«Детектор есть детектор». Шпербер направляется к стеклянным дверям, вытирая шею красным платком, похожим на вырванный орган. В вельветовых штанах и клетчатой рубашке, на голову выше окружающих его физиков, журналистов, представителей «группы ДЕЛФИ», он кажется незваным гостем на свадебной вечеринке, которая, в свою очередь, заплутала на бетонной площадке для военных учений. Хочется выставить себя в воспоминаниях дураком. Чтобы сопротивляться панике, липнущей к последним взглядам. Нам было скучно. Вместе с Анной и Борисом мы вроде бы передумали спускаться. Да и Шпербер признавался потом, что якобы хотел улизнуть, так как с прибытием «вельможи», Тийе, стало ясно, что главной темой будут деньги, которые ЦЕРН (Общество Цинизма, Ереси, Рвения и Неистовства) хочет выцыганить у общественности для расширения проекта.
В лифте помещалось не более одиннадцати человек. Чтобы опустить всех нас в пещеру к ДЕЛФИ, на 105 метров в глубь юрской породы, требовалось шесть пятидесятисекундных поездок. Йорг Рулов протягивает металлическую шкатулку, в которую посетители обычно сдают часы, опасаясь вредного воздействия восьмидесятитонного магнита ДЕЛФИ. К моим тогдашним часам (я давно уже ношу модели в сотни и тысячи раз дороже), примостившимся поверх «Ролекса» между двух японских хронометров, юркнули часики с белым кожаным ремешком, еще хранящим тепло Анны, поверх них с запястья мадам Дену сползла грациозная золотая гусеница — овальный циферблат знатокам вроде нас сразу выдает женевского мастера начала XX века, — затем свалилась безобразная бойскаутская электроника (11:25), и все это увенчали шперберовские карманные часы с серебряной цепочкой. Римский математик Берини рассказывал потом, что процесс сдачи и раздачи часов напомнил ему о способе подсчета убитых в древности. Перед началом сражения каждый воин клал камень в определенную кучу. Так и видишь, как дрожащие, окровавленные, пыльные руки легионеров расхватывают эти камни вечером после бойни. Наши руки.
3
Когда, вернувшись от ДЕЛФИ, я забрал свой знак отличия живых от мертвых, в ящичке оставалось около дюжины часов. Сквозь черные заросли на лице Рулов улыбнулся мне, потому что я пропустил всех вперед на выходе из лифта. Потом он вошел обратно в кабину и уехал в ад. Мой взгляд, незаинтересованно скользнувший по табло лифта, так же необъясним, как если бы я равнодушно наблюдал за обратным отсчетом (единственно реальной) часовой бомбы. Я шел позади Берини, и его спина поначалу заслоняла от меня бетонную площадку. Если бы Тийе не присоединился к нашему спуску к ДЕЛФИ, «Перечень Шпербера» оказался бы короче примерно на пятнадцать человек. Помимо упоительных телохранителей Мёллера и Торгау, надменной супруги Катарины, детей, двух референтов и переводчицы, к нам примкнули еще несколько журналистов. Да и Мендекер вряд ли взялся бы сам вести экскурсию.
12 часов 45 минут. Вокруг пяти ангаров Пункта № 8 и раньше стояла тишина. На большой доске в аудитории главного здания ЦЕРНа Мендекер нарисует для нас план. С растрепанными волосами, бледным лицом и без галстука, он будет так нервничать, что сломает несколько кусков мела, пытаясь объяснить свой взгляд на происходящее. На произошедшее. По всей вероятности, судьбоносную роль сыграло наше присутствие в определенном месте в решающую секунду. Можно представить, будто невидимая оболочка накрыла здание над шахтой ДЕЛФИ и часть парковки, не доходя до колеса первого полицейского мотоцикла, но включая в себя вытянутую руку мадам Дену. Охватывая передних членов нашей группы, она сужалась к западу, как если бы огромный пузырь выплыл из шахты лифта, из гигантского барабана детектора, из юрских пород. Берини и я — две меловые черточки по заслугам обозначают то, что от нас осталось, — могут доказать, что электронное табло лифта в 12:46 еще работало. Вероятно, кабина лифта сыграла роль отрывной кромки или же сопла. «Выходит, мы всего-навсего отрыжка времени!» — вскрикнет Шпербер, сидящий через три стула справа от меня. Примерно так он озаглавит одну из первых заметок своего «Бюллетеня», то есть, разумеется, по-латыни — «Flatus Temporis».
