Даже сейчас в аббатстве находилось четверо таких девиц на разных сроках беременности.
– Мне было стыдно. – Диана наконец нашла смиренные слова, чтобы выразить то беспокойство, которое не оставляло ее с того самого дня, как она три месяца тому назад впервые догадалась о своем состоянии.
– Стыдно? – повторила мать Гвендолин. В ее глазах светились доброта и понимание, и Диане вдруг захотелось найти утешение в ее объятиях. – Думаю, вам нечего стыдиться, леди Меткаф. Ведь виноват в этом мужчина?
Диана не удивилась, что настоятельница решила, будто ее беременность явилась результатом насилия – ведь в этом монастыре она воспитывалась послушницей и должна была принять обет монашества. Хотя гораздо легче было бы позволить ей и дальше так думать, девушка не могла солгать аббатисе, даже просто промолчав.
Она покачала головой и отвела глаза.
– Боюсь, это целиком моя собственная вина, – заявила она. – Мне некого обвинять, кроме самой себя.
Признание было встречено удивленным молчанием. Когда Диана осмелилась наконец посмотреть на свою собеседницу, то была потрясена искренним состраданием, явственно отразившемся на лице матери Гвендолин.
– Я покину монастырь, если вам будет угодно, – предложила Диана, которая уже не раз думала об этом.
– И куда же ты пойдешь, дитя? – спросила настоятельница, беря ее за руку.
Девушка много размышляла над этим вопросом с тех пор, как обнаружила, что внутри нее растет новая жизнь. Настоятельница подвела ее к скамье и усадила. Взволнованная Диана молча смотрела, как мать Гвендолин прошла к шкафчику у стены. Через минуту в руке у нее оказался кубок с вином, разбавленным водой.
– Выпей до дна, дитя, – сказала аббатиса, опускаясь на скамью. – А теперь, – потребовала она, – расскажи мне подробно об отце ребенка. Он женат? Молод?
– Молод и, кажется, не женат, – пробормотала Диана, испытывая еще больший стыд от своей вынужденной исповеди.
– Гм. – Губы настоятельницы скривились. – Но если у него нет жены, возможно, этот человек готов жениться на тебе?
– Он не захочет, – быстро проговорила Диана, и ее горло болезненно сжалось. – Мне кажется, прежде всего он…
Голос у нее сорвался, из осторожности она не стала продолжать, оборвав слово, что чуть не слетело с языка.
Мать Гвендолин понимающе кивнула.
– И он ничего не знает о малыше? Диана отрицательно мотнула головой.
– Ты вообразила, что любишь его, девочка? Диана несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем смогла выдавить из себя хоть какой-то звук.
– Нет! – выдохнула она наконец. – Он самый настоящий негодяй.
Мать Гвендолин долго молчала, мысленно возвращаясь к тому письму, что получила в день возвращения Дианы в аббатство. Лорд Грейвз, хоть и немногословно, но все же объяснил в своем послании, что леди Меткаф хотела бы жить в монастыре. Настоятельница не поняла тогда, в чем причина столь странного поворота событий. У нового хозяина Кэстербриджа просто не было повода беспокоиться о будущем Дианы, если только это не имело прямого отношения к нему лично.
– Не беспокойся, – сказала она, похлопывая смущенную девушку по рукам, судорожно сжатым и сложенным на коленях. – О тебе позаботятся.
Женщина встала и направилась к своему письменному столу.
Извинившись, Диана выскользнула из покоев аббатисы и медленно пошла в скромную комнатку, где жила вместе с двумя другими девушками-послушницами.
Холодная ветреная зима, наступившая вслед за дождливой осенью, не улучшила настроения Роберта Грейвза. Дни его были заполнены не только управлением разросшимися владениями, но и отражением бесчисленных разбойничьих вылазок Меткафа. Сэр Гектор с дружинниками, которые остались верны своему господину, нападал на свои бывшие деревни, жег дома, воровал скот. Человеческих жертв пока не было. Пока…
Не лучше были и вечера, когда ноги, налившиеся свинцом от усталости, еле двигались. Если сон и приходил к нему, то в сновидениях его чаще всего преследовали печальные светлые глаза, нежные губы и шелковистые пряди волос, что струились меж пальцев, как бесконечный поток расплавленного золота.
Иногда он лежал вовсе без сна, и тело его горело от мучительного желания, подавить которое не смогли даже покладистые служанки, с радостью согревавшие постель, молодого лорда. Впрочем, вскоре Грейвз перестал отзываться на их приглашения и погрузился в еще более горькую муку, делавшую жизнь просто невыносимой. Он постоянно отгонял от себя образ Дианы. Проведя очередную беспокойную ночь, Роберт под утро вставал мрачнее тучи.
