Поверьте, сердце мое распахнуто для вас. Что бы ни случилось, мы с Варенькой – ваши верные друзья до гроба. Мы сделаем для вас все, что сможем.
Стрешнев поднялся и обнял друга:
– Спасибо, Константин Эдуардович. Спасибо! В эти дни нам особенно дорога и ваша дружба и ваше участие.
Циолковский поцеловал Лизе руку и, склонив голову, удалился. У него было такое ощущение, что он прощается со Стрешневым навсегда.
3
Циолковский в душе восхищался подвигом Гриневицкого, казнившего Александра II шесть лет назад, и теперь с гордостью думал о смельчаках, отважившихся вступить в смертельную схватку с новым деспотом, охраняемым тысячами явных и тайных жандармов. Поэтому, когда над Стрешневым нависла новая беда, Циолковский стал чаще бывать у друзей, стараясь их ободрить, хотя знал, что это может повредить его репутации.
Власти на этот раз всячески пытались приглушить слухи о покушении на царя. Никаких подробностей газеты не сообщали. В училище посудачили и утихли.
Циолковский постепенно успокоился и опять начал работать над аэростатом. Опыт с моделями помог ему осмыслить основные конструктивные принципы своего аэростата, и сейчас он дорабатывал свой теоретический труд «Аэростат металлический, управляемый».
Он так увлекся работой, что даже не читал газет. Поэтому не знал о казни в Шлиссельбургской крепости пятерых террористов, покушавшихся на Александра III.
Совсем другое происходило в семье Стрешневых. 15 мая Лиза купила на почте «Правительственный вестник», где отыскала следующее сообщение: «Приговор Особого Присутствия Правительствующего Сената о смертной казни через повешение над осужденными Генераловым, Андреюшкиным, Осиповым, Шевыревым, Ульяновым приведен в исполнение 8-го сего мая 1887 года».
Двумя неделями позже заезжая модистка принесла Лизе «Журнал мод», который был обвернут французской газетой. Из этой газеты Стрешневы узнали, что казненные были студентами Петербургского университета. Пахомию Андреюшкину и Александру Ульянову едва исполнилось двадцать лет; Василию Генералову было двадцать два года, Петру Шевыреву и Василию Осипанову по двадцать шесть.
Газета отмечала, что на следствии и суде террористы вели себя отважно. Они подтвердили, что были членами партии «Народная воля» и ставили своей целью убийство Александра III, так как не видели другого выхода для избавления России от бесправия и произвола…
– Да, – вздохнул Стрешнев, – мы ничего не ведаем. Нам остается только ждать…
4
Май стоял теплый, солнечный, а в первых числах июня задули северные ветры, начались дожди.
Так как занятия в училище давно окончились, Стрешнев сидел дома. Однообразные, тревожные разговоры домашних и заунывный шум дождя усиливали и без того тяжелое настроение. Томила, угнетала неизвестность. Ведь скоро год, как было послано прошение министру внутренних дел, а до сих пор – никакого ответа. Стрешнев нервно ходил по комнате, до боли сжимая пальцы: «Пусть новая ссылка, но только бы не это мучительное ожидание…»
Раздался звонок. Кто-то несколько раз дернул внизу за ручку.
Лиза приподнялась над книгой.
– Это чужие! Уж не от исправника ли? – с испугом спросила она.
– Не волнуйся, Лизок. Тебе нельзя волноваться… Я думаю: что бы ни случилось – все к лучшему. Так надоело ждать.
Хлопнула дверь, и в передней послышался спокойный голос нянюшки:
– Дома, дома, проходите, пожалуйста.
В дверях появился взволнованный, с зонтом в руках Циолковский.
– Извините меня, друзья, прибежал поделиться нежданной новостью – вызывают в Москву. Надо ехать незамедлительно.
– Присаживайтесь, Константин Эдуардович, присаживайтесь, – пожимая ему руку, обрадованно заговорил Стрешнев. – По какому же делу вас?
– Помните, я говорил вам о визите Голубицкого. Видать, он сдержал обещание. Приглашают в Московское общество любителей естествознания. Предлагают выступить с сообщением о цельнометаллическом аэростате… Просят приехать срочно, так как в конце июня рекомендовавший меня профессор Столетов должен отбыть за границу.
– Это чудесно, дорогой друг, я очень рад за вас.
– Это замечательно! – воскликнула Лиза. – Наконец-то вам предоставляется возможность заявить о своих трудах публично.
– Заманчиво, а все же боюсь, друзья, – сбивчиво продолжал Циолковский. – Ведь тут соберутся многие ученые. Как же я, почти глухой, буду им докладывать?
– Но другого случая может не быть, – сказала Лиза. – А вы говорили, что готовы защищать свой проект где угодно.
