Но при всем своем уме Анна-Луиза не могла осознать ту глубину ненависти, которую испытывал к ней Блэк.
Оставшись один на один со своими мыслями в комнате с высоким потолком, хорошо защищенной от полуденного зноя, Блейз Мередит умылся, переоделся и лег на большую кровать из орехового дерева.
Вновь, похоже, он получил от жизни подарок. Удобная комната, очаровательная хозяйка, внимательные слуги. Какой бы ни была нищета деревни, он сможет вернуться сюда и забыть о ней. А если возникнут осложнения, может рассчитывать на помощь графини. И в случае болезни он не будет один, а при таком количестве слуг едва ли станет обузой.
Он напомнил себе, что должен написать письмо епископу, сообщить, что всем доволен и приняли его очень хорошо. А затем задумался о предстоящей работе.
Первым делом, решил он, надо поговорить с графиней. О деревне, ее жителях, тех из них, кто может что-то рассказать о Джакомо Нероне. Она же всех знает. И пользуется значительным влиянием. Ее слово может развязать многие языки.
Затем следует навестить местного священника и показать ему официальный документ, на основании которого будет проходить расследование. Какой бы пи была репутация отца Ансельмо, тот, тем не менее, являлся представителем церкви. К тому же, хорошо знал Нероне. Впрочем, тут возникал один деликатный нюанс. Если он был, хотя и какое-то время, духовником Нероне, то лишался права давать показания. Даже если грешник и освободил его от клятвы молчания, показания исповедника не принимались каноническим судом. Закон, конечно, поступал мудро, но, с другой стороны, оставляя лазейку для человека, который хотел что-то скрыть. Так что у него, как адвоката дьявола, могли возникнуть проблемы с отцом Ансельмо.
Кто следующий? Возможно, доктор. Альдо Мейер, еврей и разочаровавшийся либерал. И тут не все просто. Он мог знать многое. Суд принял бы его показания, неверные и еретики могли свидетельствовать как за, так и против. Но, в отличие от католика, которому Мередит мог пригрозить, заставить доктора давать показания он не мог. И все зависело от доброй воли последнего.
Затем – Нина Сандуцци, любовница Джакомо Нероне и мать его ребенка. Из записей Баттисты и Солтарелло следовало, что она отказалась давать показания. И едва ли священнику-иностранцу удастся добиться от псе большего. А если б и удалось, допрос не доставил бы ему удовольствия: пришлось бы вытаскивать на свет мельчайшие подробности их интимной жизни, тайны, которыми они делились друг с другом, причины разрыва, даже особенности самого полового акта. К тому же он плохо владел калабрийским диалектом, густо замешанным на греческих, финикийских, арабских и французских словах.
Блейз Мередит все еще размышлял, когда вошедший слуга объявил, что ленч подан и графиня ждет монсеньора внизу.
Ленч напоминал встречу благовоспитанных людей, случайно оказавшихся в чужой стране. Графиня выбирала темы, Николас Блэк наслаждался ролью городского космополита, а Блейз Мередит, отдохнувший и посвежевший, охотно делился своими незаурядными познаниями о книгах, музыке, политике Европы и церкви.
Когда принесли сыр и фрукты, графиня уже совсем освоилась. Она чувствовала, что в силах понять этого священника. Раньше, в Лондоне и Риме, ей часто приходилось сталкиваться с ему подобными. Воспитанными, скромными, все понимающими. Немного усилий, и он, встречая непонятное, будет обращаться к ней за разъяснением. Так что, если Ники будет держать себя в руках, все пойдет, как по писаному. Она так приободрилась, что решилась на вопросы:
– Простите мое невежество, монсеньор, но с чего вы обычно начинаете в таком деле?
Мередит чуть улыбнулся:
– Боюсь, жестких канонов тут нет. Надо опросить как можно больше людей, а затем собрать воедино, сравнить и обобщить полученные сведения. Потом, на суде епископа, свидетели будут давать показания под присягой. Естественно, о том, что они скажут, никто не узнает.
– И с кого вы намерены начать?
– Я рассчитываю на вашу помощь. Вы жили здесь долгое время. Вы тут госпожа. И ваше знание местных условий может сослужить мне добрую службу.
Николас Блэк бросил короткий, ироничный взгляд на графиню, но та лишь улыбалась:
– Я с радостью помогу вам, монсеньор, но не допустите ли вы ошибки, обратившись ко мне? Как вы и сказали, я – госпожа, к тому же англичанка. Я живу другой жизнью. Даже думаю не так, как эти люди. Мои мысли могут оказаться неверными. Так случалось уже не раз. Но я, конечно, хочу помочь. И вам, и епископу. Вы же знаете, он мой давний друг.
– Разумеется, – кивнул Мередит.
