Когда я коснулась иглы, пущенной тобой, мне показалось, что моя кровь вот-вот застынет.
Ди молчал.
— Что скажешь? Может, извинишься перед отцом за свою хвастливую речь и присоединишься к нам здесь, в замке? Зачем тебе преследовать нас? Какая радость в том, чтобы быть охотником и бродить в лохмотьях по диким просторам? И эти жалкие человеческие девчонки, которых ты защищаешь, — как обращаются с тобой те, кто должен быть благодарен тебе? Привечают ли они тебя как равного?
Голос прекрасной молодой женщины беспрепятственно плыл в непостижимо глубокой полуночи зала. С прошлой ночи надменное, горделивое, властное выражение ее лица не изменилось, только вот заметил ли Ди слабую тень желания, легшую на точеные черты?
Дампир — дитя, рожденное от союза вампира и человека. Нет существа более одинокого и ненавидимого. Обычно дампиры мало чем отличаются от людей и относительно свободно чувствуют себя при свете дня. Однако стоит им разозлиться, свободу обретает нечестивая вампирская энергия, убивающая и калечащая направо и налево. Но самое отвратительное — потребности вампиров, унаследованные дампирами от одного из своих родителей.
Благодаря врожденному знанию сильных и слабых сторон вампиров, многие дампиры становятся охотниками, чтобы жить среди людей. Да, их способности на две головы выше возможностей простых людей, занимающихся тем же ремеслом, только вот в том, что не касается охоты, общество предает их остракизму и держит на расстоянии. Ведь иногда природа вампира пробуждается так мощно, что они не в силах подавить ее, и тогда дампиры проливают кровь тех, кто им доверился.
Как только дампир заканчивает работу, люди, с трудом терпевшие чужака, пока в нем существовала необходимость, тут же изгоняют бастарда, швыряют в него камни, а взгляды их полны ненависти и презрения. Обладающего одновременно как безжалостной аристократической, так и жестокой плебейской кровью дампира мучит двойственное предначертание; темная сторона клеймит его предателем, светлая обзывает дьяволом. Поистине дампиры подобны «Летучему Голландцу», обреченному вечно бороздить просторы семи морей, ведя самое незавидное существование.
И все же Лармика настойчиво уговаривала Ди присоединиться к ним. Она продолжила:
— У тебя наверняка нет ни единого приятного воспоминания из жизни охотника. Эти деревенские букашки так назойливы. Когда-нибудь они, без сомнения, пошлют наемного убийцу вроде тебя, и если, когда это произойдет, на нашей с отцом стороне окажется такой мужественный страж, как ты, мы будем чувствовать себя в большей безопасности. Ну, что скажешь? Если согласишься, мы действительно сделаем тебя одним из нас.
Графа раздирал гнев при виде того, что его собственная дочь не отрывает от Ди подернутых поволокой болезненно-похотливых глаз. Однако, прежде чем ярость его вырвалась на волю, раздался негромкий спокойный голос:
— Что ты собираешься делать с девушкой?
Лармика мелодично рассмеялась:
— А сюда ты носа не суй! Женщина вскоре станет принадлежать отцу, душой и телом. — И продолжила, сверля отца весьма ироничным взглядом: — Кажется, отец вознамерился сделать ее одной из своих наложниц, но я этого не позволю. Я осушу ее до последней капли крови, и пусть потом черви жрут ее.
Внезапно девушка замолчала. Глаза графа полыхнули пурпуром. Сверхъестественно заостренные чувства зловещих созданий ночи, отца и дочери, уловили, что банальный противник, уже попавшийся, как мышь в мышеловку, стремительно меняется, превращаясь в такого же, как они!
— Ты все еще не понимаешь, — упрекнула Ди Лармика. — Что дают тебе обязательства перед человеческими букашками? Эти рабы прилагают бесчисленные усилия, чтобы стереть с лица земли все и всех, кроме себя; впрочем, и себя они едва не уничтожили из-за собственной беспечности. Люди продолжают существовать лишь благодаря милости нашей расы, но стоило нашей силе пойти на убыль, как они тотчас же с радостью взбунтовались! Их, а не нас, нужно вычеркнуть из списка живущих на этой планете — да и во всей галактике.
В этот миг графу показалось, что он услышал некую фразу, и брови его сошлись на переносице. Тихие слова явно пробормотал молодой человек, стоявший напротив, но та же фраза хранилась в пыльных, давно не тревожимых кладовых памяти вампира. Разум отвергал всякую возможность подобного совпадения.
«Немыслимо, — подумал граф. — Эти слова произнес как-то Его Высочество, бог-предтеча нашей расы. Грязный щенок не может знать ничего подобного».
