Едва не потеряв сознание, он все же доплыл. Лежа на теплой гальке, откашлялся и принялся растирать левую ногу. Понемногу боль стала отпускать, хотя пальцы все еще отказывались двигаться. Фрэнк натянул на мокрое тело одежду и, не обуваясь и чуть приволакивая левую ногу, стал карабкаться наверх по довольно крутому подъему. Им овладело горячее желание увидеть лицо этой незнакомой женщины, ощутить тепло ее рук…
Но наверху уже никого не было.
Оторвав взгляд от розоватых пенных облаков в иллюминаторе, Фрэнк откинул голову на пружинисто-мягкий валик кресла и прикрыл глаза, думая о делах, которые ждали его в Париже. Нужно срочно заканчивать статью для журнала: до выпуска осталось не более двух недель, а ему еще предстоит посетить пару выставок. У Шарлотты на днях показ, надо оценить ее старания. «Шарль, мальчик мой…» Прошло всего три дня, а он соскучился словно за три недели. Как только он мог вспоминать ее в ряду пошлых девиц своей разгульной юности? Все-таки он нашел свой бриллиант из заветной шкатулки, маленький бриллиант, сводивший его с ума.
…Ее не было дома. Он обзвонил всех, кого мог, – ее не было нигде. Впрочем, неудивительно: он никогда не мог ее найти, она приходила к нему сама, чувствуя через пространства запруженных толпами улиц, сквозь стены сотен домов его клич, его зов, его весеннюю песню…
Два часа он промаялся, слоняясь по квартире. Принял душ, перекусил, включил и тут же выключил телевизор, в спальне взялся за книгу, вскоре отбросил и ее.
В замок вставили ключ. Фрэнк почувствовал, как возликовало его тело, сразу откликнувшись на этот звук.
– Папочка! – звонко крикнула Шарлотта с порога и, уронив по пути сумочку, отбросив туфли, расстегивая на ходу все пуговицы, все молнии, ринулась в спальню.
Так и не поднявшись с постели, он раскрыл объятия. Она прыгнула в них и припала ртом к его губам. Откинувшись через минуту, она рассмеялась, ее согнутые в коленях ноги сжали его бедра.
– Фрэнки, Фрэнки, я так соскучилась…
Они любили друг друга, словно в первый или в последний раз, словно никогда до и уже никогда после… Яростный водоворот закружил их и повлек в разверстую пылающую пучину.
Почти месяц прошел с тех пор, как Джуди заявила боссу о своем уходе, и вот уже неделю она была безработной. Джулия уехала, как только узнала об этом увольнении, и Джуди могла поклясться, что слышала, как из груди сестры рвалось злобное клокотание. Но ссоры так и не вышло: Джуди приходила поздно и сразу закрывалась у себя. Даже в день отъезда сестры она пришла за полчаса до выноса чемоданов. Джулия, наклонясь и занеся одну стройную ногу в такси, снизу вверх глянула на Джуди, но та отвела глаза.
– Звони, – сказала она, когда Джулия уселась в машине, – и прости, что испортила тебе отдых.
Джулия открыла было рот, но между ними уже повис прощальный взмах руки Джуди.
Всю эту неделю она почти не думала о том, как будет жить дальше. Пока она не нуждалась в деньгах, а от одной мысли о поиске работы начинало мутить. И она решила тянуть до последнего. Целыми днями она читала, смотрела бесконечные глупые шоу по телевизору, бессмысленно водила карандашом по бумаге, не позволяя линиям складываться во что-то более или менее осмысленное. Иногда она загорала, изредка окуналась в зелень океанической воды, становившейся с каждым днем все теплее, и часами бродила по улицам городка, которые в это время года заметно оживились.
Однажды, когда улицы уже засверкали призывными вечерними огнями, Джуди, сворачивая с центрального проспекта на набережную, вспомнила о том необычном вечере и по пустынной, будто вымершей улочке дошла до тупика, где она сидела тогда, заплаканная, на крыльце последнего дома… Ей вдруг захотелось увидеть того мужчину в дорогом костюме… Она даже не узнала тогда его имени, слишком была занята собой, своими переживаниями. А сейчас… сейчас бы они, наверное, могли поболтать. Выпили бы снова бренди и разговорились бы. Джуди казалось, что он должен быть интересным собеседником. От этих мыслей ей стало ужасно тоскливо, хотя она и понимала, что тоска эта не относится к конкретному человеку: просто у нее давно уже не было близких друзей, не было никого, с кем можно было бы выпить и поболтать…
Так прошла неделя, за ней другая. Иногда позванивала Джулия и читала нотации. Джуди слушала рассеянно, наматывая на палец телефонный провод.
– Да, конечно… Более решительные шаги? Не сейчас, Джу, недели через две… Пока я живу припеваючи, ни в чем себе не отказываю. Мистер Спарк платил неплохо, я сумела кое-что отложить. Ну, нет уж, туда я больше не вернусь. Закончим этот разговор, Джу.
И снова она бессмысленно водила карандашом по белому листу, снова перечитывала старые письма и всматривалась в фотографии. Рэй! Что ты смотришь так укоризненно? Позвони, милый, ведь это все чепуха, ведь я люблю тебя, тебя, и никого больше…
Глава 5
Этим летом Нора с Никки приехали раньше обычного. Эмили была рада видеть внучку. В последний раз они приезжали на рождественские праздники и пробыли всего четыре дня, здешняя дождливая зима раздражала, и обе – и мать, и дочь, – рвались обратно в Нью-Йорк, чтобы покататься на лыжах, почертить коньками по льду, покидаться снежками – каждая в своей компании, разумеется. Но сейчас речи о скором отъезде не шло: обе пропадали на пляже, постепенно превращаясь едва ли не в чернокожих, и, похоже, ладили. Эмили прогуливалась рано утром и попозже вечером, когда солнце уже начинало садиться. Никки иногда сопровождала бабушку и трещала без умолку, вспоминая самые интересные школьные происшествия, давая характеристики педагогам и соученикам, копируя и передразнивая, весело хохоча или тараща глаза. Она выболтала кучу сведений о маме, ее друзьях и приятелях, о двух маминых бой-френдах, мелькнувших в их жизни за этот год, причем вдавалась в такие подробности, что Эмили слегка краснела и, пряча улыбку, хмурила брови: «А вот это вряд ли твое дело…»
С дочерью Эмили почти не виделась. У Норы в городе осталось множество друзей, и она каждый день с кем-нибудь да встречалась. Часто приходили к ней, и тогда Эмили старалась не выходить из своей комнаты и порой досадливо морщилась, слыша громкие голоса, доносившиеся снизу.
Никки скоро завела себе парнишку, старше ее года на два, ему было лет четырнадцать-пятнадцать, и он уже старательно выбривал верхнюю губу. По утрам у двери дома появлялся этот узкоплечий подросток в сопровождении двух своих сестер, тринадцати и шестнадцати лет, казавшихся одногодками. Николь выскакивала на крыльцо в белых шортах и белых мягких туфлях, оттенявших ее бронзовый загар, и, весело подпрыгивая, добегала до калитки, а за ней, заражаясь весельем, устремлялась вся компания.
Лето шло своим чередом, но на исходе июня Нора все-таки засобиралась в Нью-Йорк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70