Они ковыляли по тротуару напротив, я смотрел довольно долго: подковыляли к лотку цветочницы, остановились. «Этот человек выходит на прогулку и в воскресенье, – подумал я, – хотя все книжные лавки закрыты. – Вот снял шляпу, собирается что-то купить у девушки или поболтать с ней», – и я снова уставился в свои нудные университетские материалы. Несколько секунд спустя у меня в доме прозвенел звонок, и я подумал: наверное, цветочница, пришла попросить стакан воды; так уже бывало, и обычно она получала баночку кока-колы или пива; но, подняв глаза, убедился, что она все там же, на другой стороне улицы. Я спустился, открыл: владелец пса без левой задней лапы несмело улыбнулся мне, стоя у порога и прижимая к груди коричневую шляпу.
– Добрый день, – сказал он. – Мое имя Алан Марриотт. Должен был бы предупредить вас по телефону. Но не располагаю вашим номером. Только адресом. И телефона у меня нет. Хотел бы поговорить с вами. Недолго. Если вы не очень заняты. Дождался воскресенья. День, когда люди не так заняты. Как правило. Нам можно войти? – Он говорил, ставя точку после каждой фразы и почти не употребляя союзов, речь у него тоже словно прихрамывала. Он был без галстука, но, казалось, как будто и при галстуке, – возможно, из-за шляпы, возможно, из-за того, что его темно-синяя рубашка была застегнута доверху. На университетского преподавателя ничуть не походил, но на нищего либо на безработного – тоже. Было в нем что-то жалкое, незавершенность какая-то; может быть, просто из-за хромоты.
– Вам нетрудно было бы сказать, в чем дело? Если это связано с религией – не располагаю временем.
– О нет. С религией никак не связано. Разве что считать религией литературу. Я так не считаю. Связано с литературой.
– С собакой что случилось?
– Была драка.
– Ладно. Поднимайтесь, потом расскажете.
Я пропустил их и повел к винтовой лестнице, но у нижней ступеньки хромой шагнул по направлению к кухне, как будто знал дом или представлял себе расположение комнат, и спросил учтиво:
– Собаку оставить в кухне?
– Нет, возьмите с собой, заслуживает. С нами псу будет веселее.
На верхнем этаже, втором, где была комната, служившая мне гостиной и кабинетом, мой гость не смог удержаться, сразу же устремил взгляд на немногие книги, всегда остававшиеся при мне в Оксфорде (через определенные промежутки времени я отправлял в Мадрид увесистые бандероли со своими приобретениями), и занимали эти книги всего лишь две полки. Я осведомился с романской привычкой к гостеприимству, от которой так и не отучился, не хочет ли он выпить чего-нибудь, на что он ответил отрицательно, скорее от удивления, чем оттого, что и впрямь не хотел. Было ясно, что он чувствует себя непрошеным гостем. Я сел на свое рабочее место, а ему предложил софу. Перед тем как сесть, он плаща не снял, плащ был уже помятый. Пес улегся у его ног.
– Что с ним произошло?
– Хулиганы на станции Дидкот. Привязались ко мне. Пес стал защищать. Укусил одного. До крови, больно. Набросились на него всей оравой, растянули на путях, где должен был пройти поезд. Уже за перроном. Меня тоже схватили. Зажали рот. Темно было, поздно. Хотели, чтобы поезд разрезал его пополам. Вдоль. Но когда поезд стал подходить, у них не хватило пороху выдержать до конца, слишком близко от рук до колес. А поезд вроде не собирался замедлять ход. Не остановился. Не наш был поезд. Пес вывернулся и потерял только лапу. Кровь хлестала – вы себе не представляете. Они испугались, бросились наутек через поле. Мне досталось только дубинкой, несколько раз. Нога у меня такая из-за полиомиелита. Переболел в детстве.
– Я не знал, что станция Дидкот настолько опасна.
– Только в дни матчей. Такое дело, тогда «Оксфорд юнайтед» вышел в первую лигу. Такое, наверное, не часто случается.
Я не мог удержаться, похлопал пса по спине; он принял мои ласки с полнейшим безразличием.
– Был охотником?
– Да. Теперь больше не охотится.
– Разве что за книгами, – сказал я, не зная, уместны ли эти слова.
– Да. Прошу прощения. О вас мне говорила госпожа Алебастр. Она и дала мне ваш адрес.
– Госпожа Алебастр? Ах да, я оставил ей адрес, чтобы уведомила, если ей попадутся некоторые книги. Не думаю, что ей следовало кому-нибудь его передавать.
– Да. Знаю. Не сердитесь. Вы должны простить ее. Мы с ней добрые знакомые. Говорила мне о вас, я и заинтересовался, захотел вступить в контакт. Очень ее упрашивал. Последние дни я ходил за вами следом по книжным лавкам. Вы, наверное, заметили.
