детектив
ПРОЛОГ
3 мая 1958 года.
Я сидел у себя в конторе, если так можно назвать деревянный сарайчик размерами два на три метра, смонтированный на автоприцепе. Я торчал здесь уже четыре часа, и мои уши болели от постоянного нажима наушников. Если бы мне пришлось так сидеть целые сутки, я все равно бы не двинулся с места: эти наушники были для меня самым важным в мире, только они связывали меня со всем тем, что представляло для меня какую-то ценность.
По крайней мере три часа назад Пит должен был дать о себе знать на нашей волне. Барранкилья была далеко на Юго-Востоке, но мы уже много раз летали по этой трассе. Три наших самолета ДС были старенькие, однако благодаря хорошему обслуживанию находились в прекрасном техническом состоянии. Пит — прекрасный пилот, а Барри — ас среди штурманов. Метеорологические прогнозы для западного района Карибского моря были благоприятными, сезон ураганов еще не начался.
Я не мог понять, почему они так долго не дают о себе знать. В любом случае они дожны были уже пройти пункт максимального сближения и лететь в северном направлении, приближаясь к цели полета — Тампе. Неужели они не послушались моего приказа и вместо того, чтобы описать большую дугу над Юкатанским проливом, полетели самой короткой дорогой, над Кубой? В те времена с самолетами, пролетающими над этим раздираемым гражданской войной островом, могли произойти самые неприятные неожиданности. Мне такой вариант казался малоправдоподоб-ным, а если учесть их груз — совершенно невозможным. Когда дело было рискованным, Пит был даже более осторожным и предусмотрительным, чем я.
В углу тихонько играло радио. Работала какая-то английская станция, и второй раз за вечер неизвестный мне гитарист начинал о смерти своей матери, жены или любимой, я уже не помню. Песенка называлась «Моя красная роза вдруг стала белой». Красное — жизнь, белое — смерть. Красный и белый — цвета трех самолетов, составляющих собственность нашего Транска-
рибского общества чартерных рейсов. Когда песенка, наконец, закончилась, я вздохнул с облегчением.Обстановка в моей конторе была скромной — письменный стол, два кресла, небольшой сейф и мощная радиостанция RCA, питание к которой поступало по толстому кабелю, идущему от зданий аэропорта. Кроме того, еще было зеркало. Его повесила Элизабет, когда была здесь единственный раз, а потом у меня как-то не доходили руки снять его.
Я посмотрел в зеркало и понял, что сделал ошибку. Черные волосы, черные брови, темно-голубые глаза и бледное, измученное, напряженное лицо напомнили мне, насколько сильно я волнуюсь. Как-будто мне надо было себе об этом напоминать! Я отвернулся и посмотрел в окно.
Даже в хорошую погоду в это окно мало что было видно: десять миль угрюмой, размокшей равнины, простирающейся от аэропорта Стенли-Филд до Белиза. Сейчас в Гондурасе начался сезон дождей, потоки воды с самого утра стекали по стеклу, а с низких хмурых туч лил дождь на сухую землю, превращая мир за окном во что-то серое, туманное.
Я снова отстучал наши позывные, с таким же результатом, как и раньше. Молчание. Сменил настройку, чтобы проверить в порядке ли прием, и, услышав только атмосферные разряды, какое-то пение и музыку, вернулся тотчас на нашу частоту.
Этот полет для нашего Транскарибского общества чартерных рейсов был самым важным из всех, а я должен сидеть, как прикованный, в этом маленьком помещении и ждать заправщик, который вообще не прибыл на место. Без этого заправщика красно-белая машина, стоящая на взлетной полосе в пятидесяти метрах от домика, нужна мне, как прошлогодний снег.
Из Барранкильи они вылетели, в этом я был уверен. Первое известие я получил три дня назад, когда прибыл на место. В зашифрованной радиограмме не было никаких намеков на трудности. Все происходило в полной тайне. О самолете знали только трое высших государственных чиновников. «Ллойд» согласился принять страховку груза, но по максимальной ставке. Я не обратил особого внимания на радиосообщение о вчерашней попытке покушения сторонников диктатуры, которые не хотели выбора либерала Лераса; были запрещены полеты всем пассажирским и военным самолетам на внутренних линиях, но внешних линий это не коснулось. Колумбия оказалась в таком трудном финансовом положении, что не могла портить отношения с иностранцами, а мы были примерно в такой же ситуации.
Я не хотел рисковать, поэтому дал телеграмму Питу, чтобы он взял с собой Элизабет и Джона. Если 4 мая — то есть завтра — власть захватят нежелательные элементы и узнают о нашей
деятельности, это будет означать конец нашего Общества. И причем незамедлительно. Но если учесть то сказочное вознаграждение, которое нам предложили за один рейс в Тампу...
