Нам обоим было очень приятно это свидание через 10 лет.
А в 49-ом я очутился не просто на улице, но даже без права работать по специальности; каких либо перспектив в возможности заняться научной деятельностью у меня, казалось бы не было совсем. Рукопись докторской диссертации осталась в сейфе - я ее никогда больше не видел. Однажды мне кто-то сказали, что ее все-таки как-то использовали. Но это было уже в другой жизни и меня не интересовало.
Месяц, а может быть и больше я ходил как опущенный в воду. На работу меня никто никуда не брал. Сначала говорили весьма любезно, но как только видели штамп в моей трудовой книжке, всякие переговоры прекращались. Я как-то жил, пока оставались какие-то деньги. Большинство друзей меня стали сторониться. И постепенно меня начала охватывать настоящая паника дело теперь шло уже не о научной карьере, а о жизни. Все происходившее было куда страшнее того, что я испытывал на фронте. И снова меня спас случай - невероятное стечение благоприятных обстоятельств.
Один из моих друзей по альпинизму и товарищей по службе в Академии имени Жуковского, один из немногих, которые тогда, зимой 50-го меня не сторонились был Александр Александрович Куликовский. Тогда, будучи в майорском чине, он преподавл радиотехнику в Академии.
В ночь ареста моей мачехи, Саша со своей женой Ниной были у меня дома на Сходне. И после ареста они остались жить со мной. И всю эту зиму мы так и прожили втроем на старой сходненской даче. И вот однажды, когда я, после очередного дня бесплодных поисков работы, вернулся из Москвы в совершенно подавленном состоянии, Саша мне сказал:"Знаешь, Никита, уезжай-ка ты куда-нибудь по добру по здорову. Да подальше. Придется тебе, пока не поздно, послать Москву к чертовой матери."- Вот так и сказал!
Но куда ехать? Кто я? Что я умею делать? - Несостоявшийся математик, инженер по вооруэжению самолетов, выгнанный с работы, как неблагонадежный элемент. Может и правда, меня возьмут где нибудь в провинциальном вузе: учители математики всюду, наверное, нужны?
И вот утром следующего дня я и поехал в Министерство Высшего образования в Главное управление университетов, мало представляя себе, что шел навстречу судьбе. И она подстроила мне неожиданную встечу. В коридоре я столкнулся с бывшим заместителем декана механико-математического факультета МГУ профессором Двушерстовым Григорием Ивановичем. Он меня увидел и узнал.
- "Моиссев? Так значит жив?" - вопрос типичный для послевоенного времени, когда с радостью встречали каждого вернувшегося с фронта домой. " Как видите". "Повоевал, значит" Он с уважением потрогал мои ордена на кителе без погон - мы все бывшие фронтовики донашивали тогда свою старую офицерскую форму, ибо костюмы стоили в 50-м году баснословно дорого. А ордена на кителе носить было тоже принято. "Ну, что-ж, пошли поговорим".
Оказалось, что он и был начальником главного управления университетов, т.е. тем человеком, к которому я собирался записаться на прием.
Разговор сразу начался в добром ключе.
- Рад, что меня помните, Григорий Иванович.
- Ну, как же забыть? Как зимняя сессия, так нет Моиссеева, то на соревнованиях, то на лыжном сборе. Ну, рассказывай - как воевал, до чего дослужился?
- До безработицы ...
И я, поддавшись некоему импульсу, как на исповеди рассказал Григорию Ивановичу все, что со мной произошло.
Двухшерстов был добрым и участливым человеком и студенты его любили. Это особенно чувствовалось в сравнении с другим замдекана, Ледяевым - сухим и неприветливым. Одно плохо - попивал Григорий Иванович. И изрядно. Через несколько лет, когда я уже стал профессором МФТИ, как то встретил его около памятника Пушкину. Он уже был под хмельком.
- Моисеев здорово!
- Григорий Иванович, зраствуйте.
- Пойдем выпьем.
- Не могу, Григорий Иванович, - меня ждет Алексей Андреевич Ляпунов. Завтра он улетает в Новосибирск. Нам надо о многом переговорить.
- Ничего, подождет твой Ляпунов - вот тут рядом за углом.
В те времена, в начале Тверского бульвара, в доме, который уже давно снесли,был кинотеатр "Великий немой" и маленькая, паршивенькая забегаловка, где можно было стоя нечто вкусить и основательно выпить.
Мы подошли к стойке. Командовал Григорий Иванович: "Два по сто, две кружки пива и вон тот бутербродик разрежте напополам".
Вот такой был Григорий Иванович.
После моего рассказа он задумался. Довольно долго молчал, задал мне пару вопросов. Потом внимательно посмотрел на меня, как бы что-то оценивая: "Поезжай-ка ты, батенька, в Ростов. Там у меня посадили всю кафедру механики во главе с профессором Коробовым. Некому лекции читать. Будешь читать гидродинамику и общую механику".
- Но ведь я же не механик - университет кончал по функциональному анализу у Меньшова.
- Ну, знаешь ли? Когда речь идет о голове, о шее не думают. Завтра у меня будет ростовский ректор Белозеров. Я ему о тебе расскажу. Приходи завтра в полдвенадцатого и обо всем с ним договорись. И чтоб через неделю твоего и духа не было в Москве!
Вот так я и уехал в Ростов-на-Дону, исполняющим обязанности доцента по кафедре теоретической механики местного университета. Туда же Двушерстов направил на такую же должность Иосифа Израилевича Воровича. Он также как и я защитил кандидатскую диссертацию в Академии им. Жуковского и, несколько по другой причине, тоже был безработный. И не только в этом наши судьбы оказались общими - также как и я, он однажды был избран действительным членом Академии Наук Советского Союза.
Этот отъезд из Москвы сыграл решающую роль в моей жизни. И не только потому, что условия жизни в Ростове и работа в Университете, дали мне несколько лет спокойной работы, дали мне возможность во многое вдуматься и получить те знания, которые затем составили основу моей профессиональной деятельности. Самое главное, как я теперь понимаю, было в другом. На несколько лет я исчез из поля зрения органив безопасности. Если бы я остался в Москве, то в любой момент, когда пришла бы очередная "разнарядка на шпионов", как говорил Володя Кравченко, я мог оказаться на крючке.
И действительно, примерно через год или полтора после моего отъезда в Ростов, мной начали интересоваться районные органы безопасности. Как мне однажды стало известно, именно они организовали донос и дело моей мачехи. По рассказам соседей, ко мне приходили, и не раз, но дом был заперт, а соседи и на самом деле ничего обо мне не знали - я никому на Сходне не говорил о том куда я уехал. Конечно, найти меня было не трудно, но меня выручила обычная чиновная безалаберность. И нежелание делать хоть что-нибудь, что выходило за их прямую обязанность.
И все же органы безопасности меня однажды нашли, но это было уже в конце 52-го года.
Сегодня я уже точно знаю, что на меня в Ростове начали составлять досье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111