Твое интервью - это еще одна приманка, и мне кажется, она еще
лучше моей.
Это было во вторник. Естественно, я был крайне удивлен и возбужден.
Настолько, что если бы кто угодно, кроме Билла, попросил меня сидеть
спокойно и ничего не предпринимать, я бы страшно рассердился. Но Билл
знает, что делает, я был уверен в этом. Поэтому я ждал.
В среду похоронили Дика. Я просматривал свои записи и начал первую
главу книги о марокканских колдунах. В четверг вечером позвонил Билл.
- Завтра вечером у доктора Лоуэлла небольшой прием, - сказал он. -
Доктор де Керадель с дочерью. Я хочу, чтобы ты пришел. Обещаю, будет
интересно.
Де Керадель? Знакомое имя.
- Кто это? - спросил я.
- Рене де Керадель, французский психиатр. Ты, наверно, читал его...
- Да, конечно, - прервал я. - Он продолжил эксперименты Шарко по
гипнозу в больнице "Сальпетриер". Начал там, где Шарко остановился.
Несколько лет назад при неясных обстоятельствах покинул "Сальпетриер". То
ли пациенты умерли, то ли он применял слишком неортодоксальные методы.
- Это он.
Я сказал:
- Буду. Мне интересно с ним встретиться.
- Хорошо, - сказал Билл. - Обед в семь тридцать. Надень вечерний
костюм. И приди на час раньше. С тобой хочет до прихода гостей поговорить
одна девушка.
- Девушка? - удивленно переспросил я.
- Элен, - с усмешкой сказал Билл. - И не разочаровывай ее. Ты ведь ее
герой. - И он повесил трубку.
Элен - сестра Билла. Моложе меня лет на десять. Я не видел ее
пятнадцать лет. Припомнил озорного ребенка. Глаза слегка раскосые и
желтовато-карие. Волосы чуть рыжеватые. Когда я видел ее в последний раз,
она была неуклюжей и склонной к полноте. Ходила ха мной следом, когда я на
каникулы приезжал к Биллу, сидела и молча смотрела на меня, отчего я
начинал нервничать.
Трудно сказать, то ли это было молчаливое восхищение, то ли чистейшая
проказа. Тогда ей было двенадцать. Никогда не забуду, как она с невинным
видом усадила меня на подземное осиное гнездо: не забуду и того, как,
ложась в постель, обнаружил в ней семейство ужей. Первое могло быть
случайностью, хотя я в этом сомневался, но второе нет. Я выбросил ужей в
окно и впоследствии ни словом, ни взглядом, ни жестом не выдал этого
происшествия, получив в награду замешательство девочки от моего молчания и
ее явное, но поневоле немое любопытство. Я знал, что она закончила
Смит-колледж и изучала искусство во Флоренции. Интересно, какой она стала,
когда выросла.
На следующий день в библиотеке медицинской академии я прочел
несколько статей де Кераделя. Несомненно, странный человек, и теории у
него странные. Неудивительно, что "Сальпетриер" избавилась от него. Если
отбросить словесное научное обрамление, главная мысль удивительно похожа
на то, что говорил мне много-раз-рожденный лама в монастыре Джиангцзе на
Тибете. Святой человек и известный чудотворец, искатель странных знаний.
Суеверные люди могут назвать такого колдуном. Примерно то же говорил мне
греческий монах в Дельфах. Плащ христианства едва прикрывал у него случай
явного языческого атавизма. Он предложил продемонстрировать свои
способности и сделал это. И почти убедил меня. Припоминая теперь то, что
он мне показывал, я думаю, что он на самом деле убедил меня.
Я почувствовал сильный интерес к доктору де Кераделю. Имя бретонское,
как и мое, и такое же необычное. У меня в памяти всплыло еще одно
воспоминание. В семейных хрониках де Карнаков есть упоминание о де
Кераделях. Я просмотрел хроники. Между двумя семействами не было любви,
мягко выражаясь. Но то, что я прочел, подогрело мое любопытство к де
Кераделю почти до лихорадочного состояния.
Я на полчаса опоздал к доктору Лоуэллу. Дворецкий провел меня в
библиотеку. Из большого кресла поднялась девушка и пошла мне навстречу с
протянутой рукой.
- Здравствуй, Алан, - сказала она.
Я, мигая, смотрел на нее. Невысокая, но с пропорциями, которые
придавали скульпторы афинского золотого века своим танцующим девушкам.
Тонкое, как паутина, черное платье не скрывало этих пропорций. Волосы
медного цвета и убраны в высокую прическу. Тяжелый шиньон на шее
показывает, что она устояла перед соблазном короткой стрижки. Глаза
золотого янтарного цвета и изящно наклонены. Нос маленький и прямой,
подборок круглый. Кожа не молочно-белая, как часто бывает у рыжеволосых, а
золотистая. Такое лицо и такая голова могли бы послужить моделью для
лучшей золотой монеты Александра. Слегка архаичные, тронутые античной
прелестью. Я снова замигал. И выпалил:
- Не может... Элен!