– Получив письмо от его светлости, – продолжала графиня, – я подумала, что вам следует встретиться с доктором и местным священником. Они знают о деревне куда больше моего. Я пригласила их обоих сегодня к обеду. Так что мы все сможем обменяться мнениями. И я буду чувствовать себя более уверенно, и вы сможете объективнее оценить ситуацию. Ники согласен со мной, не так ли, Ники?
– Разумеется, дорогая. Это другая страна. Совсем не такая, как Рим. Я уверен, что идея правильная. Как, по-вашему, монсеньор?
– Я полагаюсь на мнение специалистов, – улыбнулся графине Мередит. – Я доставляю вам столько хлопот.
Графиня отодвинула стул.
– Днем я обычно не пью кофе. Он портит мне сиесту. Пьетро подаст кофе на террасу, а потом Ники покажет вам сад. Вы извините меня, монсеньор? Чтобы сохранить красоту, надо отдыхать днем…
Мужчины поднялись, провожая ее, а когда графиня ушла, Николас Блэк провел Мередита на террасу, где на столике, в тени большого зонта, стоял поднос с кофейником, чашечками, сахарницей и кувшинчиком сливок. Художник раскрыл золотой портсигар, предложил Мередиту сигарету:
– Закурите?
– Нет, благодарю вас. Заболев, я не могу позволить себе такую роскошь.
– Графиня сказала мне, что вы тяжело больны.
– Да, – кивнул Мередит. На вилле ему нравилось и сейчас не хотелось вспоминать о близкой смерти.
Подошел слуга, разлил кофе, они помолчали. Блэк курил, обдумывая следующий ход. Он не имел права на ошибку:
– Я надеюсь, вы позволите мне нарисовать вас, монсеньор. У вас интересное лицо и выразительные руки.
Мередит пожал плечами:
– Мистер Блэк, я думаю, вы без труда найдете пару десятков более достойных сюжетов, чем я.
– Скажем так, меня занимает контраст, – улыбнулся художник. – Римлянин – придворный среди провинциалов. Кроме того, я намерен нарисовать серию картин о расследовании жизни Джакомо Нероне. Они могут стать основой отличной выставки. Я назову ее «Приобщение к лику блаженных».
– До самого приобщения дело может и не дойти, – осторожно заметил Мередит. – А если и дойдет, то, возможно, через много лет.
– Для художника это и не важно. Для меня главное – люди, а тут может получиться галерея удивительных образов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Оставшись один на один со своими мыслями в комнате с высоким потолком, хорошо защищенной от полуденного зноя, Блейз Мередит умылся, переоделся и лег на большую кровать из орехового дерева.
Вновь, похоже, он получил от жизни подарок. Удобная комната, очаровательная хозяйка, внимательные слуги. Какой бы ни была нищета деревни, он сможет вернуться сюда и забыть о ней. А если возникнут осложнения, может рассчитывать на помощь графини. И в случае болезни он не будет один, а при таком количестве слуг едва ли станет обузой.
Он напомнил себе, что должен написать письмо епископу, сообщить, что всем доволен и приняли его очень хорошо. А затем задумался о предстоящей работе.
Первым делом, решил он, надо поговорить с графиней. О деревне, ее жителях, тех из них, кто может что-то рассказать о Джакомо Нероне. Она же всех знает. И пользуется значительным влиянием. Ее слово может развязать многие языки.
Затем следует навестить местного священника и показать ему официальный документ, на основании которого будет проходить расследование. Какой бы пи была репутация отца Ансельмо, тот, тем не менее, являлся представителем церкви. К тому же, хорошо знал Нероне. Впрочем, тут возникал один деликатный нюанс. Если он был, хотя и какое-то время, духовником Нероне, то лишался права давать показания. Даже если грешник и освободил его от клятвы молчания, показания исповедника не принимались каноническим судом. Закон, конечно, поступал мудро, но, с другой стороны, оставляя лазейку для человека, который хотел что-то скрыть. Так что у него, как адвоката дьявола, могли возникнуть проблемы с отцом Ансельмо.
Кто следующий? Возможно, доктор. Альдо Мейер, еврей и разочаровавшийся либерал. И тут не все просто. Он мог знать многое. Суд принял бы его показания, неверные и еретики могли свидетельствовать как за, так и против. Но, в отличие от католика, которому Мередит мог пригрозить, заставить доктора давать показания он не мог. И все зависело от доброй воли последнего.
Затем – Нина Сандуцци, любовница Джакомо Нероне и мать его ребенка. Из записей Баттисты и Солтарелло следовало, что она отказалась давать показания. И едва ли священнику-иностранцу удастся добиться от псе большего. А если б и удалось, допрос не доставил бы ему удовольствия: пришлось бы вытаскивать на свет мельчайшие подробности их интимной жизни, тайны, которыми они делились друг с другом, причины разрыва, даже особенности самого полового акта. К тому же он плохо владел калабрийским диалектом, густо замешанным на греческих, финикийских, арабских и французских словах.
