В середине ноября, когда ударили морозы, Павел Петрович как-то вышел к чаю закутанный в старый плед и, потирая замерзшие руки, начал издалека:
– Что-то давненько не пишет ваш Циолковский. Как-то его изобретение? Есть ли вести из Петербурга?
– Пока ничего не известно, Павел Петрович, – ответил Стрешнев, принимая от Екатерины Афанасьевны стакан чая.
– А что, вы как думаете, примут его проект?
– Примут, папа, обязательно примут, – вмешалась Лиза, – ведь Менделеев поддерживает.
– Больно ты шустра, Лиза, со своим Менделеевым. Если бы так просто решались такие дела – мы бы уж давно обзавелись своим ковром-самолетом.
– Папа! Ты что-то знаешь, – строго сказала Лиза и, увидев торчащие из-под пледа газеты, посмотрела на отца с укором – неужели опять неудача?
– Пишут в газете, но я не совсем понял, Лизонька, может, это и не о нем… но все-таки похоже.
– Дай газету, папа. Я взгляну.
– Пожалуйста! Вот «Новости дня». Но лучше я сам… – Павел Петрович развернул газету и прочитал:
– «Учитель уездного Боровского училища (в Калужской губернии) г. Цанковский составил проект постройки аэростата. Проект этот рассматривался в Техническом обществе в Петербурге. Проверив математические выкладки г. Цанковского, общество нашло, что они произведены верно и что идеи г. Цанковского правильны».
– Вот видишь, – обрадованно вскрикнула Лиза, – фамилию перепутали, а идеи-то правильны!
– Подожди, не перебивай! – прикрикнул Павел Петрович. – «Идеи г. Цанковского правильны; но в денежной субсидии, которой домогался г. Цанковский для осуществления своего проекта, общество ему отказало…»
– Как отказало? – вскрикнула Лиза. – Они не могли отказать!
– «Общество ему отказало, – читал Павел Петрович. – На том основании, что прожектером не приняты во внимание все могущие возникнуть при осуществлении проекта трудности…»
– Это возмутительно! – не выдержал Стрешнев. – Они могли отклонить проект, но как смеют репортеры писать эту мерзость «домогался», «прожектер» и прочее…
– Подождите, Сергей Андреич, – остановил тесть, – дело не в словах, а в существе обстоятельств.
– Нет, нет, папа, я согласна с Сережей – это мерзость! – вспыхнула Лиза. – Мерзость и издевательство над честнейшим человеком.
– А что в других-то газетах пишут? – спросила Екатерина Афанасьевна, желая притушить спор.
– Вот еще в «Сыне отечества» несколько слов, – продолжал, понизив голос, Павел Петрович. – «По мнению г. Федорова, конструкция аэростата вследствие его крупных размеров плоха, прожектером не приняты во внимание трудности сцепления и спайки тонких медных листов оболочки аэростата. Летать на таком аэростате опасно: оболочка может легко дать трещину».
– Бедный Константин Эдуардович, – вздохнул Стрешнев, – даже Федоров против него!
– Что Федоров, когда они пренебрегли мнением самого Менделеева! – воскликнула Лиза. – Тут действуют какие-то темные силы. Может быть, есть другие проекты, которым оказано предпочтение?
– Нам трудно судить, Лизок, но следует немедленно написать Константину Эдуардовичу, постараться успокоить его. Ведь он, прочтя газеты, может впасть в отчаяние.
– Да, Сережа, ты прав. Надо написать, и как можно теплее…
6
Циолковский паял детскую ванну, когда дверь распахнулась, и в комнату вошла улыбающаяся Варвара Евграфовна, что-то пряча под передником.
– Ты что, Варенька? Неужели письмо?
– Два! Одно из Петербурга, из общества, а другое – от Стрешневых.
– А ну давай, давай! – Циолковский положил паяльник, погасил паяльную трубку и, сняв фартук, взял большое письмо.
– Ого, увесистое! Наверное, вернули рукопись, что я посылал Менделееву.
Ножиком вскрыв конверт, он вынул содержимое и развернул письмо, написанное на толстой бумаге с двуглавым орлом.
– Читай вслух, – попросила жена.
– Кабы что хорошее, а то… уж я предчувствую.
– Все равно читай.
– Хорошо. Сядем…
Циолковский откашлялся и начал:
– «Милостивый государь!
УП отдел Императорского русского технического общества в заседании своем от 23 октября, подробно рассмотрев представленный Вами через профессора Менделеева проект «Построение металлического аэростата, способного изменять свой объем», постановил…»
У Циолковского перехватило дыхание, он замолчал, закашлялся.
– Ну, что? Что же постановил?
Глубоко вздохнув, Циолковский упавшим голосом закончил:
– «Постановил, что проект этот не может иметь большого практического значения, поэтому просьбу Вашу о субсидии на постройку модели – отклонил».
– Ох, батюшки! – вздохнула Варвара Евграфовна. – Сколько было надежд, и все прахом!
– Погоди причитать, Варвара. Погоди! Я ведь еще не умер… Я буду бороться и добьюсь своего! – встряхнул головой Циолковский. – Я думал, там сидят умные, мыслящие люди, понимающие идеи и запросы времени. Но, видимо, и там засилие старых трухлявых пней… – Он вскочил, прошелся по комнате, взял другую бумагу. – Вот заключение Федорова, на которого я так надеялся. – Циолковский поправил очки, подошел ближе к окну, пробежал несколько абзацев:
– А все-таки он кое-что признает. Да. Вот послушай: «Энергия и труд, потраченные г. Циолковским на составление проекта, доказывают его любовь к избранному им для исследования предмету, в силу чего можно думать, что г. Циолковский со временем может оказать большие услуги воздухоплаванью».
– Утешили! Нечего сказать – в будущем… А сейчас-то чем жить? Ведь четвертый народился, – вздохнула жена.
Циолковский раздраженно швырнул письмо под верстак.
– Ладно, Варюша, не горюй, как-нибудь проживем… Не на них свет сошелся… а все-таки Федоров меня признает. Будем еще и мы радоваться… Будем!
Циолковский вскрыл второе письмо, и сразу лицо его просветлело:
– Правда, говорят, что не имей сто рублей, а имей сто друзей!
– Ну, что они пишут?
– В первых строках передают привет тебе, Любаше, Игнатику, Саше и малышу, имя которого еще не знают.
– Разве про Ванюшу мы не писали?
– Сообщали о рождении, но еще не знали, как назовем. А ведь он почти ровесник Андрюшеньке?
– Да, верно… – Циолковский углубился в письмо…
– Что же еще пишут, Костенька?
– Успокаивают… Узнали из газет… Опять зовут в Калугу… Говорят, там можно издать труды… и оказывается, есть подходящее место.
– И поедем! Осточертел мне этот Боровск… Да и Любашу с Игнатиком надо определять в гимназию…
Из спальни послышался плач ребенка.
– Ванюша проснулся. Ну, я пойду. А ты, Костя, отпиши им, что мы согласны, пусть Сергей Андреич похлопочет о переводе тебя по службе.
– Ладно, Варя, иди, я сейчас же и напишу ответ. Славные они люди. Настоящие друзья…
Циолковский походил по комнате, подумал и сел за письмо:
«Дорогие друзья,
Елизавета Павловна и Сергей Андреич!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166