В наушниках что-то затрещало. Было похоже на атмосферные разряды, но как раз на нашей волне. Как-будто кто-то хотел включиться. Я изо всех сил напряг свой слух, но напрасно. Ни голосов, ни морзянки, ничего. Я потянулся за сигаретами.
Радио все играло. Третий раз я услышал: «Моя красная роза вдруг стала белой».
Это было выше моих сил. Я сорвал наушники, подскочил к приемнику и выключил его, потом взял бутылку, стоящую под столом. Налил солидную порцию и снова надел наушники.
— СКР вызывает СКС. СКР вызывает СКС. Ты меня слышишь? Прием...
Виски залило письменный стол, перевернутый бокал с треском разбился об пол, а я лихорадочно искал микрофон.
— Говорит СКС, говорит СКС! — орал я изо всех сил.— Пит это ты? Пит! Прием...
— Это я... Идем по курсу. Я не виноват, что опоздал,— голос был слабый, далекий, но я ощущал в нем беспокойство и бешенство.
— Я торчу здесь уже неизвестно сколько! — Хотя я почувствовал облегчение, в моем голосе зазвучал гнев, но когда я это понял, мне стало очень стыдно.— Что-то случилось, Пит?
— Случилось! Какой-то шутник узнал, какой у нас груз, а может, мы ему просто не понравились. В общем, он подложил под нашу рацию небольшую бомбочку. Детонатор сработал, но, к счастью, бомба не взорвалась. Рация чуть не разлетелась на части. У Барри есть целый мешок запасных частей, и как раз сейчас он ухитрился исправить рацию.
Я вспотел, руки мои дрожали. Когда я, наконец, заговорил, мой голос начал срываться.
— Ты говоришь, кто-то подложил бомбу? Значит, кто-то хотел вас взорвать?
— Вероятнее всего.
— У вас есть раненые? — Я с испугом ждал ответа.
— Успокойся, старина. Пострадала только рация.
— Слава богу! Будем надеяться, что это все.
— Не волнуйся. У нас есть ангел-хранитель. Уже тридцать минут нас сопровождает американский военный самолет. Наверное, из Барранкильи по радио потребовали эскорт, который будет следовать за нами до цели.— Питер сухо засмеялся.— В конце концов, больше всего в нашем грузе заинтересованы американцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
ПРОЛОГ
3 мая 1958 года.
Я сидел у себя в конторе, если так можно назвать деревянный сарайчик размерами два на три метра, смонтированный на автоприцепе. Я торчал здесь уже четыре часа, и мои уши болели от постоянного нажима наушников. Если бы мне пришлось так сидеть целые сутки, я все равно бы не двинулся с места: эти наушники были для меня самым важным в мире, только они связывали меня со всем тем, что представляло для меня какую-то ценность.
По крайней мере три часа назад Пит должен был дать о себе знать на нашей волне. Барранкилья была далеко на Юго-Востоке, но мы уже много раз летали по этой трассе. Три наших самолета ДС были старенькие, однако благодаря хорошему обслуживанию находились в прекрасном техническом состоянии. Пит — прекрасный пилот, а Барри — ас среди штурманов. Метеорологические прогнозы для западного района Карибского моря были благоприятными, сезон ураганов еще не начался.
Я не мог понять, почему они так долго не дают о себе знать. В любом случае они дожны были уже пройти пункт максимального сближения и лететь в северном направлении, приближаясь к цели полета — Тампе. Неужели они не послушались моего приказа и вместо того, чтобы описать большую дугу над Юкатанским проливом, полетели самой короткой дорогой, над Кубой? В те времена с самолетами, пролетающими над этим раздираемым гражданской войной островом, могли произойти самые неприятные неожиданности. Мне такой вариант казался малоправдоподоб-ным, а если учесть их груз — совершенно невозможным. Когда дело было рискованным, Пит был даже более осторожным и предусмотрительным, чем я.
В углу тихонько играло радио. Работала какая-то английская станция, и второй раз за вечер неизвестный мне гитарист начинал о смерти своей матери, жены или любимой, я уже не помню. Песенка называлась «Моя красная роза вдруг стала белой». Красное — жизнь, белое — смерть. Красный и белый — цвета трех самолетов, составляющих собственность нашего Транска-
рибского общества чартерных рейсов. Когда песенка, наконец, закончилась, я вздохнул с облегчением.Обстановка в моей конторе была скромной — письменный стол, два кресла, небольшой сейф и мощная радиостанция RCA, питание к которой поступало по толстому кабелю, идущему от зданий аэропорта. Кроме того, еще было зеркало. Его повесила Элизабет, когда была здесь единственный раз, а потом у меня как-то не доходили руки снять его.