Глаза ее блеснули, проказливое выражение, заставившее меня вспомнить
ужей, появилось на лице. Она вздохнула:
- Она самая, Алан! Она самая! А ты - о, позволь мне взглянуть на
тебя. Да, по-прежнему герой моего детства. То же живое смуглое лицо, как
у... я тебя называла Ланселотом Озерным, про себя, конечно. То же стройное
сильное тело - я тебя называла также Черной Пантерой, Алан. А помнишь, как
ты запрыгал, как пантера, когда тебя ужалили осы...
Она склонила голову, и ее плечи затряслись. Я сказал:
- Ты маленький чертенок! Я так и знал, что ты сделала это нарочно.
Она приглушенно ответила:
- Я не смеюсь, Алан. Я плачу.
Она взглянула на меня, и на глазах у нее действительно были слезы, но
я уверен, это не слезы горя. Она сказала:
- Алан, долгие, долгие годы я хотела тебя кое о чем спросить. Хотела,
чтобы ты мне ответил. Нет, не ответил, что ты меня любишь, дорогой. Нет!
Нет! Я всегда знала, что рано или поздно это произойдет. Нет, о другом...
Я тоже смеялся, но со странным смешанным чувством. Я сказал:
- Скажу тебе все. Даже, что я тебя люблю... и, может, на самом
деле...
- Ты нашел ужей в своей постели? Или они расползлись до тебя?
Я повторил:
- Ты маленький чертенок!
- Значит они там были?
- Да, были.
Она удовлетворенно вздохнула.
- Ну, одним комплексом меньше. Теперь я знаю. Мне так иногда хотелось
узнать, что я не могла выдержать.
Она подняла ко мне лицо.
- Поскольку ты все равно будешь меня любить, Алан, можешь меня
поцеловать.
Я ее поцеловал. Может, она и дурачилась, говоря о герое своего
детства, но в моем поцелуе дурачества не была - и в ее ответном тоже. Она
вздрогнула и положила голову мне на плечо. Томно сказала:
- Вот и еще одного комплекса не стало. Где же я остановлюсь?
Кто-то кашлянул у двери. Прошептал извиняясь:
- Мы не хотели мешать.
Элен опустила руки, и мы повернулись. Я понял, что у двери стоит
дворецкий и еще один человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
лучше моей.
Это было во вторник. Естественно, я был крайне удивлен и возбужден.
Настолько, что если бы кто угодно, кроме Билла, попросил меня сидеть
спокойно и ничего не предпринимать, я бы страшно рассердился. Но Билл
знает, что делает, я был уверен в этом. Поэтому я ждал.
В среду похоронили Дика. Я просматривал свои записи и начал первую
главу книги о марокканских колдунах. В четверг вечером позвонил Билл.
- Завтра вечером у доктора Лоуэлла небольшой прием, - сказал он. -
Доктор де Керадель с дочерью. Я хочу, чтобы ты пришел. Обещаю, будет
интересно.
Де Керадель? Знакомое имя.
- Кто это? - спросил я.
- Рене де Керадель, французский психиатр. Ты, наверно, читал его...
- Да, конечно, - прервал я. - Он продолжил эксперименты Шарко по
гипнозу в больнице "Сальпетриер". Начал там, где Шарко остановился.
Несколько лет назад при неясных обстоятельствах покинул "Сальпетриер". То
ли пациенты умерли, то ли он применял слишком неортодоксальные методы.
- Это он.
Я сказал:
- Буду. Мне интересно с ним встретиться.
- Хорошо, - сказал Билл. - Обед в семь тридцать. Надень вечерний
костюм. И приди на час раньше. С тобой хочет до прихода гостей поговорить
одна девушка.
- Девушка? - удивленно переспросил я.
- Элен, - с усмешкой сказал Билл. - И не разочаровывай ее. Ты ведь ее
герой. - И он повесил трубку.
Элен - сестра Билла. Моложе меня лет на десять. Я не видел ее
пятнадцать лет. Припомнил озорного ребенка. Глаза слегка раскосые и
желтовато-карие. Волосы чуть рыжеватые. Когда я видел ее в последний раз,
она была неуклюжей и склонной к полноте. Ходила ха мной следом, когда я на
каникулы приезжал к Биллу, сидела и молча смотрела на меня, отчего я
начинал нервничать.
Трудно сказать, то ли это было молчаливое восхищение, то ли чистейшая
проказа. Тогда ей было двенадцать. Никогда не забуду, как она с невинным
видом усадила меня на подземное осиное гнездо: не забуду и того, как,
ложась в постель, обнаружил в ней семейство ужей. Первое могло быть
случайностью, хотя я в этом сомневался, но второе нет. Я выбросил ужей в
окно и впоследствии ни словом, ни взглядом, ни жестом не выдал этого
происшествия, получив в награду замешательство девочки от моего молчания и
ее явное, но поневоле немое любопытство. Я знал, что она закончила
Смит-колледж и изучала искусство во Флоренции. Интересно, какой она стала,
когда выросла.
