На следующий день Соболев привел меня к его директору академику Виноградову Ивану Матвеевичу. Эту встречу трудно забыть, столь комичной она была.
Виноградова я знал уже давно. Когда я был еще студентом МГУ, то Виноградов нам читал курс теории чисел. Читал - надо признаться не плохо, а очень плохо. Мы его почти не слушали и он читал только нескольким прилежным пятерочникам. Нас стыдили. Говорили, что Виноградов великий математик, что он решил какую - то проблему Гольдбаха. Но нас мало трогали и деканатские увещивания и живший неизвестно когда и зачем этот самый Гольдбах. Мы были веселыми студентами и умели голосовать ногами. Так вот теперь я стоял перед великим ученым и он меня с любопытством рассматривал. Я радовался, что пришел не в кителе, а в свитере.
Сергей Львович начал рассказывать Виноградову о моей работе, которая, как я понял, его совершенно не интересовала. Он быстро свернул научный разговор и перешел на совсем другую тему. Его почему-то очень заинтересовал вопрос - а не еврей ли я? Я ему объяснил, что нет. Он начал допытывать - какие были фамилии у дедушек и бабушек, причем его особенно интересовали девичьи фамилии моих бабушек. Виноградова очень насторожило то, что фамилия одного из моих прадедов была фон Шперлинг. Он остановил разговор и стал в меня вглядываться. Я понял, может быть по-своему и сказал с усмешкой: "Но он же фон". На что Иван Матвеевич почти серьезно: "фоны тоже бывают из жидов". Я видел, что Виноградов разыгрывает какую-то привычную комедию по русски говоря, ломает дурака. Соболев следил за происходящим с усмешкой понимающего человека.
А финал был уже совсем неожиданным.
Виноградову, придуманная им игра, видно уже надоела. И он резюмировал: "Ну все-таки в вашем роду был какой-то Моисейчик - от него вы все и пошли". И помолчав несколько секунд: " Ну ладно, давай потянемся". Он снял пиджак и поставил на стол локоть.
Виноградову тогда было, вероятно, около 70. Рука у него была крепкая, жилистая - не математика, а крестьянина. Но я в те годы занимался большим спортом, да и был в два раза моложе. Для приличия я подержал его руку, а потом медленно и спокойно ее положил. И добавил: "А Вы Иван Матвеевич, сильный".
Я понял, что игра закончилась. Виноградов повернулся к Соболеву" "Ну что, берем Никиту?" И с тех пор Иван Матвеевич звал меня только по имени и только на "ТЫ". Мы вышли с Сергеем Львовичем вместе. Он как-то очень тепло со мной попрощался и я понял, что в спектакле, который только-что окончился в кабинете директора, я достаточно взвешенно сыграл свою роль - не переиграл ее ни в какую сторону. Все было в меру.
Докторантура давала право провести до двух лет в Стекловском институте, но ....за счет университета, где работает докторант. Т.е. за счет Ростова. По закону, мне сохранялась доцентская зарплата и я полностью освобождался от педагогической нагрузки. Но в моем университете ситуация была очень тяжелая: курс гидродинамики читать было физически некому. И вести дипломников тоже. Поэтому был найден своеобразный компромисс. Университет, сиречь ректор, профессор Белозеров, меня отпускал в докторантуру, но одну неделю в месяц я должен был проводить в Ростове. За эту неделю я прочитывал 4-5 лекций, работал с дипломниками и уезжал в Москву.
Моим научным консультантом в докторантуре согласился стать академик Леонид Иванович Седов. Меня это вполне устраивало. Я и раньше ходил на его семинары. Мне импонировала четкость мысли Седова и известная приземленность в постановках его задач и анализе, несмотря на высокий "штиль" используемой математики. В своем отношении к теоретическим исследованиям, он мне, чем-то напоминал Д.А.Вентцеля. По отношению к теоретическим работам, правда не к собственным, у него проскакивала некоторая ирония. Однажды, псле одного из моих докладов, свое отношение к нему, он резюмировал так: " Для высокой науки через-чур много предположений, а для настоящего дела, через-чур сложно". Это было справедливо, работа так и осталась неопубликованной. Всю жизнь я старался придерживаться именно этого принципа, но не всегда получалось.
Но меня всегда настораживал известный снобизм Леонида Ивановича.. Однажды я встретил его в тролейбусе, когда ехал в ЦИАМ, где Седов имел лабораторию. Он почему-то смутился и начал, к моему удивлению оправдываться и объяснять, что за ним мол де во-время не прислали автомобиль и вот он вынужден ехать городским транспортом. Он тогда был еще молодым, сильным человеком. Ему было еще далеко до 50 и подобное объяснение, да еще малознакомому человеку, мне показалось странным. И я почувствовал себя неловко.
Одним словом, я держался с Седовым настороженно и друзьями мы с ним не стали, хотя и могли бы ими сделаться, так как в очень многом, особенно в оценках работ, наши всзляды были, практически, тождественны.
В докторантуре я пробыл недолго, поскольку все основные результаты были уже получены. Мне оставалось только подготовить к публикации несколько статей и написать текст диссертации.
В заключение, один забавный штрих. В тот года на одну "лишнюю", месячную, доцентскую зарплпту, которую я получил в качестве премии в университете, я купил немецкую пищущую машинку "Зрика" и первый в жизни цивильный костюм. Как изменилась за эти годы жизнь - сейчас, всего того, что я получаю, как действительный член Российской Академии наук вряд ли достаточно, чтобы купить и пол костюма. Ну а машинка (или компьютер) живут вообще в неком зазеркалье. Что же сказать о доцентах? Но ведь у них нет и старых кителей!
Я СТАНОВЛЮСЬ ДОКТОРОМ ФИЗИКО-МАТЕМАТИЧЕСКИХ НАУК
Примерно через год с небольшим, после памятного разговора с Иваном Матвеевичем Виноградовым, в Ученом Совете Стекловского института состоялась защита моей докторской диссертации.
В начале 50-х годов они были довольно редким явлением и потому, на моей защите присутствовал весь синклит тогдашней Стекловки - все ее знаменитости. На первом ряду сидел академик Лаврентьев и, как ни странно, слушал внимательно. Это обстоятельство сыграло, в дальнейшем, немаловажную роль в моей судьбе. Пришел и Келдыш, как член Совета. Он сел рядом с Седовым в одном из последних рядов. Они оба мало слушали и о чем-то оживленно говорили. Судя по их веселым лицам они говорили о дамах. Тема более чем непредосудительная, особенно на Ученом Совете, особенно, когда мужики в самом соку и тем более уже академики: Келдышу было тогда 43 или 44, а Седов двумя годами старше. Самое время говорить о дамах! Позже воспоминания уже не будут столь радостными.
Я был в меру лаконичен. Говорил минут 20, не больше. Я думаю, что Совет это оценил. Оппоненты были весьма солидными академики Соболев, Векуа и будущий академик Ишлинский. С Соболевым произошел забавный эпизод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111