– За мною следом? С какой целью?
– Узнать, что вы покупаете и как. Сколько времени тратите на осмотр стеллажей, сколько денег – на покупки. И что именно покупаете. Вы испанец, верно?
– Да, из Мадрида.
– У вас знают Артура Мейчена?
– Кое-что переведено. Борхес о нем писал, очень хвалил.
– Не знаю, кто такой Борхес. Надеюсь, вы дадите мне сведения. Так вот, все дело в Мейчене. Из-за него я к вам и пришел. Госпожа Алебастр сказала вы ищете его книги.
– Эг правда. Вы можете достать мне что-нибудь? Пока я мало что нашел. Вы книготорговец, верно?
– Нет. Но был. Несколько лет. Сейчас достать что-то Мейчена непросто. У меня он почти весь. Не весь. Но если вам попадется заглавие, которое вас не интересует либо у вас уже есть, купите для меня. Если не слишком дорого. Всегда найду покупателя. Я вот тоже ни разу не видел «Bridles and Spurs». Сборник эссе. Вышел в Америке. – Алан Марриотт замолчал, и, поскольку я ничего не сказал, он, как мне показалось, внезапно растерялся. Стал обеими руками вертеть коричневую шляпу. Глядел на пол, потом стал глядеть в окно. Я спросил себя мысленно, видна ли ему цветочница с того места, где он сидит. Нет, оттуда ее не увидеть. Он оттянул лацканы плаща. Пес зевнул. Наконец Марриотт произнес:
– Вы слышали когда-нибудь о «Мейчен-компани»?
– Нет. Что это такое?
– Пока еще не могу вам сказать. Хотел лишь узнать, слышали вы об этом обществе или нет. Чтобы говорить с вами на эту тему, мне надо бы узнать предварительно, хотите ли вы вступить. У нас в Испании никого нет. И в Южной Америке нет. Вы ведь вернетесь в Испанию, верно?
– Да, через год с небольшим, в конце курса, не этого, а следующего.
– Времени достаточно.
– Да и сейчас периодически наведываюсь домой, на каникулы. Преподаю здесь в университете. Послушайте, мне трудновато сказать, хочу ли вступить в какое-то общество, если я о нем ничего не знаю.
– Да, мне понятно. Но так обстоит дело. Главное тут – название. Какую реакцию вызовет название. Люди всегда реагируют на названия. Названия много о чем говорят.
– Можете вы хотя бы сказать, что придется делать?
– О, по сути только скромный взнос, десять фунтов в квартал. Тогда вы будете внесены в список. В Англии нас почти пятьсот. В Уэльсе больше. Есть люди с весом.
– Пятьсот мейченистов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Добрый день, – сказал он. – Мое имя Алан Марриотт. Должен был бы предупредить вас по телефону. Но не располагаю вашим номером. Только адресом. И телефона у меня нет. Хотел бы поговорить с вами. Недолго. Если вы не очень заняты. Дождался воскресенья. День, когда люди не так заняты. Как правило. Нам можно войти? – Он говорил, ставя точку после каждой фразы и почти не употребляя союзов, речь у него тоже словно прихрамывала. Он был без галстука, но, казалось, как будто и при галстуке, – возможно, из-за шляпы, возможно, из-за того, что его темно-синяя рубашка была застегнута доверху. На университетского преподавателя ничуть не походил, но на нищего либо на безработного – тоже. Было в нем что-то жалкое, незавершенность какая-то; может быть, просто из-за хромоты.
– Вам нетрудно было бы сказать, в чем дело? Если это связано с религией – не располагаю временем.
– О нет. С религией никак не связано. Разве что считать религией литературу. Я так не считаю. Связано с литературой.
– С собакой что случилось?
– Была драка.
– Ладно. Поднимайтесь, потом расскажете.
Я пропустил их и повел к винтовой лестнице, но у нижней ступеньки хромой шагнул по направлению к кухне, как будто знал дом или представлял себе расположение комнат, и спросил учтиво:
– Собаку оставить в кухне?
– Нет, возьмите с собой, заслуживает. С нами псу будет веселее.
На верхнем этаже, втором, где была комната, служившая мне гостиной и кабинетом, мой гость не смог удержаться, сразу же устремил взгляд на немногие книги, всегда остававшиеся при мне в Оксфорде (через определенные промежутки времени я отправлял в Мадрид увесистые бандероли со своими приобретениями), и занимали эти книги всего лишь две полки. Я осведомился с романской привычкой к гостеприимству, от которой так и не отучился, не хочет ли он выпить чего-нибудь, на что он ответил отрицательно, скорее от удивления, чем оттого, что и впрямь не хотел. Было ясно, что он чувствует себя непрошеным гостем. Я сел на свое рабочее место, а ему предложил софу. Перед тем как сесть, он плаща не снял, плащ был уже помятый. Пес улегся у его ног.
