зло, причиненное другим человеком)
страх и слезы, вызванные пьяным отцом, вычеркнуть из сердца глумления и
угрозы, исходившие от единственного в мире человека, которого ты имеешь
право назвать родным.
-- Купим, -- веско сказал отец и поднялся, опрокинув стул. Тяжело
ступая, с остановками он двинулся к туалету. Дверь за собой он не закрыл и
Геку слышно было, как мечется пьяная струя по всей поверхности унитаза, как
отец моет руки, лицо и отхаркивается в раковину. Отец вернулся, грянулся на
стул, поднятый Геком, и еще отхлебнул. -- Может, ты голоден, сейчас
сообразим чего...
Гек счастливо фыркнул и сел к столу, напротив:
-- Папка, я недавно ел, ты же мне сам кашу давал! Гречневую -- забыл?
-- Почему это я -- забыл? Я ничего не забываю, никому и ничего, и
никогда. Просто смотрю -- худой больно, кожа да кости. Там тебя, небось,
голодом морили долгополые, в монахи зазывали?
-- Нет, нормально кормили. Другой раз кто и попросит добавки, так тем
давали, особенно новеньким, а я ни разу не спросил, мне хватало -- я же
меньше других был. А только в спальне вечером у нас все равно дрались и
ругались, хоть отец Анри говорил, что это тяжкий грех. И еще латыни нас
учили... А щенк...
-- Эх, эх. -- был смех, да вышел грех. Теперь ты дома и латынь учить не
надо. Был тут хрен с горы, попечитель окружной, интересовался -- почему в
школу не ходишь? Ты уж ходи, сынок, а то эти паразиты тебя с пособия снимут,
если я посеща...емости... не обеспечу. и вот что: ходить будешь в другую
школу -- через квартал. Правда там ирлашек много, да и черномазые
попадаются, но здесь и мне пригляд удобнее делать, и с этими харями
очкастыми из твоей прежней школы общаться не придется. Подходит такое дело?
Гек увял. О той школе -- No55 -- ходили самые разные и невероятные
слухи, но хороших слухов -- не было. Драки, вши, вымогательство, в старших
классах -- наркотики, ранние беременности и черт те что еще. Там был стык
черного и ирландского районов: разноцветные одноклассники за порогом школы
превращались во врагов и метелили друг друга без пощады.
-- А меня там бить не станут почем зря, ведь я из другого края?
-- Пусть попробуют единственный разок -- из параши хавать будут -- и
они и предки их, если вступятся. Я, сынок, и не таких седлал и пришпоривал,
сверху сидя -- ну да сам увидишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111