Министры и высшие сановники с женами, посланники и военные атташе, редакторы и корреспонденты самых влиятельных газет Петербурга, Парижа, Лондона, Нью-Йорка, Берлина, знаменитые адвокаты, писатели, художники, врачи, военные заполнили все проходы. Сотни глаз нетерпеливо и жадно смотрели на высокий помост, где стояли судейские кресла с двуглавыми орлами, а за барьером – тяжелые скамьи подсудимых. Здесь должна была разыграться самая сенсационная трагедия века. Слова «террористы», «нигилисты», «анархисты», «цареубийцы» и просто «злодеи» порхали по всему залу.
Молодцеватый пристав с пышными усами, поднявшись на возвышение, громко выкрикнул:
– Приглашаю встать! Суд идет!
Шестеро сенаторов в парадных мундирах и сословные представители расселись за большим столом, где в золоченой раме висел спешно написанный портрет нового самодержца.
Первоприсутствующий сенатор Фукс – худенький, облысевший старик с козлиной бородкой, поднялся и слегка дребезжащим голосом объявил, что Особое присутствие правительствующего сената начинает слушание дела о государственном преступлении 1 марта. Он назвал состав суда, прокурора, защитников и объявил, что подсудимый Желябов от защитника отказался.
Когда боковая дверь распахнулась и жандармы в железных касках с пикообразными шпилями и с шашками наголо ввели подсудимых, – все замерли. Вид «злодеев» удивил собравшихся, в публике послышался шепот.
Но первоприсутствующий предоставил слово обер-секретарю, и тот, чеканя каждое слово, огласил высочайшее повеление слушать настоящее дело в Особом присутствии правительствующего сената. Затем начался краткий опрос подсудимых.
Когда очередь дошла до Желябова, он с достоинством поднялся и громко сказал:
– Я получил документ…
– Прежде назовите суду ваше звание, имя и фамилию.
– Крестьянин села Николаевки Таврической губернии, Андрей Иванов Желябов. – И, повысив голос: – Я получил документ, относящийся к этому делу. Я сомневаюсь в его подлинности, так как он без нумера и вручен мне за двадцать минут до суда. А между тем этот документ отвечает на заявление, имеющее крайне важное значение для дела.
В зале воцарилось молчание, женщины направили на Желябова лорнеты. Послышался шепот, удивленные вздохи.
А он, откинув назад густые, волнистые волосы, говорил спокойно, уверенно:
– Двадцать пятого числа я подал из крепости заявление, в котором указывал, что наше дело не подсудно Особому присутствию сената. Русская социально-революционная партия боролась с правительством, и Особое присутствие сената, состоящее из правительственных чиновников, не может рассматривать это дело, как сторона заинтересованная. Я требовал и требую народного суда, а если это невозможно – суда присяжных!
– Смотрите каков! – негромко сказала дама в мехах, сидящая рядом со стариком принцем Ольденбургским. – Он хочет, чтоб их оправдали, как Веру Засулич.
– Да-с, не глуп, не глуп, – прошамкал принц. – Однако как же вывернутся судьи?
Но у судей, на целый час задержавших заседание, уже было готово Определение Особого присутствия сената со ссылкой на высочайшее повеление. Обер-секретарь тотчас огласил его.
Желябов принужден был сесть, но он добился своего: зал был наэлектризован. Иностранные корреспонденты быстро записывали происходящее, все лорнеты и взоры были устремлены на Желябова. Даже сидящий в стороне на маленьком стульчике художник Константин Маковский, напряженно водя карандашом, пытался схватить его неуловимые черты.
– Да-с, а дело-то обещает быть скандальным, – шепнул сенатор Пухов присяжному поверенному Верховскому. – Смотрите, какую шпильку подпустил Желябов присутствию.
– Вот потому-то я и отказался от участия в деле, – сказал Верховский. – Тут не может быть объективности… А за судом следит весь мир…
– Тише, тише, кажется, начинается главное.
По приказанию первоприсутствующего поднялся обер-секретарь и стал читать обвинительный акт. Зал притих – всем хотелось знать подробности столь нашумевшего дела.
Обвинительный акт был написан сухим казенным языком, но в нем довольно последовательно и подробно излагались факты подпольной деятельности «тайного сообщества», освещались обстоятельства многих покушений и, наконец, обстоятельно анализировалось последнее из них, приведшее к смерти царя.
И хотя чтение обвинительного акта продолжалось больше двух часов, никто не вышел из зала.
Затем был оглашен дополнительный обвинительный акт о предании суду Кибальчича, и первоприсутствующий Фукс перешел к опросу обвиняемых.
Первым был вызван Рысаков. Он говорил тихо, невнятно, путано. Все почувствовали, что Рысаков был смущен и растерян своим предательством. Отрицая свою принадлежность к партии «Народная воля», он пытался объяснить участие в терроре случайностью; сваливал вину на Желябова и Перовскую и, в силу сделанных ранее признаний, указывал на Кибальчича, Михайлова, Гельфман.
Его показания и раскаяние не вызвали в зале ни сочувствия, ни сожаления.
Лохматый увалень Михайлов не был смущен сотнями смотрящих на него глаз, грозными генералами и министрами, сидящими в первых рядах. Он говорил просто, но связно. Признав себя членом партии «Народная воля», Михайлов сказал, что он был членом боевой рабочей дружины и боролся за освобождение рабочих, за улучшение их жизни.
– Что же делала ваша дружина? – спросил первоприсутствующий.
– Охраняла сходки и собрания, уничтожала шпионов. А в террористах я не был и участия в покушении на царя не принимал…
– Эти оба – простаки! – опять зашептал старый сенатор в ухо Верховскому. – Они лишь исполнители. Подождем Желябова – тот, наверное, скажет.
– Да, послушаем его и – обедать! – согласился Верховский.
Желябов ждал, что сейчас вызовут его, и уже мысленно подготовил речь, но Фукс, словно догадавшись об этом, объявил Гельфман.
Некрасивая, с крупными чертами и бурыми пятнами на лице, она неловко шагнула к барьеру.
– Боже мой! Рядом с красавцем Желябовым – такая дурнушка! – вздохнула дама за спиной Верховского.
Гельфман почувствовала, что симпатии публики не на ее стороне, и начала сбивчиво, невнятно. В зале задвигались, зашептались. Первоприсутствующий позвонил в колокольчик.
Стало тише. Гельфман овладела собой, заговорила уверенней:
– Я была членом партии «Народная воля» и хозяйкой конспиративной квартиры, но не участвовала в террористической борьбе. Я знаю Рысакова и других, но ни разу не видела на конспиративной квартире Михайлова…
– Ну, видимо, сейчас Желябов, – нагнулся к сенатору Верховский.
– Подсудимый Кибальчич! – объявил Фукс.
Стройный, в темном костюме с белым стоячим воротником, подпиравшим аккуратно постриженную бородку, Кибальчич совсем не походил на арестанта и тем более на «злодея».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166