Укромные уголки и подземный переход под станцией облюбуют попрошайки, которых уже не будет гонять милиция, занятая другими делами и, прежде всего, - отловом шустрящих на рынке карманников, а ближе к вечеру - сбору и развозу излишне весело отметивших выходной день в вытрезвители. Как раз сейчас, если он свернет на Чистопольный переулок, то пройдет под окнами одного из таких заведений, расположенного в здании бывшего земского указа, о чем гласит соответствующая табличка на его фасаде.
Но он не стал делать крюк, сделает в другой раз, сколько их еще у него будет! Сейчас он шел к Рыночной площади - пока еще широкой и привольно озелененной; позже, в середине девяностых реконструированной, суженной, забитой транспортом и утыканной по краям современными монолитными "сундуками" всевозможных контор. (Одно из этих зданий будет построено Брейманом под свой ресторан и ночной клуб.)
Но сейчас ничего этого нет, Рыночная площадь огромна и пуста, и лишь редкие домики прошлого века, теряются, разбросанные среди зарослей вишен и лип. А здесь, за поворотом, шумит пристанционный колхозный рынок, шумит уже тихо и вразнобой. Продавцы постепенно сворачивают торговлю и подсчитывают барыши или убытки: уж кому как повезло в этот день. В этот самый час, когда-то, когда был на пятнадцать лет моложе нынешнего своего возраста так лучше определять свое нынешнее и прошлое положение - он бродил среди пустеющих рядов рынка, приобретая по сходной цене продукты к завтрашнему дню. Павел и сейчас помнил, что, к примеру, овощи он непременно покупал у некоего Мортина - седовласого старика-колхозника с мозолистыми узловатыми руками, непременно подсовывающего ему что-нибудь сверху и неизменно называвшего его "братишка". Мортин пропал в прошлом, восемьдесят пятом, году, жаль, что он так и не увидит его ни на рынке, ни где бы то ни было. Хотя может, еще и увидит, да вот только узнает ли - без кожаного передника и неизменной газетной шапочки, в цивильном костюме или ветровке?
На рынок он так и не зашел, не то настроение бродить меж опустевших рядов, в одиночестве припозднившегося покупателя. Вместо этого Павел пересек наискось площадь, почти не поглядев по сторонам - так привычно и непривычно это отсутствие транспорта на улицах города! - и подошел к старому каменному дому, первый этаж которого был разделен на два магазина с одной дверью в оба, посреди здания. Обувь слева, книги справа. В этом году ему купят немецкие ботинки за пятьдесят рублей, родной "Саламандер", щеголять в них он будет несколько сезонов, сносив совершенно, так что задники и мысы их будут уже не раз заклеены, а на подошвы сделаны третьи набойки.
А еще в позапрошлом году тут продавали итальянские пляжные тапочки резиновые на пробковой стельке, легкие и удобные; он с мамой простоял за ними часа четыре, прежде чем получить на руки заветную коробку; жаль, что папиного размера не было. Помнится, он взял обе коробки под мышки и тащил их, прижав к груди, тщательно следя за тем, чтобы надписи на итальянском были видны всем, проходящим мимо.
Павел зашел в книжный. Покупателей было всего ничего, сгрудившись у прилавка, они выискивали что-то среди разложенных книг. Он вошел, и в глаза ему бросился портрет генсека, избранного в марте на эту должность, молодого, в сравнении с предыдущими "старцами", и тотчас же начавшего подавать надежды, объявив на апрельском пленуме курс на перестройку, ускорение, и породившего перестройкой и ускорением массу соответствующих анекдотов в народной среде. Но куда больше, уже не анекдотов и зубоскальства, а откровенной неприязни вызвала вместе с ускорением начавшаяся антиалкогольная кампания. Сейчас июнь, и по всей Молдавии - как он узнает много позднее - согласно приказу осторожных чиновников, нещадно рубят виноградники. По этой причине все магазины забиты разнообразными соками, крюшонами, напитками, украшены плакатами антиалкогольной тематики, один из которых, совсем свежий, он видел в продовольственном зале универмага.
Он странно улыбнулся: сейчас на прилавках магазинов почти такой же ассортимент прохладительных напитков, как и в том году, из которого он прибыл. А очередь, которую он там видел, скорее всего, по понятным причинам, за сахаром. Через год с ним, из-за резко возросшего потребления, уже начнутся перебои, а потом введут первые талоны симпатичного зеленого цвета. На два килограмма в месяц одному лицу. Потом разноцветья прибавится, появятся талоны на табак и водку, затем, на крупы, мясо, колбасу, что еще? - да почти на все. И все это плавно приведет к тому, что в девяносто первом ни водки, ни колбасы не будет даже по талонам, а прилавки магазинов, точно в предновогодний вечер, будут украшены игрушками, звездочками и пустыми коробками из-под исчезнувших повсеместно продуктов.
Легкое облачко затуманило воспоминания о настоящем и будущем, но тут же пропало. Еще далеко, еще долго, до этого времени еще надо дожить, у него есть время, много, очень много времени. И он готов ко всему, что произойдет, он это раз пережил и внутренне готов пережить еще раз.
Портрет генсека, что смотрел на него со стены книжного магазина, был цветным и стоил двадцать копеек, остальные - членов Политбюро и общий "иконостас" - черно-белыми и оттого наполовину дешевле. Интересно, что пока еще генсек представал перед покупателем ретушированным, без своего знаменитого родимого пятна на лбу, и оттого казался каким-то нереальным, точно это не фотография с натуры, а художественный портрет новоявленного героя, в избранности которого художник, написавший картину, ни на миг не сомневался.
Он как вошел, так и вышел; похвастаться обширным ассортиментом магазин не мог, разве что объемом все той же мифологической литературы, как художественной, особенно в серии "Пламенные революционеры", так и документальной: всевозможные резолюции и материалы последнего съезда и только что прошедшего апрельского Пленума. Обыкновенный худлит представлял собой сплошь увесистые тома членов Союза писателей, а объявление, вывешенное на двери, отпугивало книголюба уже с порога: "Книг по макулатурным талонам в продаже нет". Хотя случались и просветления, он помнил, что в прошлом году смог достать Дюма и Зощенко.
Ему очень хотелось подойти к усталой продавщице, лениво перелистывающей книжку в мягкой обложке, и поинтересоваться Бродским или Солженицыным; разумеется, он не подошел и не поинтересовался.
В соседнем доме находился видеосалон; до сеанса в шесть осталось менее получаса, и народу, в основном подростков его, того его, возраста, ожидавших появления Шварценеггера в фильме "Коммандо", собралось преизрядно. Он поискал себя в толпе подростков, не понимая, зачем ищет, ведь в этом году он приедет в городок лишь в самом конце июня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11