— Вот именно.
— Кто-нибудь пострадал? — Я со страхом ждал ответа.
— Расслабься, братишка. Только радиостанция.
— Слава богу! Будем надеяться, что неприятности на этом закончились.
— Не о чем волноваться. К тому же, у нас теперь есть «сторожевой пес»
— последние тридцать минут с нами летит самолет армейской авиации США. Из Барранкильи, должно быть, вызвали по радио эскорт, чтобы встретить нас, невесело хохотнул Питер. — Ты же знаешь, как американцы заинтересованы в нашем грузе.
— Что за самолет? — удивился я, зная, что лишь очень хороший летчик мог пролететь двести-триста миль в глубь Мексиканского залива и найти самолет, не используя при этом радиопеленгатор. — Вас предупредили о нем?
— Нет, но не беспокойся, он действительно свой, все в порядке. Мы только что разговаривали с ним. Знает все о нас и нашем грузе. У него старый «Мустанг» с подвесными топливными баками. Реактивный истребитель не смог бы так долго сопровождать нас.
— Понимаю... — очевидно, я, как всегда, волновался по пустякам. Курс?
— Точно 040.
— Местоположение? Питер ответил, но я не разобрал — помехи усиливались.
— Повтори, пожалуйста.
— Барри сейчас пытается выяснить это. Он был слишком занят ремонтом радиостанции... Подожди две минуты.
— Дай мне поговорить с Элизабет.
— Пожалуйста. И в наушниках послышался голос, который значил для меня больше всего в этом мире:
— Здравствуй, дорогой. Извини, что мы заставили тебя поволноваться.
Да, в этом была вся Элизабет. Извиняется за то, что она заставила меня поволноваться, — и ни слова о себе.
— С тобой все в порядке? Я имею в виду — ты уверена, что ты...
— Да, конечно. Ее я тоже слышал плохо, но даже если бы она находилась в десяти тысячах миль от меня, я все равно распознал бы в ее голосе веселые нотки и хорошее настроение.
— Мы уже почти прибыли, я уже различаю огни на земле. — И после секундной паузы она нежно прошептала:
— Я люблю тебя, дорогой.
— Правда?
— Всегда, всегда, всегда. Счастливый, я откинулся в кресле, расслабился и тут же вскочил на ноги, услышав вдруг вскрик Элизабет и хриплый голос Питера:
— Он пикирует на нас! Эта сволочь пикирует на нас, открыла огонь! Из всех стволов! Он летит прямо...
Крик перешел в захлебывающийся стон, заглушенный женским пронзительным криком боли, и в то же мгновение я услышал стаккато рвущихся снарядов, которое заставило дребезжать мембраны наушников. Это длилось две секунды, может, меньше, а потом не стало слышно ни пушечных очередей, ни стона, ни крика. Ничего.
Две секунды, всего две секунды, но они отняли у меня самое дорогое в жизни. Эти две секунды оставили меня одиноким в пустынном и теперь бессмысленном мире. Моя красная роза стала белой.
3 мая 1958 года.
Глава 1
Я не совсем представляю, как должен был выглядеть этот человек, сидевший за высоким полированным столом красного дерева. Думаю, подсознательно я считал, что он будет соответствовать тем превратным представлениям, которые сформировались у меня благодаря случайным книгам и фильмам — в далекие уже дни, когда я находил для них время. Единственно допустимым различием во внешности судей графств юго-восточной части США я считал вес: одни судьи — худые и жилистые, другие имеют тройные подбородки и сложением подходят под мои представления. Но всегда судья в моем представлении — пожилой человек, одетый в мятый белый костюм, не совсем белую рубашку, галстук, напоминающий шнурок для ботинок, и портрет этот дополняла сдвинутая на затылок панама с цветной лентой. Лицо у судьи обычно красное, с сизоватым носом, свисающие концы седых марктвеновских усов испачканы бурбоном, или мятным джулепом, или тем, что пьют в том месте, где живет судья. Выражение лица судьи обычно — равнодушное, манеры — аристократические, моральные принципы — высокие, а умственное развитие лишь среднее.
Судья Моллисон сильно разочаровал меня. У него отсутствовали все эти, как мне казалось, характерные черты, за исключением, возможно, моральных принципов, но их нельзя видеть. Молодой, чисто выбритый человек, одетый в безукоризненный, отлично сшитый светло-серый шерстяной костюм в тропическом стиле с ультраконсервативным галстуком, а что касается мятного джулепа, то, думаю, он заходил в бар только за тем, чтобы прикинуть, как его закрыть. Он казался милосердным человеком, но только казался; казался умным — так оно и было. Ум у него был острым, как иголка. И теперь он покалывал меня этой острой иголкой и с незаинтересованным видом наблюдал, как я корчусь.
— Итак, — сказал он. — Мы ждем ответа, мистер... э-э... Крайслер.
Он не сказал прямо, что считает эту фамилию вымышленной, но если кто-то из находившихся в зале не понял, что он имел в виду, то ему нечего было сюда приходить. Школьницы с круглыми от любопытства глазами, храбро пытавшиеся посещением этого места греха, порока и зла заработать хорошие отметки по курсу гражданского права, явно уловили смысл этого «э-э»; уловила его и тихо сидевшая на первом ряду блондинка с печальными глазами; понял его, похоже, даже громадный гориллоподобный тип, который сидел за блондинкой тремя рядами далее.
Я повернулся к судье:
— Вот уже третий раз вы с трудом вспоминаете мою фамилию, — укоризненно произнес я. — Скоро самые умные из присутствующих здесь поймут, что вы имеете в виду. Вам надо быть осторожнее, друг мой.
— Я вам не друг. И это не судебное заседание. И здесь нет присяжных, на которых надо оказывать влияние. Это всего лишь слушание дела, мистер... э-э... Крайслер.
— Крайслер, а не «э-э... Крайслер». И вы же чертовски постараетесь, чтобы суд состоялся, не так ли, судья?
— Я рекомендую вам следить за своими манерами и речью, — резко ответил судья. — Не забывайте, что я могу содержать вас под стражей неограниченное время. Итак, еще раз: где ваш паспорт?
— Не знаю. Наверное, потерял.
— Где?
— Если бы я знал где, я бы его не потерял.
— Мы это понимаем, — сухо сказал судья. — Но если бы мы могли определить район, где вы потеряли паспорт, то могли бы оповестить соответствующие полицейские участки, в которые его могут сдать. Когда вы впервые заметили, что у вас больше нет паспорта, и где вы находились в это время?
— Три дня назад. И вы прекрасно знаете, где я находился в то время.
Сидел в ресторане мотеля «Ла Коптесса», ужинал и размышлял о своих делах, когда этот «Дикий Билл» Хикок" и его орда набросились на меня. — Я показал на тщедушного шерифа, сидевшего в пальто из «альпаги» в плетеном кресле напротив судьи, и подумал, что в Марбл-Спрингз на полицейских не распространяются ограничения по росту — шериф даже в ботинках на высокой платформе едва ли был выше пяти футов четырех дюймов. Шериф тоже сильно разочаровал меня. Хотя я отнюдь не считал, что полицейский на Диком Западе обязательно должен носить огромный кольт, все же поискал что-либо похожее на значок шерифа или пистолет, но ни того, ни другого не обнаружил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64