– Как жисть, красавица? – говорит Монике Леандро Мексиканец и, улыбаясь, сверкает тремя большими золотыми зубами, как и полагается состоятельному человеку, ибо золото есть золото и три, пять или больше коронок из этого металла всегда будут внушать уважение, придавать в обществе вес. – Как жисть? – повторяет Мексиканец, хотя, чтобы сойти за подлинного мексиканца, надо бы сказать «Как делишки?», но он говорит так, как говорит, и его золотые клыки поблескивают, словно пиратские кинжалы.
Моника не питает к нему симпатии, но поддерживает знакомство, потому что порой приобретает у него неплохие вещи. Мексиканец – человек деятельный, предприимчивый и, как многие другие персонажи нашей истории, тоже занимается куплей и перепродажей. Но, в отличие от Манолито-Быка и Франсиса, его товар (мясное филе, лангусты, дорогие телевизоры, одежда, обувь) попадает к нему из валютных магазинов, так сказать, через вторые руки, от воров и других умельцев.
– Чего надо? – сухо отвечает Моника.
– Пришел предложить тебе жирный кусочек.
Моника впускает его в комнату, и он неторопливо садится в кресло, ибо, когда захочет, ведет себя как воспитанный человек.
– У тебя зеленые глаза.
– Ну и что?
Пиратские кинжалы выскакивают из ножен, берутся за дело, начинают атаку. Моника слушает.
Мексиканец заканчивает свою горячую речь, молчит, и в комнате, куда не долетает шум с Рампы, воцаряется полная тишина, будто все затаилось в ожидании ответа Моники, которая, пригладив волосы, в упор глядит на Мексиканца.
Сегодняшний день, кажется, полон сюрпризов; это уже не первое предложение, которое надо как следует обмозговать, но Моника, не сдержавшись, выпаливает в лицо Леандро:
– Какого хрена ты ко мне с этим дерьмом лезешь?
Моника читает Кортасара, Аренаса и Карпентьера, но может быть груба и агрессивна, ибо иначе не прожить в том мире, в каком она живет.
– Ты что? Считаешь меня уличной шлюхой? Дешевой подстилкой?
Она взорвалась, кричит, и тотчас извне возвращаются все привычные шумы и звуки. Мексиканец ерзает в кресле, он немного смущен и машет руками, будто мух отгоняет.
– Тихо ты, не ори, – говорит он. – Я только хотел предложить тебе выгодное дельце.
– Хрень, а не дельце. Хочешь пенки снять, а меня в дурах оставить. Если я поеду в Мексику – а я туда не поеду, – кто поручится, что мне там будут платить и хорошо со мной обойдутся? Ясно, что этот козел-мексиканец хочет поставлять кубинок в Мексику и делать из них проституток.
Мексиканец отправляется восвояси в самом дурном настроении, думая о том, что вполне может сорваться выгодное дельце, но откуда же взять красавицу-кубинку, да еще с зелеными глазами? Его клиент на днях уезжает и требует немедленного ответа.
«Ишь чего надумал», – размышляет Моника, захотел снять ее как уличную девку, которую можно туда-сюда таскать, как собачонку. Нет, хуже того, как рабыню. «Ишь чего надумал». Ни за что на свете она на это не пойдет. Ехать в Мексику с каким-то поганым козлом, а там сразу попасть в публичный дом или куда похуже, потому как эти сказки про любимую компаньонку пусть рассказывает детям. Надо ухо востро держать при таких предложениях, с виду заманчивых, а на поверку куда как рисковых и опасных.
Моника продолжает размышлять и задается вопросом: не тот ли это мексиканец, о котором ей сообщила Манолито-Бык? Она тут же звонит Манолито, но нет, та говорила о другом мексиканце, который никого никуда не собирается везти, а просто хочет познакомиться с прекрасной кубинкой здесь, на Кубе. Манолито настаивает: мол, это человек надежный и серьезный, ему можно верить, а если желаешь, я тебе его представлю, ты сама решишь, и кроме того, еще неизвестно, понравишься ты ему или нет, и давай устроим встречу завтра же около четырех в «Национале», о’кей? Моника вдруг вспоминает недавнюю просьбу своей бабушки о деньгах. Ладно, о’кей, гудбай, дорогая, бай.
Манолито вешает трубку и думает, что ей вполне могут перепасть хорошие комиссионные, обещанные клиентом.
Моника кладет трубку и говорит себе, что не надо было соглашаться на свидание, хотя что она теряет: если он ей не понравится, всегда можно от него отделаться.
Она зажигает сигарету, встает, идет к холодильнику, берет бутылку виски, наливает на дно стакана, пьет залпом, жадно затягивается и тут же с шумом выдыхает серые кольца и смотрит, как они медленно тают в воздухе.
Ей осточертела вся эта публика. Ей хочется иметь рядом человека хорошего, доброго, который помогал бы ей материально и – а почему бы нет? – понимал бы ее с полуслова. Да, всего лишь, чтобы немного ее понимал. И не обязательно, чтобы помогал, а только чтобы понимал.
«Я круглая дура, – говорит она себе и снова прикладывается к виски. – Такое бывает только в кино. А в жизни кому надо тебя понимать? Пошли они все…»
Моника прохаживается по комнате и вдруг решает прогуляться. Потом, вечером, она пойдет в кино и на диско.
Чуло Кэмел получил свое прозвище по марке североамериканских сигарет, которые он обычно курит. Его настоящего имени не знает никто, да он и сам его, наверное, забыл или пожелал забыть, дабы вытравить из памяти то тяжелое время, когда он был не внушающим страх и уважение сутенером, а просто мальчишкой, которого отец, портовый грузчик, нещадно драл ремнем.
Кэмелу дают и тридцать лет, и двадцать, и все сорок. По его физиономии с толстыми чувственными губами, тяжелым взглядом, приплюснутым носом и квадратным подбородком боксера очень трудно судить о возрасте. Он всегда одевается во все темное: черная рубашка или футболка, черные джинсы, черные башмаки. На руках – кожаные амулеты и часы, тоже черные, как и очки, которые он почти никогда не снимает, хотя зрение у него отличное. Единственные не черные в его наряде предметы – это распятие на золотой цепи и коралловое ожерелье (в честь бога Чанго) на шее, а также серебряный браслет на левом запястье в знак почитания бога Оггуна. Во рту – два золотых зуба, которые он с удовольствием демонстрирует. Цепь, распятие, браслет и зубы гармонируют с его очень белой, позолоченной на солнце кожей и рыжей шевелюрой.
Как полагается в романах и кинофильмах, Кэмел коварен и злобен, ибо где найти доброго чуло.
Кэмел занимается не только сутенерством, но, если требуют обстоятельства и пахнет хорошими деньгами, может выступить в роли хинетеро, то есть активного педераста, что привлекает некоторых немцев. В то же время он собирает деньги с участников подпольной лотереи и, как говорят злые языки, еще служит осведомителем в полиции.
У Кэмела находятся в рабстве две женщины, вывезенные из деревни. Он предоставляет им жилье, кормит, одевает и, как пастух своих овец, пасет в злачных местах, где охраняет от бандитов и куда не пускает других хинетер и чуло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62