– Да, да, конечно, говорил… Я верю в него.
– Тогда чего же смущаться? Вон «народовольцы» шли на смерть…
– Лиза, Лизок, ты, кажется, увлекаешься, – остановил жену Стрешнев.
– Нет, нет, – возразил Циолковский. – Елизавета Павловна права. Я должен действовать решительней. И я не боюсь. Только вот глухота…
– А когда ехать? – спросил Стрешнев.
– У меня проект и новая модель совершенно готовы. Собираюсь завтра. Пришел попрощаться.
– В добрый путь! – сказала Лиза, вставая и пожимая Циолковскому руку. – В добрый путь!
– Желаем большого успеха! – обнял его Стрешнев.
5
Отправив депешу в Физическое отделение Московского общества любителей естествознания, Циолковский днем выехал на почтовых. Из-за дождей дорога оказалась сильно размытой, с колдобинами, наполненными мутной водой, и до Москвы удалось дотащиться лишь на четвертые сутки.
Узнав в Политехническом музее у секретаря общества адрес профессора Столетова, Циолковский пешком отправился на Тверскую.
За одиннадцать лет, что он не был в столице, Москва ничуть не изменилась. Те же булыжные мостовые, те же извозчики и ломовики, та же бойкая торговая сутолока в Охотном ряду…
Поднявшись на второй этаж, на двери, обитой черной клеенкой, Циолковский увидел бронзовую пластинку со строго выгравированной надписью: «Профессор Московского университета Александр Григорьевич Столетов».
Циолковский стал искать глазами ручку звонка, но ее не оказалось. «Придется постучать, – подумал он и вдруг пониже бронзовой пластинки увидел черную пуговку. – Кажется, электрический?» Он с минуту постоял в раздумье и надавил пуговку. Послышался мягкий дробный звон, и дверь открыла женщина в белом переднике.
– Могу я видеть господина профессора?
– Как прикажете доложить?
– Циолковский. Учитель из Боровска.
– Входите, входите, коллега, я давно вас жду, – послышался громкий голос, и из полумрака передней шагнул навстречу высокий человек с круглой бородкой, в очках, приветливо протянул руку. – Здравствуйте, господин Циолковский! Рад вас видеть. Как доехали?
– Благодарствую, господин профессор, все благополучно. Привез свой труд и модель аэростата.
– Прекрасно. А мы уже назначили на пятницу ваш доклад в Политехническом музее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Стрешнев поднялся и обнял друга:
– Спасибо, Константин Эдуардович. Спасибо! В эти дни нам особенно дорога и ваша дружба и ваше участие.
Циолковский поцеловал Лизе руку и, склонив голову, удалился. У него было такое ощущение, что он прощается со Стрешневым навсегда.
3
Циолковский в душе восхищался подвигом Гриневицкого, казнившего Александра II шесть лет назад, и теперь с гордостью думал о смельчаках, отважившихся вступить в смертельную схватку с новым деспотом, охраняемым тысячами явных и тайных жандармов. Поэтому, когда над Стрешневым нависла новая беда, Циолковский стал чаще бывать у друзей, стараясь их ободрить, хотя знал, что это может повредить его репутации.
Власти на этот раз всячески пытались приглушить слухи о покушении на царя. Никаких подробностей газеты не сообщали. В училище посудачили и утихли.
Циолковский постепенно успокоился и опять начал работать над аэростатом. Опыт с моделями помог ему осмыслить основные конструктивные принципы своего аэростата, и сейчас он дорабатывал свой теоретический труд «Аэростат металлический, управляемый».
Он так увлекся работой, что даже не читал газет. Поэтому не знал о казни в Шлиссельбургской крепости пятерых террористов, покушавшихся на Александра III.
Совсем другое происходило в семье Стрешневых. 15 мая Лиза купила на почте «Правительственный вестник», где отыскала следующее сообщение: «Приговор Особого Присутствия Правительствующего Сената о смертной казни через повешение над осужденными Генераловым, Андреюшкиным, Осиповым, Шевыревым, Ульяновым приведен в исполнение 8-го сего мая 1887 года».
Двумя неделями позже заезжая модистка принесла Лизе «Журнал мод», который был обвернут французской газетой. Из этой газеты Стрешневы узнали, что казненные были студентами Петербургского университета. Пахомию Андреюшкину и Александру Ульянову едва исполнилось двадцать лет; Василию Генералову было двадцать два года, Петру Шевыреву и Василию Осипанову по двадцать шесть.