Блейз Мередит все еще размышлял, когда вошедший слуга объявил, что ленч подан и графиня ждет монсеньора внизу.
Ленч напоминал встречу благовоспитанных людей, случайно оказавшихся в чужой стране. Графиня выбирала темы, Николас Блэк наслаждался ролью городского космополита, а Блейз Мередит, отдохнувший и посвежевший, охотно делился своими незаурядными познаниями о книгах, музыке, политике Европы и церкви.
Когда принесли сыр и фрукты, графиня уже совсем освоилась. Она чувствовала, что в силах понять этого священника. Раньше, в Лондоне и Риме, ей часто приходилось сталкиваться с ему подобными. Воспитанными, скромными, все понимающими. Немного усилий, и он, встречая непонятное, будет обращаться к ней за разъяснением. Так что, если Ники будет держать себя в руках, все пойдет, как по писаному. Она так приободрилась, что решилась на вопросы:
– Простите мое невежество, монсеньор, но с чего вы обычно начинаете в таком деле?
Мередит чуть улыбнулся:
– Боюсь, жестких канонов тут нет. Надо опросить как можно больше людей, а затем собрать воедино, сравнить и обобщить полученные сведения. Потом, на суде епископа, свидетели будут давать показания под присягой. Естественно, о том, что они скажут, никто не узнает.
– И с кого вы намерены начать?
– Я рассчитываю на вашу помощь. Вы жили здесь долгое время. Вы тут госпожа. И ваше знание местных условий может сослужить мне добрую службу.
Николас Блэк бросил короткий, ироничный взгляд на графиню, но та лишь улыбалась:
– Я с радостью помогу вам, монсеньор, но не допустите ли вы ошибки, обратившись ко мне? Как вы и сказали, я – госпожа, к тому же англичанка. Я живу другой жизнью. Даже думаю не так, как эти люди. Мои мысли могут оказаться неверными. Так случалось уже не раз. Но я, конечно, хочу помочь. И вам, и епископу. Вы же знаете, он мой давний друг.
– Разумеется, – кивнул Мередит.
– Получив письмо от его светлости, – продолжала графиня, – я подумала, что вам следует встретиться с доктором и местным священником. Они знают о деревне куда больше моего. Я пригласила их обоих сегодня к обеду. Так что мы все сможем обменяться мнениями. И я буду чувствовать себя более уверенно, и вы сможете объективнее оценить ситуацию. Ники согласен со мной, не так ли, Ники?
– Разумеется, дорогая. Это другая страна. Совсем не такая, как Рим. Я уверен, что идея правильная. Как, по-вашему, монсеньор?
– Я полагаюсь на мнение специалистов, – улыбнулся графине Мередит. – Я доставляю вам столько хлопот.
Графиня отодвинула стул.
– Днем я обычно не пью кофе. Он портит мне сиесту. Пьетро подаст кофе на террасу, а потом Ники покажет вам сад. Вы извините меня, монсеньор? Чтобы сохранить красоту, надо отдыхать днем…
Мужчины поднялись, провожая ее, а когда графиня ушла, Николас Блэк провел Мередита на террасу, где на столике, в тени большого зонта, стоял поднос с кофейником, чашечками, сахарницей и кувшинчиком сливок. Художник раскрыл золотой портсигар, предложил Мередиту сигарету:
– Закурите?
– Нет, благодарю вас. Заболев, я не могу позволить себе такую роскошь.
– Графиня сказала мне, что вы тяжело больны.
– Да, – кивнул Мередит. На вилле ему нравилось и сейчас не хотелось вспоминать о близкой смерти.
Подошел слуга, разлил кофе, они помолчали. Блэк курил, обдумывая следующий ход. Он не имел права на ошибку:
– Я надеюсь, вы позволите мне нарисовать вас, монсеньор. У вас интересное лицо и выразительные руки.
Мередит пожал плечами:
– Мистер Блэк, я думаю, вы без труда найдете пару десятков более достойных сюжетов, чем я.
– Скажем так, меня занимает контраст, – улыбнулся художник. – Римлянин – придворный среди провинциалов. Кроме того, я намерен нарисовать серию картин о расследовании жизни Джакомо Нероне. Они могут стать основой отличной выставки. Я назову ее «Приобщение к лику блаженных».
– До самого приобщения дело может и не дойти, – осторожно заметил Мередит. – А если и дойдет, то, возможно, через много лет.
– Для художника это и не важно. Для меня главное – люди, а тут может получиться галерея удивительных образов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72