госпиталь называть нельзя, свое настоящее имя называть нельзя (
он сказал, что звать его Боб, фамилию не знает, беспризорник). Деллик знал,
что творил, он видел, что мальчишке -- лет десять от роду, но в протоколе
записал " по виду -- двенадцати лет", поскольку уголовная ответственность
наступала с двенадцати.
Учитывая общественную опасность содеянного, отказ вернуть краденое и
выдать сообщников, стоящих за ним, ему назначили по совокупности шесть лет
исправительной колонии доп. режима, деленные пополам (преступники, не
достигшие семнадцати лет, тянули половину взрослого срока, положенного за
совершенное преступление), то есть -- три года.
Пока шло "следствие", пока собрался суд -- Гек успел оттянуть четыре
месяца из тридцати шести в следственном изоляторе -- тюрьме. Потом ему
объявили приговор и в вагонзаке отправили на восток, в лагерь для
несовершеннолетних, на "малолетку".
Пенитенциарная система Бабилона родилась в эпоху ничем не ограниченного
всевластия предыдущего президента, была обширна и беспощадна. Труд
заключенных дешев и неприхотлив: и на приисках работать могут и в болотистой
сельве лес валить -- за еду и махорку. В иные годы сидело до четырех
миллионов человек. Сидели дружно, в смысле -- вперемешку, бытовики, урки и
несогласные с режимом. Только для карающих органов -- бывших следаков, да
полисменов, да прокуроров, совершивших уголовные преступления, держали
отдельную зону, иначе не жить им на белом свете. И в следственных изоляторах
держали проштрафившихся стражей закона отдельно от остальных заключенных.
Сидельцы отбывали свои сроки ("срока" -- на жаргоне) в разных условиях, в
зависимости от тяжести содеянного. Для того, чтобы разница эта ощущалась --
создано было четыре отсидочных режима на зонах: основной, дополнительный,
жесткий и каторжный. Считалось. что самый легкий режим -- основной, а самый
тяжелый -- каторжный. Так считалось у официальных представителей закона. Но
свое разумение и собственная "табель о рангах" имелись у сидящих, не всегда
согласных с официальной градацией.
Самым тяжелым режимом считалась "крытка" -- пятый режим. Попросту --
тюрьма. Тот кто огребал "пятью-пять", знал, что из двадцати пяти лет срока
-- первые пять -- спать ему не на шконке, а на нарах, белый свет
разглядывать в решеточку (если решеточка та -- без "намордника") и иметь
прогулки в тюремном дворике. Ни свежего воздуха, ни свиданок, ни личной
жизни на промзоне, ни посылок, ни ларька... На каторжном режиме тоже очень
даже не сладко -- но не сравнить, нет.
Единственное исключение -- Бабилонская "крытая" -- Пентагон, там все
устроено иначе, да и сидят в ней другие люди.
А основной режим всасывал всякую шваль, без мозгов и понятий. Дебилы,
психопаты и случайные люди составляли основу "Основного режима". Именно там
воспитатели в погонах добились наибольшего успеха в выведении козлиного
стада: из каждых пяти основных зон -- четыре были белыми и лишь одну с
натяжкой можно было назвать черной. То есть в белых зонах правил бал
"актив", в "черных" -- нетаки ржавой ориентации. Иначе говоря, белые зоны
находились под контролем администрации и лиц, "твердо ставших на путь
исправления", черные -- контролировались идейными урками ("ржавыми"), либо
их последователями -- нетаками, лицами отрицательно настроенными по
отношению к режиму содержания. На доп. режимах сидели "тяжеловозы" первого
срока в основном, т.е. лица, впервые совершившие преступление, но тяжкое --
убийство, налет на банк и т.п. Попадались и по второй ходке, но от другой
статьи другого раздела: первая ходка -- за хулиганку, а вторая, скажем, за
наркоту. Самая солидная, размеренная зона -- жесткий режим. ее костяк --
рецидивисты, умеющие и воровать и ответ держать. Там сплошняком -- черные
зоны, белые жесткие -- редкость. Здесь каждый знает свое место и если не
спешит протянуть руку помощи, то и ножку не подставит. Каждый может
рассчитывать здесь на справедливость, часто жестокую, редко бесплатную, но
всегда обоснованную. Сидельцы уважают себя, уважают других, при всех
обстоятельствах берегут свою честь. А на воле они живут, как правило,
паразитами, питаются чужим потом , профессионально обворовывая обывателя.
"На малолетке" только два режима: ос. и доп. -- основной и
дополнительный. Чистых зон нет, каждая -- черно-белый клубок высокого
напряжения. Таков был порядок на зонах, пока в уголовный мир не пришла
"Рвакля" и не изменила этот мир до неузнаваемости.