– Что с ним произошло?
– Хулиганы на станции Дидкот. Привязались ко мне. Пес стал защищать. Укусил одного. До крови, больно. Набросились на него всей оравой, растянули на путях, где должен был пройти поезд. Уже за перроном. Меня тоже схватили. Зажали рот. Темно было, поздно. Хотели, чтобы поезд разрезал его пополам. Вдоль. Но когда поезд стал подходить, у них не хватило пороху выдержать до конца, слишком близко от рук до колес. А поезд вроде не собирался замедлять ход. Не остановился. Не наш был поезд. Пес вывернулся и потерял только лапу. Кровь хлестала – вы себе не представляете. Они испугались, бросились наутек через поле. Мне досталось только дубинкой, несколько раз. Нога у меня такая из-за полиомиелита. Переболел в детстве.
– Я не знал, что станция Дидкот настолько опасна.
– Только в дни матчей. Такое дело, тогда «Оксфорд юнайтед» вышел в первую лигу. Такое, наверное, не часто случается.
Я не мог удержаться, похлопал пса по спине; он принял мои ласки с полнейшим безразличием.
– Был охотником?
– Да. Теперь больше не охотится.
– Разве что за книгами, – сказал я, не зная, уместны ли эти слова.
– Да. Прошу прощения. О вас мне говорила госпожа Алебастр. Она и дала мне ваш адрес.
– Госпожа Алебастр? Ах да, я оставил ей адрес, чтобы уведомила, если ей попадутся некоторые книги. Не думаю, что ей следовало кому-нибудь его передавать.
– Да. Знаю. Не сердитесь. Вы должны простить ее. Мы с ней добрые знакомые. Говорила мне о вас, я и заинтересовался, захотел вступить в контакт. Очень ее упрашивал. Последние дни я ходил за вами следом по книжным лавкам. Вы, наверное, заметили.
– За мною следом? С какой целью?
– Узнать, что вы покупаете и как. Сколько времени тратите на осмотр стеллажей, сколько денег – на покупки. И что именно покупаете. Вы испанец, верно?
– Да, из Мадрида.
– У вас знают Артура Мейчена?
– Кое-что переведено. Борхес о нем писал, очень хвалил.
– Не знаю, кто такой Борхес. Надеюсь, вы дадите мне сведения. Так вот, все дело в Мейчене. Из-за него я к вам и пришел. Госпожа Алебастр сказала вы ищете его книги.
– Эг правда. Вы можете достать мне что-нибудь? Пока я мало что нашел. Вы книготорговец, верно?
– Нет. Но был. Несколько лет. Сейчас достать что-то Мейчена непросто. У меня он почти весь. Не весь. Но если вам попадется заглавие, которое вас не интересует либо у вас уже есть, купите для меня. Если не слишком дорого. Всегда найду покупателя. Я вот тоже ни разу не видел «Bridles and Spurs». Сборник эссе. Вышел в Америке. – Алан Марриотт замолчал, и, поскольку я ничего не сказал, он, как мне показалось, внезапно растерялся. Стал обеими руками вертеть коричневую шляпу. Глядел на пол, потом стал глядеть в окно. Я спросил себя мысленно, видна ли ему цветочница с того места, где он сидит. Нет, оттуда ее не увидеть. Он оттянул лацканы плаща. Пес зевнул. Наконец Марриотт произнес:
– Вы слышали когда-нибудь о «Мейчен-компани»?
– Нет. Что это такое?
– Пока еще не могу вам сказать. Хотел лишь узнать, слышали вы об этом обществе или нет. Чтобы говорить с вами на эту тему, мне надо бы узнать предварительно, хотите ли вы вступить. У нас в Испании никого нет. И в Южной Америке нет. Вы ведь вернетесь в Испанию, верно?
– Да, через год с небольшим, в конце курса, не этого, а следующего.
– Времени достаточно.
– Да и сейчас периодически наведываюсь домой, на каникулы. Преподаю здесь в университете. Послушайте, мне трудновато сказать, хочу ли вступить в какое-то общество, если я о нем ничего не знаю.
– Да, мне понятно. Но так обстоит дело. Главное тут – название. Какую реакцию вызовет название. Люди всегда реагируют на названия. Названия много о чем говорят.
– Можете вы хотя бы сказать, что придется делать?
– О, по сути только скромный взнос, десять фунтов в квартал. Тогда вы будете внесены в список. В Англии нас почти пятьсот. В Уэльсе больше. Есть люди с весом.
– Пятьсот мейченистов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62