Тут снова раздался голос Ди:
— Тебе больше нечего сказать?
— Дурак!
Слившийся воедино крик отца и дочери гулким эхом отозвался в просторных покоях. Переговоры провалились с треском. Губы графа скривились в холодной, самоуверенной ухмылке. Сухо щелкнули длинные пальцы, а пару секунд спустя лицо вампира исказилось от ужаса, ибо он понял, что бесчисленные электронные пушки, установленные в зале, не сработали.
Медальон на груди Ди испускал голубой свет.
— Не знаю, что там у тебя в рукаве, но оружие аристократов меня не страшит.
Ди без лишних слов оттолкнулся от земли. Он вознесся в воздух быстрее молнии, от которой нет спасения, выхватывая на лету меч. Смертоносная сталь серебряной стрелой полетела в грудь графа.
Глухой хлопок…
— Что?
В первый раз на мужественном, обычно бесстрастном лице Ди возникло удивление. Его меч замер, зажатый между ладоней графа. Руки вампира сошлись примерно в восьми дюймах от заостренного конца клинка. Более того, Ди первоначально находился в гораздо лучшей позиции и ожидал от своего оружия явно большего, но, хотя он полностью вложился в удар, меч-«бастард» не сдвинулся ни на йоту, будто завороженный.
Граф оскалился, обнажив клыки, и захохотал:
— Ну что, предатель? Вот ловкость, достойная истинного аристократа, не то что твой вульгарный мечишко! Когда доберешься до ада, расскажи там всем, как ты удивился! — Зловещая фигура в черном сделала незаметное резкое движение. Возможно, граф воспользовался каким-то секретным трюком или дело тут в правильном приложении силы, но, как бы то ни было, Ди оказался не в состоянии разжать пальцы и выпустить рукоять меча. Вместе с клинком его отбросило в центр зала.
Однако…
У графа неожиданно перехватило дыхание. Он не услышал хруста ломающихся костей; юнец перекувырнулся в воздухе, точно кошка, и аккуратно приземлился на пол. Точнее, готов был приземлиться, поскольку пола у него под ногами не оказалось, и Ди, над головой которого трепетали поды взметнувшегося плаща, провалился в угольно-черную пропасть, внезапно разверзшуюся под ним.
Лишь когда заскрипела, становясь на место, крышка потайного люка, граф оглянулся. Из мрака за его спиной возникла Лармика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Ди молчал.
— Что скажешь? Может, извинишься перед отцом за свою хвастливую речь и присоединишься к нам здесь, в замке? Зачем тебе преследовать нас? Какая радость в том, чтобы быть охотником и бродить в лохмотьях по диким просторам? И эти жалкие человеческие девчонки, которых ты защищаешь, — как обращаются с тобой те, кто должен быть благодарен тебе? Привечают ли они тебя как равного?
Голос прекрасной молодой женщины беспрепятственно плыл в непостижимо глубокой полуночи зала. С прошлой ночи надменное, горделивое, властное выражение ее лица не изменилось, только вот заметил ли Ди слабую тень желания, легшую на точеные черты?
Дампир — дитя, рожденное от союза вампира и человека. Нет существа более одинокого и ненавидимого. Обычно дампиры мало чем отличаются от людей и относительно свободно чувствуют себя при свете дня. Однако стоит им разозлиться, свободу обретает нечестивая вампирская энергия, убивающая и калечащая направо и налево. Но самое отвратительное — потребности вампиров, унаследованные дампирами от одного из своих родителей.
Благодаря врожденному знанию сильных и слабых сторон вампиров, многие дампиры становятся охотниками, чтобы жить среди людей. Да, их способности на две головы выше возможностей простых людей, занимающихся тем же ремеслом, только вот в том, что не касается охоты, общество предает их остракизму и держит на расстоянии. Ведь иногда природа вампира пробуждается так мощно, что они не в силах подавить ее, и тогда дампиры проливают кровь тех, кто им доверился.
Как только дампир заканчивает работу, люди, с трудом терпевшие чужака, пока в нем существовала необходимость, тут же изгоняют бастарда, швыряют в него камни, а взгляды их полны ненависти и презрения. Обладающего одновременно как безжалостной аристократической, так и жестокой плебейской кровью дампира мучит двойственное предначертание; темная сторона клеймит его предателем, светлая обзывает дьяволом. Поистине дампиры подобны «Летучему Голландцу», обреченному вечно бороздить просторы семи морей, ведя самое незавидное существование.