"Рвакля" не проникла в малолетние зоны; чисто по возрасту нет там
ржавых и скуржавых, но рассказы о "Рвакле" -- весомая и постоянная часть
лагерного фольклора. Когда Дядя Джеймс объявлял большую рваклю, он вовсе не
отождествлял свой мир и лагерный, бандитов и урок, он только вспомнил
рассказы времен своей отсидки и употребил звонкий термин, не более. В тот
субботний день полиция и репортеры не успевали подсчитывать трупы на улицах
Бабилона, а все же это была совсем другая война и совсем другая кровь. Дядя
Джеймс не страдал манией величия, просто оказался не точен в словах, или,
вернее, употребил гиперболу.
ГЛАВА 9
Варит сладкий сон
В заповеднике времен
Госпожа утрат.
-- Хорошо выглядишь, Франк! Привет, Тобиас!
-- Здорово, Джеймс. Что это у тебя с ногой?
-- Говно месил на досуге. Ну что, здесь будем говорить, или как? Чего
приехал? -- Дядя Джеймс озирался, словно ожидал пули из-за каждой занавески
каждого окна.
-- Джеймс, давай внутри обсудим, что здесь крик подымать, верно я
говорю?
-- Еще бы! Ну, смотри, а я гостям всегда рад. -- Дядя Джеймс сделал
приглашающий жест, пошел впереди, пряча до времени гнусную ухмылку. Патрик
-- руки в карманах -- панорамным, охватывающим взглядом уперся в окна
противоположного дома, рассчитывая уловить движение, отблеск, тень или еще
что-нибудь, сулящее угрозу. На лестничной клетке тоже могли подстерегать
убойные сюрпризы, но Патрик был один, обеспечить контроль впереди и в
арьергарде -- времени не было, а вероятность нападения с тылу -- обычно
выше, чем засады впереди.
-- Тоб, постереги машину, отдохни, но посматривай, я скоро..
Дядя Джеймс немедленно развернулся к Франку и с серьезным видом
вмешался в разговор:
-- Долго ему придется ждать, с голоду валенки отбросит. Обсуждать --
есть чего, не украдут вашу машину, не мучай парня, пусть с нами идет... --
Он гостеприимно пропустил Франка перед собой, тот, в свою очередь, кивком
послал вперед Тобика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
он сказал, что звать его Боб, фамилию не знает, беспризорник). Деллик знал,
что творил, он видел, что мальчишке -- лет десять от роду, но в протоколе
записал " по виду -- двенадцати лет", поскольку уголовная ответственность
наступала с двенадцати.
Учитывая общественную опасность содеянного, отказ вернуть краденое и
выдать сообщников, стоящих за ним, ему назначили по совокупности шесть лет
исправительной колонии доп. режима, деленные пополам (преступники, не
достигшие семнадцати лет, тянули половину взрослого срока, положенного за
совершенное преступление), то есть -- три года.
Пока шло "следствие", пока собрался суд -- Гек успел оттянуть четыре
месяца из тридцати шести в следственном изоляторе -- тюрьме. Потом ему
объявили приговор и в вагонзаке отправили на восток, в лагерь для
несовершеннолетних, на "малолетку".
Пенитенциарная система Бабилона родилась в эпоху ничем не ограниченного
всевластия предыдущего президента, была обширна и беспощадна. Труд
заключенных дешев и неприхотлив: и на приисках работать могут и в болотистой
сельве лес валить -- за еду и махорку. В иные годы сидело до четырех
миллионов человек. Сидели дружно, в смысле -- вперемешку, бытовики, урки и
несогласные с режимом. Только для карающих органов -- бывших следаков, да
полисменов, да прокуроров, совершивших уголовные преступления, держали
отдельную зону, иначе не жить им на белом свете. И в следственных изоляторах
держали проштрафившихся стражей закона отдельно от остальных заключенных.
Сидельцы отбывали свои сроки ("срока" -- на жаргоне) в разных условиях, в
зависимости от тяжести содеянного. Для того, чтобы разница эта ощущалась --
создано было четыре отсидочных режима на зонах: основной, дополнительный,
жесткий и каторжный. Считалось. что самый легкий режим -- основной, а самый
тяжелый -- каторжный. Так считалось у официальных представителей закона. Но
свое разумение и собственная "табель о рангах" имелись у сидящих, не всегда
согласных с официальной градацией.