Сияние августовского солнца на широкой бетонированной площадке — такое легчайшее, невесомое, что кажется, порыв ветра может сдуть его прочь. За время нашего подземного визита снаружи натянули тенты. Работники службы кейтеринга расставили закуски, бутылки с просекко и минеральной водой. Мы ждали краткой речи Мендекера (в данную секунду — самого важного представителя ЦЕРНа на Пункте № 8). Последние десять человек должны были вот-вот выйти из лифта. 12 часов 47 минут. Мгновенно умолкли все разговоры. Мадам Дену сомнамбулически медленно проходит перед тасующим бумажки Мендекером, увлекая за собой обращенные на него взгляды, к висящему в воздухе белому макету чайки в натуральную величину — оригинальной, хотя и не очень-то осмысленной выдумке кейтеринговой фирмы, наказавшей двум молоденьким официанткам,
чтобы в ту самую секунду, когда мадам Дену протянет пальцы к птице, они обе перестали двигаться и дышать, чтобы их улыбки замерли на лицах, волосы перестали колыхаться на ветру, а просекко застыло в воздухе, вытянувшись тонкими витыми веревочками синтетической смолы от горлышка бутылки в одной руке до краев бокала в другой.
Нам нужна была мадам Дену, чтобы понять. Смутное предчувствие, что обе официантки, шесть женевских полицейских на мотоциклах, водители служебных машин — только крошечный фрагмент, верхушка оледенелого мира, в который мы в этот момент вступили, наш страх, наше дрожащее ожидание — все это собралось в кончиках пальцев мадам Дену, зачарованно и сосредоточенно приближавшихся к птице. Чайка буйно забила крыльями, разинула клюв, выпустила когти, грозя вцепиться в ярко окрашенные волосы, и в следующий же миг, обмякнув, упала. Отметив, что в блестяще сыгранном фантастичном трехмерном киноэпизоде про женщину, которая хватает птицу на лету или же одним-единственным движением руки то ли убивает ее, то ли парализует, отсутствует необходимый звук, и женский рот открывается и закрывается без малейшего влияния на звуковую сферу, мы одновременно с тревогой обнаружили у себя расстройство слуха вообще. Тревога росла, ибо сбои усиливались, непредвиденно возрастая и вдруг исчезая, не давая возможности их осознать и проследить взаимосвязи. Будто проезжаешь на поезде сквозь короткие, нанизанные друг за другом туннели, — в уши влетали и резко обрывались звуки, слова. Если мы выстроимся в ряд, то человек, с криком пробежавший мимо нас, в акустическом плане создаст подобие пунктира, правда, при условии, что благосклонное — хотя бы на этот раз благосклонное — время сбережет в краткой памяти звуковые волны, как воздух хранит конденсационный след самолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
В лифте помещалось не более одиннадцати человек. Чтобы опустить всех нас в пещеру к ДЕЛФИ, на 105 метров в глубь юрской породы, требовалось шесть пятидесятисекундных поездок. Йорг Рулов протягивает металлическую шкатулку, в которую посетители обычно сдают часы, опасаясь вредного воздействия восьмидесятитонного магнита ДЕЛФИ. К моим тогдашним часам (я давно уже ношу модели в сотни и тысячи раз дороже), примостившимся поверх «Ролекса» между двух японских хронометров, юркнули часики с белым кожаным ремешком, еще хранящим тепло Анны, поверх них с запястья мадам Дену сползла грациозная золотая гусеница — овальный циферблат знатокам вроде нас сразу выдает женевского мастера начала XX века, — затем свалилась безобразная бойскаутская электроника (11:25), и все это увенчали шперберовские карманные часы с серебряной цепочкой. Римский математик Берини рассказывал потом, что процесс сдачи и раздачи часов напомнил ему о способе подсчета убитых в древности. Перед началом сражения каждый воин клал камень в определенную кучу. Так и видишь, как дрожащие, окровавленные, пыльные руки легионеров расхватывают эти камни вечером после бойни. Наши руки.
3
Когда, вернувшись от ДЕЛФИ, я забрал свой знак отличия живых от мертвых, в ящичке оставалось около дюжины часов. Сквозь черные заросли на лице Рулов улыбнулся мне, потому что я пропустил всех вперед на выходе из лифта. Потом он вошел обратно в кабину и уехал в ад. Мой взгляд, незаинтересованно скользнувший по табло лифта, так же необъясним, как если бы я равнодушно наблюдал за обратным отсчетом (единственно реальной) часовой бомбы. Я шел позади Берини, и его спина поначалу заслоняла от меня бетонную площадку. Если бы Тийе не присоединился к нашему спуску к ДЕЛФИ, «Перечень Шпербера» оказался бы короче примерно на пятнадцать человек. Помимо упоительных телохранителей Мёллера и Торгау, надменной супруги Катарины, детей, двух референтов и переводчицы, к нам примкнули еще несколько журналистов. Да и Мендекер вряд ли взялся бы сам вести экскурсию.