Газета отмечала, что на следствии и суде террористы вели себя отважно. Они подтвердили, что были членами партии «Народная воля» и ставили своей целью убийство Александра III, так как не видели другого выхода для избавления России от бесправия и произвола…
– Да, – вздохнул Стрешнев, – мы ничего не ведаем. Нам остается только ждать…
4
Май стоял теплый, солнечный, а в первых числах июня задули северные ветры, начались дожди.
Так как занятия в училище давно окончились, Стрешнев сидел дома. Однообразные, тревожные разговоры домашних и заунывный шум дождя усиливали и без того тяжелое настроение. Томила, угнетала неизвестность. Ведь скоро год, как было послано прошение министру внутренних дел, а до сих пор – никакого ответа. Стрешнев нервно ходил по комнате, до боли сжимая пальцы: «Пусть новая ссылка, но только бы не это мучительное ожидание…»
Раздался звонок. Кто-то несколько раз дернул внизу за ручку.
Лиза приподнялась над книгой.
– Это чужие! Уж не от исправника ли? – с испугом спросила она.
– Не волнуйся, Лизок. Тебе нельзя волноваться… Я думаю: что бы ни случилось – все к лучшему. Так надоело ждать.
Хлопнула дверь, и в передней послышался спокойный голос нянюшки:
– Дома, дома, проходите, пожалуйста.
В дверях появился взволнованный, с зонтом в руках Циолковский.
– Извините меня, друзья, прибежал поделиться нежданной новостью – вызывают в Москву. Надо ехать незамедлительно.
– Присаживайтесь, Константин Эдуардович, присаживайтесь, – пожимая ему руку, обрадованно заговорил Стрешнев. – По какому же делу вас?
– Помните, я говорил вам о визите Голубицкого. Видать, он сдержал обещание. Приглашают в Московское общество любителей естествознания. Предлагают выступить с сообщением о цельнометаллическом аэростате… Просят приехать срочно, так как в конце июня рекомендовавший меня профессор Столетов должен отбыть за границу.
– Это чудесно, дорогой друг, я очень рад за вас.
– Это замечательно! – воскликнула Лиза. – Наконец-то вам предоставляется возможность заявить о своих трудах публично.
– Заманчиво, а все же боюсь, друзья, – сбивчиво продолжал Циолковский. – Ведь тут соберутся многие ученые. Как же я, почти глухой, буду им докладывать?
– Но другого случая может не быть, – сказала Лиза. – А вы говорили, что готовы защищать свой проект где угодно.
– Да, да, конечно, говорил… Я верю в него.
– Тогда чего же смущаться? Вон «народовольцы» шли на смерть…
– Лиза, Лизок, ты, кажется, увлекаешься, – остановил жену Стрешнев.
– Нет, нет, – возразил Циолковский. – Елизавета Павловна права. Я должен действовать решительней. И я не боюсь. Только вот глухота…
– А когда ехать? – спросил Стрешнев.
– У меня проект и новая модель совершенно готовы. Собираюсь завтра. Пришел попрощаться.
– В добрый путь! – сказала Лиза, вставая и пожимая Циолковскому руку. – В добрый путь!
– Желаем большого успеха! – обнял его Стрешнев.
5
Отправив депешу в Физическое отделение Московского общества любителей естествознания, Циолковский днем выехал на почтовых. Из-за дождей дорога оказалась сильно размытой, с колдобинами, наполненными мутной водой, и до Москвы удалось дотащиться лишь на четвертые сутки.
Узнав в Политехническом музее у секретаря общества адрес профессора Столетова, Циолковский пешком отправился на Тверскую.
За одиннадцать лет, что он не был в столице, Москва ничуть не изменилась. Те же булыжные мостовые, те же извозчики и ломовики, та же бойкая торговая сутолока в Охотном ряду…
Поднявшись на второй этаж, на двери, обитой черной клеенкой, Циолковский увидел бронзовую пластинку со строго выгравированной надписью: «Профессор Московского университета Александр Григорьевич Столетов».
Циолковский стал искать глазами ручку звонка, но ее не оказалось. «Придется постучать, – подумал он и вдруг пониже бронзовой пластинки увидел черную пуговку. – Кажется, электрический?» Он с минуту постоял в раздумье и надавил пуговку. Послышался мягкий дробный звон, и дверь открыла женщина в белом переднике.
– Могу я видеть господина профессора?
– Как прикажете доложить?
– Циолковский. Учитель из Боровска.
– Входите, входите, коллега, я давно вас жду, – послышался громкий голос, и из полумрака передней шагнул навстречу высокий человек с круглой бородкой, в очках, приветливо протянул руку. – Здравствуйте, господин Циолковский! Рад вас видеть. Как доехали?
– Благодарствую, господин профессор, все благополучно. Привез свой труд и модель аэростата.
– Прекрасно. А мы уже назначили на пятницу ваш доклад в Политехническом музее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166