Спустя пять месяцев после отъезда Дианы в монастырь святой Маргариты в Кэстербридж, где теперь жил лорд Грейвз, прибыл гонец из аббатства. Рыцарь, добираясь до замка, проделал долгий путь в слякотную погоду. Неудивительно, что уставший юноша пребывал в таком же мрачном расположении духа, как и сам Роберт.
После короткого вступления, которое лорд Грейвз оборвал нетерпеливым движением руки, гонца усадили на скамью в дальнем конце зала ждать аудиенции. Время тянулось медленно, и когда рыцаря призвали наконец для вручения послания, оказалось, что тот заснул.
Большую часть утра Роберт провел, выслушивая красноречивый монолог своего управляющего Эдмунда Ленгли, который долго перечислял все потери и убытки, причиненные разбойничьими набегами. Устав от причитаний своего помощника, лорд, тем не менее, проявил снисхождения к усталому гонцу. Он освободил посланца настоятельницы от необходимости выполнять свои обязанности, отыскав письмо самостоятельно. Юноша даже не проснулся, лишь недовольно заворчал.
Даже не посмотрев на затейливую восковую печать, скреплявшую пергамент, Роберт сломал ее и прошел к столу, за которым склонился над книгами управляющий. Лорд тронул своего помощника за руку и сунул ему пергамент. Он мог бы и сам прочесть письмо, но считал книжные премудрости нудным занятием. Если была возможность, он предоставлял это управляющему или любому другому человеку, обладавшему редким талантом умения обращаться со словами.
Опершись о край стола, Грейвз нетерпеливо постукивал пальцами по его поверхности, ожидая, когда Ленгли начнет читать.
– Это послание из монастыря святой Маргариты, – сообщил тот ему, разглядывая сломанную печать.
Роберт притих.
– Здесь говорится следующее: «Лорд Грейвз, я должна обсудить с вами один очень важный вопрос деликатного свойства… – управляющий откашлялся и торжественно продолжил: –…дело касается леди Дианы Меткаф. Она…»
Роберт резко выхватил у него пергамент. Не обращая внимания на удивление Эдмунда, он повернул письмо к свету факела и, держа на расстоянии вытянутой руки, дочитал предложение сам: «…беременна уже несколько месяцев».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
– Мне было стыдно. – Диана наконец нашла смиренные слова, чтобы выразить то беспокойство, которое не оставляло ее с того самого дня, как она три месяца тому назад впервые догадалась о своем состоянии.
– Стыдно? – повторила мать Гвендолин. В ее глазах светились доброта и понимание, и Диане вдруг захотелось найти утешение в ее объятиях. – Думаю, вам нечего стыдиться, леди Меткаф. Ведь виноват в этом мужчина?
Диана не удивилась, что настоятельница решила, будто ее беременность явилась результатом насилия – ведь в этом монастыре она воспитывалась послушницей и должна была принять обет монашества. Хотя гораздо легче было бы позволить ей и дальше так думать, девушка не могла солгать аббатисе, даже просто промолчав.
Она покачала головой и отвела глаза.
– Боюсь, это целиком моя собственная вина, – заявила она. – Мне некого обвинять, кроме самой себя.
Признание было встречено удивленным молчанием. Когда Диана осмелилась наконец посмотреть на свою собеседницу, то была потрясена искренним состраданием, явственно отразившемся на лице матери Гвендолин.
– Я покину монастырь, если вам будет угодно, – предложила Диана, которая уже не раз думала об этом.
– И куда же ты пойдешь, дитя? – спросила настоятельница, беря ее за руку.
Девушка много размышляла над этим вопросом с тех пор, как обнаружила, что внутри нее растет новая жизнь. Настоятельница подвела ее к скамье и усадила. Взволнованная Диана молча смотрела, как мать Гвендолин прошла к шкафчику у стены. Через минуту в руке у нее оказался кубок с вином, разбавленным водой.
– Выпей до дна, дитя, – сказала аббатиса, опускаясь на скамью. – А теперь, – потребовала она, – расскажи мне подробно об отце ребенка. Он женат? Молод?
– Молод и, кажется, не женат, – пробормотала Диана, испытывая еще больший стыд от своей вынужденной исповеди.
– Гм. – Губы настоятельницы скривились. – Но если у него нет жены, возможно, этот человек готов жениться на тебе?
– Он не захочет, – быстро проговорила Диана, и ее горло болезненно сжалось. – Мне кажется, прежде всего он…
Голос у нее сорвался, из осторожности она не стала продолжать, оборвав слово, что чуть не слетело с языка.
