ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Я не хочу ничего выведывать. Под сенью серновых рогов мне становится ясно, что столь животрепещущий поначалу вопрос о том, чем же они вдвоем занимались и что успели натворить в тихие, без свидетелей, моменты и месяцы безвременья, больше не интересует меня. Меня занимают лишь те места, которые они видели, белые пятна на моей наркотической карте, живые саваны Варшавы, Будапешта, Загреба, Афин. Я отчитываюсь им о в высшей степени горизонтальной линии сердечного осциллографа между Миланом, Римом, Флоренцией. И коматозные места и пейзажи, посещенные нами в разные периоды ложно-времени, складываются в пылающий на солнце континент паралича, на котором мы являем собой смехотворные исключения. Что бы мы ни делали (пусть даже вообще ничего) — это не имеет никакого значения. Можно забраться на парижскую Триумфальную арку, скользить взглядом вдоль крепко спаянной жестяной лавины на Елисейских полях, до пуантилистских гуляк на дорожках парка Тюильри, среди которых кто-то словно то и дело отрывается от фона и на тоненьких ниточках вдруг появившихся ног идет тебе навстречу, машет рукой, мерцающий акробат, ныряющий с твоего нижнего века в водопад слезы.
— В Париже я чуть не подох, — говорю я запальчиво.
В утешение Анна кладет свою электрическую ладонь мне на руку, чуть пониже локтя.
Существуют две возможности или образа действия, два образца, позволяющие зомби быть или казаться значительным. Борис говорит непривычно пространно, может, он уже пьян. РЫВОК и все мыслимые мероприятия по его осуществлению — это первый вариант, потому мы и идем по следу Хаями. А второй — доставшаяся каждому из нас пугающая власть, но, к сожалению, в основном паразитарная и деструктивная, и любой зомби, если у него к тому лежит душа, может свершать каждодневные бойни — к примеру, за неделю бесшумно казнить большинство туристов и жителей Гриндельвальда. Удивительно, если рассматривать дела в этом ракурсе, что по пальцам можно пересчитать известные нам случаи нападения (по крайней мере, вокруг Женевы, где мы часто бываем). Розу около клинка, пронзающего сербского эмиссара во Дворце Наций, я видел собственными глазами — кровавая развязка после развеселого пролога с голыми дипломатами на лужайке. О двух других «жертвах розы» рассказывали на последней (для меня) конференции: старый эсэсовец, о котором сейчас вспоминает и Борис, и посетитель ресторана «Дневная красавица» с довольно безвкусно (по мнению очевидцев) простреленной головой, лицезреть которого я отказался, хотя анонимные мстители бригады «Спящая Красавица» и разложили документы, раскрывающие его подлую суть торговца оружием, на столе, около салфетки с розоватыми и серыми брызгами. Что еще случилось вокруг Женевы с моего последнего появления, скрыто для меня туманом, и хотя Борис и Анна порой нерешительно высвечивают для меня тот или иной предмет, брести мне приходится в потемках; впрочем, эта область и не вызывает моего любопытства. Почти совершенный псевдоклон Дайсукэ, взирающий на ледяные стены перед собой. Несоответствия, изменения, странности, которые Анна подозревает в каждом японском или похожем на азиата туристе в деревне. Наш тройственный союз, ячейка, общество. Мне сдается, на всех предметах лежит печать размягчения, растворения, росой на пылающих летних лугах, как будто путаное и непосильное для меня взаимодействие трех тел может вдохновить полчища болванчиков и скоро со всех сторон тихо зажурчат талые воды, как по ломким краям богатырского ледникового щита, грузно оползающего с гор.
Прошлое, таким образом, заботит нас все меньше перед лицом угрозы, проклятия грядущего всеобъемлющего времени. Все наши споры, начиная с вопроса о том, не убьет ли в дальнейшем нехронифицированного наше простое прикосновение, стали несущественны. Ни у кого из нас нет (предположительно) на совести целой деревни. Все, что мы могли натворить, будет в одночасье сметено всемирной лавиной времени. И вдруг — или же по вине бутылки восхитительного «Доле» — становится почти жаль терять годы безвременья с их испепеляющей красотой, с их причудливыми ужасами. Ностальгирующие зомби.
8
Перелет назад, на остров Руссо. Взглядом скучающего пассажира обозреваешь в иллюминатор одновременно семь мостов, растянувшихся между брикетами отелей, что волшебным образом съежились до размеров коробки из-под яиц, и робкими (из далекой перспективы) импозантными зданиями около Роны. Наиважнейший для нас — эксцентричный коленчатый шпагат моста Берж, наша единственная дорога на конференцию, к пиковому тузу, указующему на мост Монблан, с зеленой лобковой порослью тополей и плакучих ив. Мы сравниваем, чтобы вспоминать, мы различаем, чтобы не разучиться бояться. Около пятидесяти призрачных временщиков участвовали в первой ежегодной конференции (первый Новый год, как говорит Борис). Через двенадцать месяцев появились тридцать семь зомби, причем некоторые на несколько дней раньше, не доверяя своим частным календарям или запутавшись с триангуляцией. Героем дня был, конечно же, Хаями, ибо только в канун второго Нового года он щедро открыл свой мешок с подарками, и десятки новеньких АТОМов выстроились рядами, невидимо сверкая на солнце около памятника Жан-Жаку. Ради простора и (заботящей всех) безопасности мы, последовав совету клана Тийе, тщательно прибрались на острове, то есть собрали все семнадцать местных болванчиков перед маленьким деревянным кафе и усадили их спиной друг к другу (дабы они не выглядели жертвами расстрела). Теплым мумиям не повредит год-другой пожариться на солнце. Бесцеремонность, с которой мы провели эту акцию, или, по крайней мере, быстро достигнутое общее согласие, примечательно отличалось от сомнений прошлого года, замечает Анна; и впрямь, определенные разногласия были улажены еще до презентации виртуальных машин Хаями; пожалуй, можно было предсказать и дальнейшее сближение наших позиций, ибо даже внешне мы всё больше походили друг на друга — загорелые (за исключением двух или трех человек), одетые по-походному, даже Мендекер появился в костюме следопыта-переростка, а Тийе нарядился этаким элитным теннисистом. На второй годовой конференции казалось, будто он совершенно не изменился, в то время как его супруга Катарина раздалась и разоделась, став более розовокожей, белокурой и влажной, но детей тогда с ними не было, вспоминает Борис, равно как и телохранителя Мёллера, вероятно оставшегося с ними на вилле, что довольно странно, добавляет Анна, — неосмотрительная с ее стороны реплика, поскольку явно намекает на неведомые мне события, а мы сейчас предаемся лишь общим воспоминаниям под газовыми рожками охотничьего кабинета, в фиолетовой спиральной галактике красного вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89