На следующий день в библиотеке медицинской академии я прочел
несколько статей де Кераделя. Несомненно, странный человек, и теории у
него странные. Неудивительно, что "Сальпетриер" избавилась от него. Если
отбросить словесное научное обрамление, главная мысль удивительно похожа
на то, что говорил мне много-раз-рожденный лама в монастыре Джиангцзе на
Тибете. Святой человек и известный чудотворец, искатель странных знаний.
Суеверные люди могут назвать такого колдуном. Примерно то же говорил мне
греческий монах в Дельфах. Плащ христианства едва прикрывал у него случай
явного языческого атавизма. Он предложил продемонстрировать свои
способности и сделал это. И почти убедил меня. Припоминая теперь то, что
он мне показывал, я думаю, что он на самом деле убедил меня.
Я почувствовал сильный интерес к доктору де Кераделю. Имя бретонское,
как и мое, и такое же необычное. У меня в памяти всплыло еще одно
воспоминание. В семейных хрониках де Карнаков есть упоминание о де
Кераделях. Я просмотрел хроники. Между двумя семействами не было любви,
мягко выражаясь. Но то, что я прочел, подогрело мое любопытство к де
Кераделю почти до лихорадочного состояния.
Я на полчаса опоздал к доктору Лоуэллу. Дворецкий провел меня в
библиотеку. Из большого кресла поднялась девушка и пошла мне навстречу с
протянутой рукой.
- Здравствуй, Алан, - сказала она.
Я, мигая, смотрел на нее. Невысокая, но с пропорциями, которые
придавали скульпторы афинского золотого века своим танцующим девушкам.
Тонкое, как паутина, черное платье не скрывало этих пропорций. Волосы
медного цвета и убраны в высокую прическу. Тяжелый шиньон на шее
показывает, что она устояла перед соблазном короткой стрижки. Глаза
золотого янтарного цвета и изящно наклонены. Нос маленький и прямой,
подборок круглый. Кожа не молочно-белая, как часто бывает у рыжеволосых, а
золотистая. Такое лицо и такая голова могли бы послужить моделью для
лучшей золотой монеты Александра. Слегка архаичные, тронутые античной
прелестью. Я снова замигал. И выпалил:
- Не может... Элен!
Глаза ее блеснули, проказливое выражение, заставившее меня вспомнить
ужей, появилось на лице. Она вздохнула:
- Она самая, Алан! Она самая! А ты - о, позволь мне взглянуть на
тебя. Да, по-прежнему герой моего детства. То же живое смуглое лицо, как
у... я тебя называла Ланселотом Озерным, про себя, конечно. То же стройное
сильное тело - я тебя называла также Черной Пантерой, Алан. А помнишь, как
ты запрыгал, как пантера, когда тебя ужалили осы...
Она склонила голову, и ее плечи затряслись. Я сказал:
- Ты маленький чертенок! Я так и знал, что ты сделала это нарочно.
Она приглушенно ответила:
- Я не смеюсь, Алан. Я плачу.
Она взглянула на меня, и на глазах у нее действительно были слезы, но
я уверен, это не слезы горя. Она сказала:
- Алан, долгие, долгие годы я хотела тебя кое о чем спросить. Хотела,
чтобы ты мне ответил. Нет, не ответил, что ты меня любишь, дорогой. Нет!
Нет! Я всегда знала, что рано или поздно это произойдет. Нет, о другом...
Я тоже смеялся, но со странным смешанным чувством. Я сказал:
- Скажу тебе все. Даже, что я тебя люблю... и, может, на самом
деле...
- Ты нашел ужей в своей постели? Или они расползлись до тебя?
Я повторил:
- Ты маленький чертенок!
- Значит они там были?
- Да, были.
Она удовлетворенно вздохнула.
- Ну, одним комплексом меньше. Теперь я знаю. Мне так иногда хотелось
узнать, что я не могла выдержать.
Она подняла ко мне лицо.
- Поскольку ты все равно будешь меня любить, Алан, можешь меня
поцеловать.
Я ее поцеловал. Может, она и дурачилась, говоря о герое своего
детства, но в моем поцелуе дурачества не была - и в ее ответном тоже. Она
вздрогнула и положила голову мне на плечо. Томно сказала:
- Вот и еще одного комплекса не стало. Где же я остановлюсь?
Кто-то кашлянул у двери. Прошептал извиняясь:
- Мы не хотели мешать.
Элен опустила руки, и мы повернулись. Я понял, что у двери стоит
дворецкий и еще один человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59