Мать Гвендолин понимающе кивнула.
– И он ничего не знает о малыше? Диана отрицательно мотнула головой.
– Ты вообразила, что любишь его, девочка? Диана несколько раз открыла и закрыла рот, прежде чем смогла выдавить из себя хоть какой-то звук.
– Нет! – выдохнула она наконец. – Он самый настоящий негодяй.
Мать Гвендолин долго молчала, мысленно возвращаясь к тому письму, что получила в день возвращения Дианы в аббатство. Лорд Грейвз, хоть и немногословно, но все же объяснил в своем послании, что леди Меткаф хотела бы жить в монастыре. Настоятельница не поняла тогда, в чем причина столь странного поворота событий. У нового хозяина Кэстербриджа просто не было повода беспокоиться о будущем Дианы, если только это не имело прямого отношения к нему лично.
– Не беспокойся, – сказала она, похлопывая смущенную девушку по рукам, судорожно сжатым и сложенным на коленях. – О тебе позаботятся.
Женщина встала и направилась к своему письменному столу.
Извинившись, Диана выскользнула из покоев аббатисы и медленно пошла в скромную комнатку, где жила вместе с двумя другими девушками-послушницами.
Холодная ветреная зима, наступившая вслед за дождливой осенью, не улучшила настроения Роберта Грейвза. Дни его были заполнены не только управлением разросшимися владениями, но и отражением бесчисленных разбойничьих вылазок Меткафа. Сэр Гектор с дружинниками, которые остались верны своему господину, нападал на свои бывшие деревни, жег дома, воровал скот. Человеческих жертв пока не было. Пока…
Не лучше были и вечера, когда ноги, налившиеся свинцом от усталости, еле двигались. Если сон и приходил к нему, то в сновидениях его чаще всего преследовали печальные светлые глаза, нежные губы и шелковистые пряди волос, что струились меж пальцев, как бесконечный поток расплавленного золота.
Иногда он лежал вовсе без сна, и тело его горело от мучительного желания, подавить которое не смогли даже покладистые служанки, с радостью согревавшие постель, молодого лорда. Впрочем, вскоре Грейвз перестал отзываться на их приглашения и погрузился в еще более горькую муку, делавшую жизнь просто невыносимой. Он постоянно отгонял от себя образ Дианы. Проведя очередную беспокойную ночь, Роберт под утро вставал мрачнее тучи.
Спустя пять месяцев после отъезда Дианы в монастырь святой Маргариты в Кэстербридж, где теперь жил лорд Грейвз, прибыл гонец из аббатства. Рыцарь, добираясь до замка, проделал долгий путь в слякотную погоду. Неудивительно, что уставший юноша пребывал в таком же мрачном расположении духа, как и сам Роберт.
После короткого вступления, которое лорд Грейвз оборвал нетерпеливым движением руки, гонца усадили на скамью в дальнем конце зала ждать аудиенции. Время тянулось медленно, и когда рыцаря призвали наконец для вручения послания, оказалось, что тот заснул.
Большую часть утра Роберт провел, выслушивая красноречивый монолог своего управляющего Эдмунда Ленгли, который долго перечислял все потери и убытки, причиненные разбойничьими набегами. Устав от причитаний своего помощника, лорд, тем не менее, проявил снисхождения к усталому гонцу. Он освободил посланца настоятельницы от необходимости выполнять свои обязанности, отыскав письмо самостоятельно. Юноша даже не проснулся, лишь недовольно заворчал.
Даже не посмотрев на затейливую восковую печать, скреплявшую пергамент, Роберт сломал ее и прошел к столу, за которым склонился над книгами управляющий. Лорд тронул своего помощника за руку и сунул ему пергамент. Он мог бы и сам прочесть письмо, но считал книжные премудрости нудным занятием. Если была возможность, он предоставлял это управляющему или любому другому человеку, обладавшему редким талантом умения обращаться со словами.
Опершись о край стола, Грейвз нетерпеливо постукивал пальцами по его поверхности, ожидая, когда Ленгли начнет читать.
– Это послание из монастыря святой Маргариты, – сообщил тот ему, разглядывая сломанную печать.
Роберт притих.
– Здесь говорится следующее: «Лорд Грейвз, я должна обсудить с вами один очень важный вопрос деликатного свойства… – управляющий откашлялся и торжественно продолжил: –…дело касается леди Дианы Меткаф. Она…»
Роберт резко выхватил у него пергамент. Не обращая внимания на удивление Эдмунда, он повернул письмо к свету факела и, держа на расстоянии вытянутой руки, дочитал предложение сам: «…беременна уже несколько месяцев».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64