Самым тяжелым режимом считалась "крытка" -- пятый режим. Попросту --
тюрьма. Тот кто огребал "пятью-пять", знал, что из двадцати пяти лет срока
-- первые пять -- спать ему не на шконке, а на нарах, белый свет
разглядывать в решеточку (если решеточка та -- без "намордника") и иметь
прогулки в тюремном дворике. Ни свежего воздуха, ни свиданок, ни личной
жизни на промзоне, ни посылок, ни ларька... На каторжном режиме тоже очень
даже не сладко -- но не сравнить, нет.
Единственное исключение -- Бабилонская "крытая" -- Пентагон, там все
устроено иначе, да и сидят в ней другие люди.
А основной режим всасывал всякую шваль, без мозгов и понятий. Дебилы,
психопаты и случайные люди составляли основу "Основного режима". Именно там
воспитатели в погонах добились наибольшего успеха в выведении козлиного
стада: из каждых пяти основных зон -- четыре были белыми и лишь одну с
натяжкой можно было назвать черной. То есть в белых зонах правил бал
"актив", в "черных" -- нетаки ржавой ориентации. Иначе говоря, белые зоны
находились под контролем администрации и лиц, "твердо ставших на путь
исправления", черные -- контролировались идейными урками ("ржавыми"), либо
их последователями -- нетаками, лицами отрицательно настроенными по
отношению к режиму содержания. На доп. режимах сидели "тяжеловозы" первого
срока в основном, т.е. лица, впервые совершившие преступление, но тяжкое --
убийство, налет на банк и т.п. Попадались и по второй ходке, но от другой
статьи другого раздела: первая ходка -- за хулиганку, а вторая, скажем, за
наркоту. Самая солидная, размеренная зона -- жесткий режим. ее костяк --
рецидивисты, умеющие и воровать и ответ держать. Там сплошняком -- черные
зоны, белые жесткие -- редкость. Здесь каждый знает свое место и если не
спешит протянуть руку помощи, то и ножку не подставит. Каждый может
рассчитывать здесь на справедливость, часто жестокую, редко бесплатную, но
всегда обоснованную. Сидельцы уважают себя, уважают других, при всех
обстоятельствах берегут свою честь. А на воле они живут, как правило,
паразитами, питаются чужим потом , профессионально обворовывая обывателя.
"На малолетке" только два режима: ос. и доп. -- основной и
дополнительный. Чистых зон нет, каждая -- черно-белый клубок высокого
напряжения. Таков был порядок на зонах, пока в уголовный мир не пришла
"Рвакля" и не изменила этот мир до неузнаваемости.
"Рвакля" не проникла в малолетние зоны; чисто по возрасту нет там
ржавых и скуржавых, но рассказы о "Рвакле" -- весомая и постоянная часть
лагерного фольклора. Когда Дядя Джеймс объявлял большую рваклю, он вовсе не
отождествлял свой мир и лагерный, бандитов и урок, он только вспомнил
рассказы времен своей отсидки и употребил звонкий термин, не более. В тот
субботний день полиция и репортеры не успевали подсчитывать трупы на улицах
Бабилона, а все же это была совсем другая война и совсем другая кровь. Дядя
Джеймс не страдал манией величия, просто оказался не точен в словах, или,
вернее, употребил гиперболу.
ГЛАВА 9
Варит сладкий сон
В заповеднике времен
Госпожа утрат.
-- Хорошо выглядишь, Франк! Привет, Тобиас!
-- Здорово, Джеймс. Что это у тебя с ногой?
-- Говно месил на досуге. Ну что, здесь будем говорить, или как? Чего
приехал? -- Дядя Джеймс озирался, словно ожидал пули из-за каждой занавески
каждого окна.
-- Джеймс, давай внутри обсудим, что здесь крик подымать, верно я
говорю?
-- Еще бы! Ну, смотри, а я гостям всегда рад. -- Дядя Джеймс сделал
приглашающий жест, пошел впереди, пряча до времени гнусную ухмылку. Патрик
-- руки в карманах -- панорамным, охватывающим взглядом уперся в окна
противоположного дома, рассчитывая уловить движение, отблеск, тень или еще
что-нибудь, сулящее угрозу. На лестничной клетке тоже могли подстерегать
убойные сюрпризы, но Патрик был один, обеспечить контроль впереди и в
арьергарде -- времени не было, а вероятность нападения с тылу -- обычно
выше, чем засады впереди.
-- Тоб, постереги машину, отдохни, но посматривай, я скоро..
Дядя Джеймс немедленно развернулся к Франку и с серьезным видом
вмешался в разговор:
-- Долго ему придется ждать, с голоду валенки отбросит. Обсуждать --
есть чего, не украдут вашу машину, не мучай парня, пусть с нами идет... --
Он гостеприимно пропустил Франка перед собой, тот, в свою очередь, кивком
послал вперед Тобика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111