12 часов 45 минут. Вокруг пяти ангаров Пункта № 8 и раньше стояла тишина. На большой доске в аудитории главного здания ЦЕРНа Мендекер нарисует для нас план. С растрепанными волосами, бледным лицом и без галстука, он будет так нервничать, что сломает несколько кусков мела, пытаясь объяснить свой взгляд на происходящее. На произошедшее. По всей вероятности, судьбоносную роль сыграло наше присутствие в определенном месте в решающую секунду. Можно представить, будто невидимая оболочка накрыла здание над шахтой ДЕЛФИ и часть парковки, не доходя до колеса первого полицейского мотоцикла, но включая в себя вытянутую руку мадам Дену. Охватывая передних членов нашей группы, она сужалась к западу, как если бы огромный пузырь выплыл из шахты лифта, из гигантского барабана детектора, из юрских пород. Берини и я — две меловые черточки по заслугам обозначают то, что от нас осталось, — могут доказать, что электронное табло лифта в 12:46 еще работало. Вероятно, кабина лифта сыграла роль отрывной кромки или же сопла. «Выходит, мы всего-навсего отрыжка времени!» — вскрикнет Шпербер, сидящий через три стула справа от меня. Примерно так он озаглавит одну из первых заметок своего «Бюллетеня», то есть, разумеется, по-латыни — «Flatus Temporis».
Сияние августовского солнца на широкой бетонированной площадке — такое легчайшее, невесомое, что кажется, порыв ветра может сдуть его прочь. За время нашего подземного визита снаружи натянули тенты. Работники службы кейтеринга расставили закуски, бутылки с просекко и минеральной водой. Мы ждали краткой речи Мендекера (в данную секунду — самого важного представителя ЦЕРНа на Пункте № 8). Последние десять человек должны были вот-вот выйти из лифта. 12 часов 47 минут. Мгновенно умолкли все разговоры. Мадам Дену сомнамбулически медленно проходит перед тасующим бумажки Мендекером, увлекая за собой обращенные на него взгляды, к висящему в воздухе белому макету чайки в натуральную величину — оригинальной, хотя и не очень-то осмысленной выдумке кейтеринговой фирмы, наказавшей двум молоденьким официанткам,
чтобы в ту самую секунду, когда мадам Дену протянет пальцы к птице, они обе перестали двигаться и дышать, чтобы их улыбки замерли на лицах, волосы перестали колыхаться на ветру, а просекко застыло в воздухе, вытянувшись тонкими витыми веревочками синтетической смолы от горлышка бутылки в одной руке до краев бокала в другой.
Нам нужна была мадам Дену, чтобы понять. Смутное предчувствие, что обе официантки, шесть женевских полицейских на мотоциклах, водители служебных машин — только крошечный фрагмент, верхушка оледенелого мира, в который мы в этот момент вступили, наш страх, наше дрожащее ожидание — все это собралось в кончиках пальцев мадам Дену, зачарованно и сосредоточенно приближавшихся к птице. Чайка буйно забила крыльями, разинула клюв, выпустила когти, грозя вцепиться в ярко окрашенные волосы, и в следующий же миг, обмякнув, упала. Отметив, что в блестяще сыгранном фантастичном трехмерном киноэпизоде про женщину, которая хватает птицу на лету или же одним-единственным движением руки то ли убивает ее, то ли парализует, отсутствует необходимый звук, и женский рот открывается и закрывается без малейшего влияния на звуковую сферу, мы одновременно с тревогой обнаружили у себя расстройство слуха вообще. Тревога росла, ибо сбои усиливались, непредвиденно возрастая и вдруг исчезая, не давая возможности их осознать и проследить взаимосвязи. Будто проезжаешь на поезде сквозь короткие, нанизанные друг за другом туннели, — в уши влетали и резко обрывались звуки, слова. Если мы выстроимся в ряд, то человек, с криком пробежавший мимо нас, в акустическом плане создаст подобие пунктира, правда, при условии, что благосклонное — хотя бы на этот раз благосклонное — время сбережет в краткой памяти звуковые волны, как воздух хранит конденсационный след самолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89