Я посмотрел в зеркало и понял, что сделал ошибку. Черные волосы, черные брови, темно-голубые глаза и бледное, измученное, напряженное лицо напомнили мне, насколько сильно я волнуюсь. Как-будто мне надо было себе об этом напоминать! Я отвернулся и посмотрел в окно.
Даже в хорошую погоду в это окно мало что было видно: десять миль угрюмой, размокшей равнины, простирающейся от аэропорта Стенли-Филд до Белиза. Сейчас в Гондурасе начался сезон дождей, потоки воды с самого утра стекали по стеклу, а с низких хмурых туч лил дождь на сухую землю, превращая мир за окном во что-то серое, туманное.
Я снова отстучал наши позывные, с таким же результатом, как и раньше. Молчание. Сменил настройку, чтобы проверить в порядке ли прием, и, услышав только атмосферные разряды, какое-то пение и музыку, вернулся тотчас на нашу частоту.
Этот полет для нашего Транскарибского общества чартерных рейсов был самым важным из всех, а я должен сидеть, как прикованный, в этом маленьком помещении и ждать заправщик, который вообще не прибыл на место. Без этого заправщика красно-белая машина, стоящая на взлетной полосе в пятидесяти метрах от домика, нужна мне, как прошлогодний снег.
Из Барранкильи они вылетели, в этом я был уверен. Первое известие я получил три дня назад, когда прибыл на место. В зашифрованной радиограмме не было никаких намеков на трудности. Все происходило в полной тайне. О самолете знали только трое высших государственных чиновников. «Ллойд» согласился принять страховку груза, но по максимальной ставке. Я не обратил особого внимания на радиосообщение о вчерашней попытке покушения сторонников диктатуры, которые не хотели выбора либерала Лераса; были запрещены полеты всем пассажирским и военным самолетам на внутренних линиях, но внешних линий это не коснулось. Колумбия оказалась в таком трудном финансовом положении, что не могла портить отношения с иностранцами, а мы были примерно в такой же ситуации.
Я не хотел рисковать, поэтому дал телеграмму Питу, чтобы он взял с собой Элизабет и Джона. Если 4 мая — то есть завтра — власть захватят нежелательные элементы и узнают о нашей
деятельности, это будет означать конец нашего Общества. И причем незамедлительно. Но если учесть то сказочное вознаграждение, которое нам предложили за один рейс в Тампу...
В наушниках что-то затрещало. Было похоже на атмосферные разряды, но как раз на нашей волне. Как-будто кто-то хотел включиться. Я изо всех сил напряг свой слух, но напрасно. Ни голосов, ни морзянки, ничего. Я потянулся за сигаретами.
Радио все играло. Третий раз я услышал: «Моя красная роза вдруг стала белой».
Это было выше моих сил. Я сорвал наушники, подскочил к приемнику и выключил его, потом взял бутылку, стоящую под столом. Налил солидную порцию и снова надел наушники.
— СКР вызывает СКС. СКР вызывает СКС. Ты меня слышишь? Прием...
Виски залило письменный стол, перевернутый бокал с треском разбился об пол, а я лихорадочно искал микрофон.
— Говорит СКС, говорит СКС! — орал я изо всех сил.— Пит это ты? Пит! Прием...
— Это я... Идем по курсу. Я не виноват, что опоздал,— голос был слабый, далекий, но я ощущал в нем беспокойство и бешенство.
— Я торчу здесь уже неизвестно сколько! — Хотя я почувствовал облегчение, в моем голосе зазвучал гнев, но когда я это понял, мне стало очень стыдно.— Что-то случилось, Пит?
— Случилось! Какой-то шутник узнал, какой у нас груз, а может, мы ему просто не понравились. В общем, он подложил под нашу рацию небольшую бомбочку. Детонатор сработал, но, к счастью, бомба не взорвалась. Рация чуть не разлетелась на части. У Барри есть целый мешок запасных частей, и как раз сейчас он ухитрился исправить рацию.
Я вспотел, руки мои дрожали. Когда я, наконец, заговорил, мой голос начал срываться.
— Ты говоришь, кто-то подложил бомбу? Значит, кто-то хотел вас взорвать?
— Вероятнее всего.
— У вас есть раненые? — Я с испугом ждал ответа.
— Успокойся, старина. Пострадала только рация.
— Слава богу! Будем надеяться, что это все.
— Не волнуйся. У нас есть ангел-хранитель. Уже тридцать минут нас сопровождает американский военный самолет. Наверное, из Барранкильи по радио потребовали эскорт, который будет следовать за нами до цели.— Питер сухо засмеялся.— В конце концов, больше всего в нашем грузе заинтересованы американцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61