И все же Лармика настойчиво уговаривала Ди присоединиться к ним. Она продолжила:
— У тебя наверняка нет ни единого приятного воспоминания из жизни охотника. Эти деревенские букашки так назойливы. Когда-нибудь они, без сомнения, пошлют наемного убийцу вроде тебя, и если, когда это произойдет, на нашей с отцом стороне окажется такой мужественный страж, как ты, мы будем чувствовать себя в большей безопасности. Ну, что скажешь? Если согласишься, мы действительно сделаем тебя одним из нас.
Графа раздирал гнев при виде того, что его собственная дочь не отрывает от Ди подернутых поволокой болезненно-похотливых глаз. Однако, прежде чем ярость его вырвалась на волю, раздался негромкий спокойный голос:
— Что ты собираешься делать с девушкой?
Лармика мелодично рассмеялась:
— А сюда ты носа не суй! Женщина вскоре станет принадлежать отцу, душой и телом. — И продолжила, сверля отца весьма ироничным взглядом: — Кажется, отец вознамерился сделать ее одной из своих наложниц, но я этого не позволю. Я осушу ее до последней капли крови, и пусть потом черви жрут ее.
Внезапно девушка замолчала. Глаза графа полыхнули пурпуром. Сверхъестественно заостренные чувства зловещих созданий ночи, отца и дочери, уловили, что банальный противник, уже попавшийся, как мышь в мышеловку, стремительно меняется, превращаясь в такого же, как они!
— Ты все еще не понимаешь, — упрекнула Ди Лармика. — Что дают тебе обязательства перед человеческими букашками? Эти рабы прилагают бесчисленные усилия, чтобы стереть с лица земли все и всех, кроме себя; впрочем, и себя они едва не уничтожили из-за собственной беспечности. Люди продолжают существовать лишь благодаря милости нашей расы, но стоило нашей силе пойти на убыль, как они тотчас же с радостью взбунтовались! Их, а не нас, нужно вычеркнуть из списка живущих на этой планете — да и во всей галактике.
В этот миг графу показалось, что он услышал некую фразу, и брови его сошлись на переносице. Тихие слова явно пробормотал молодой человек, стоявший напротив, но та же фраза хранилась в пыльных, давно не тревожимых кладовых памяти вампира. Разум отвергал всякую возможность подобного совпадения.
«Немыслимо, — подумал граф. — Эти слова произнес как-то Его Высочество, бог-предтеча нашей расы. Грязный щенок не может знать ничего подобного».
Тут снова раздался голос Ди:
— Тебе больше нечего сказать?
— Дурак!
Слившийся воедино крик отца и дочери гулким эхом отозвался в просторных покоях. Переговоры провалились с треском. Губы графа скривились в холодной, самоуверенной ухмылке. Сухо щелкнули длинные пальцы, а пару секунд спустя лицо вампира исказилось от ужаса, ибо он понял, что бесчисленные электронные пушки, установленные в зале, не сработали.
Медальон на груди Ди испускал голубой свет.
— Не знаю, что там у тебя в рукаве, но оружие аристократов меня не страшит.
Ди без лишних слов оттолкнулся от земли. Он вознесся в воздух быстрее молнии, от которой нет спасения, выхватывая на лету меч. Смертоносная сталь серебряной стрелой полетела в грудь графа.
Глухой хлопок…
— Что?
В первый раз на мужественном, обычно бесстрастном лице Ди возникло удивление. Его меч замер, зажатый между ладоней графа. Руки вампира сошлись примерно в восьми дюймах от заостренного конца клинка. Более того, Ди первоначально находился в гораздо лучшей позиции и ожидал от своего оружия явно большего, но, хотя он полностью вложился в удар, меч-«бастард» не сдвинулся ни на йоту, будто завороженный.
Граф оскалился, обнажив клыки, и захохотал:
— Ну что, предатель? Вот ловкость, достойная истинного аристократа, не то что твой вульгарный мечишко! Когда доберешься до ада, расскажи там всем, как ты удивился! — Зловещая фигура в черном сделала незаметное резкое движение. Возможно, граф воспользовался каким-то секретным трюком или дело тут в правильном приложении силы, но, как бы то ни было, Ди оказался не в состоянии разжать пальцы и выпустить рукоять меча. Вместе с клинком его отбросило в центр зала.
Однако…
У графа неожиданно перехватило дыхание. Он не услышал хруста ломающихся костей; юнец перекувырнулся в воздухе, точно кошка, и аккуратно приземлился на пол. Точнее, готов был приземлиться, поскольку пола у него под ногами не оказалось, и Ди, над головой которого трепетали поды взметнувшегося плаща, провалился в угольно-черную пропасть, внезапно разверзшуюся под ним.
Лишь когда заскрипела, становясь на место, крышка потайного люка, граф оглянулся. Из мрака за его спиной возникла Лармика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56