ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– То, о чем я думаю, не имеет ни малейшего отношения к вашей ереси.
– Мне кажется, ваше преосвященство, что вы уже заранее осудили меня.
– Не больше, чем это сделал Господь, который уж точно непогрешим. Или вы и в этой доктрине сомневаетесь?
– Когда Господь сказал, что священник не может познать любовь другого человека?
– Другого человека? Почему не просто женщины?
– Потому, что любовь не знает границ, ваше преосвященство.
– То есть вы к тому же защищаете гомосексуализм?
– Я защищаю право каждого человека следовать зову своего сердца.
Валендреа покачал головой:
– Разве вы забыли, отец, что, приняв сан, вы приобщились к Христу? Вы, как и все присутствующие здесь, должны соответствовать этому идеалу. Вы обязаны быть живым и доступным образом Христа.
– Но откуда мы знаем, что это за образ? Никто из нас не жил во времена Христа.
– Так говорит сам Христос.
– А не могло ли получиться так, что этот образ создал человек, чтобы удовлетворить свои нужды?
Валендреа приподнял правую бровь и с явным недоверием смотрел на Кили.
– Ваше невежество поразительно. Вы не верите, что Сам Христос был безбрачен? Что Он поставил Свою церковь превыше всего? Что Он и Его церковь одно и то же?
– Я, как и вы, не знаю сексуальных пристрастий Христа.
После секундного колебания Валендреа произнес:
– Ваше безбрачие, отец, – это ваш дар. Выражение вашей преданности. Такова доктрина церкви, которую вы не можете – или не хотите – принять.
Кили стал возражать, ссылаясь на другие догмы, публика начала скучать, и Мишнер разрешил себе немного отвлечься от теологического спора. Рассмотрев лепнину на потолке, он переключился на присутствующих. Пробежав взглядом по креслам, он наконец остановился на женщине, сидевшей во втором ряду позади Кили.
Ее волосы отливали черным как ночь матовым блеском. Он помнил, что раньше они были густыми и от них веяло лимонной свежестью. Теперь они были коротко пострижены и аккуратно уложены. Он увидел ее лишь на мгновение, чья-то обширная спина заслонила ее, но Мишнер успел заметить по-прежнему изящный профиль и тонкие губы. У нее была смуглая кожа оттенка кофе со сливками, унаследованная от матери – румынской цыганки и отца, немца венгерского происхождения. Ее имя, Катерина Лью, означало «львица», и оно всегда казалось ему подходящим к ее своенравному характеру и твердым убеждениям.
Они познакомились в Мюнхене. Ему было тридцать три, и он заканчивал юридический факультет. Ей было двадцать пять, и она пыталась сделать выбор между журналистикой и карьерой писательницы. Она знала, что он священник, но они прожили вместе почти два года, прежде чем она поставила вопрос ребром. Или Бог, или я, сказала она. Он выбрал Бога.
– Отец Кили, – говорил Валендреа, – природа нашей веры подразумевает, что ничего не может быть добавлено или убрано. Надо или принимать учение матери-церкви во всей его полноте, или полностью его отвергать. Нельзя быть католиком частично. Наши принципы, как учит Святой Отец, не подлежат пересмотру. Они чисты, как сам Господь.
– По-моему, это слова Папы Бенедикта Пятнадцатого, – отвечал Кили.
– Вы очень сведущи. – В голосе Валендреа явно прозвучал сарказм. – Тем печальнее видеть вашу ересь. Такой умный человек должен понимать, что церковь не может и не будет терпеть столь явного неповиновения. Особенно в такой степени, в какой это сделали вы.
– Вы хотите сказать, что церковь боится дискуссии?
– Я хочу сказать, что церковь устанавливает правила. Если эти правила вам не по душе, соберите достаточно голосов и изберите Папу, который их изменит. Если не можете этого, делайте то, что от вас требуют.
– Ах, я забыл. Ведь Святой Отец непогрешим. Все, что он говорит относительно веры, считается верным. Сейчас я правильно говорю?
Мишнер заметил, что никто из остальных членов трибунала даже не пытался вставить слово. Очевидно, роль инквизитора была отведена государственному секретарю. Он знал, что абсолютно все члены трибунала разделяют позицию Валендреа, и маловероятно, чтобы кто-то из них выступил против своего лидера. Но Томас Кили облегчал задачу обвинителям, нанося сам себе больший вред, чем могли причинить любые из их вопросов. Он шел напролом.
– Это верно, – сказал Валендреа. – Непогрешимость Папы очень важна для церкви.
– Еще одна доктрина, созданная человеком.
– Еще одна догма, на которой основывается наша церковь.
– Я священник, любящий своего Господа и свою церковь, – убежденно сказал Кили. – Я не понимаю, почему мне грозит отлучение. Свободное обсуждение и дискуссия лишь способствуют выработке оптимальной политики. Почему же церковь этого боится?
– Отец, здесь не слушания о свободе слова, – возразил Валендреа. – У нас нет американской конституции, гарантирующей это право. Мы обсуждаем здесь вашу бесстыдную связь с женщиной, ваше публичное отпущение грехов вам обоим и ваше открытое несогласие с позицией церкви. Все это прямо противоречит правилам церкви, на службе у которой вы находитесь.
Чья-то спина снова отклонилась в сторону, и взгляд Мишнера устремился на Кейт. Он называл ее так, чтобы придать ей, уроженке Восточной Европы, что-то свое, ирландское. Она сидела прямо, не шелохнувшись, видимо внимательно следя за нарастающей дискуссией.
Прелат вспомнил их последнее лето в Баварии, когда он взял трехнедельный отпуск между семестрами. Они поехали в альпийскую деревню и остановились в маленькой гостинице, окруженной заснеженными вершинами. Мишнер знал, что поступает нехорошо, но стоило ей прикоснуться к нему, и он забывал обо всем. То, что говорил кардинал Валендреа о Христе и единстве священника с церковью, действительно составляло основу безбрачия клира. Священник должен посвятить себя только Богу и церкви. Но с того лета он постоянно думал: почему нельзя любить женщину, церковь и Бога одновременно? Как сказал Кили. Как и остальные его единоверцы.
Она почувствовала на себе чей-то взгляд. Очнувшись, он увидел, что Катерина обернулась и смотрит прямо на него.
В ее лице по-прежнему была та уверенность, которая так нравилась ему. Остался ее азиатский разрез глаз, уголки рта опустились, но контур ее лица был таким же нежным и женственным. В ее облике не было резких черт. Но он знал, что они скрываются в ее характере. Он пытался понять, что выражает ее лицо. Ни гнева. Ни упрека. Ни теплоты. Ничего не говорящий взгляд. Даже не приветствие. Ему было не по себе оттого, что эта женщина из его прошлого была так близко – на расстоянии десятка рядов кресел – от него. В конце концов, их расставание много лет назад было нелегким.
Она снова повернулась к трибуналу, и он задышал ровнее.
– Отец Кили, – говорил Валендреа, – я спрашиваю вас прямо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95